просто как фырканье, потом начал склоняться к мысли, что они разговаривают друг с другом на каком-то очень примитивном языке. Идея эта настолько меня увлекла, что я потратил уйму времени, прежде чем научился воспроизводить некоторые самые простые звуки, и наконец направился к тигровой яме, чтобы проверить свои успехи на Поле. Как только он подошел к дверце, я наполнил легкие воздухом и изобразил звучное вопросительное фырканье. Убежденный, что сам Джам не сказал бы лучше, я стал ждать ответа. Поль замер, явно озадаченный, и отступил на несколько шагов. Я фыркнул снова, почти так же выразительно, как в первый раз, и с меньшим расходом слюны. Кажется, дело пошло… Я с надеждой поглядел на Поля. Он наградил меня презрительным взглядом, от которого я чуть не залился краской, повернулся спиной и побрел обратно к своей постели. И я понял, что надо было еще малость потренироваться, прежде чем заговаривать с ним.
В ту самую пору, когда я осваивал тигриный язык, состоялось мое знакомство с Билли. Я только что проведал львов и шел по дорожке, практикуясь в фырканье. На повороте я фыркнул на зависть всем тиграм и чуть не наскочил на высокого тощего юношу с шапкой рыжих волос, круглыми голубыми глазами и носом пуговкой. Верхнюю губу и щеки юноши покрывал нежный пушок цвета яичного желтка.
— Привет, — сказал он с обворожительной улыбкой, — ты наш новый парень.
— Точно, — подтвердил я. — А ты кто?
Он помахал руками, уподобляясь ветряной мельнице, и хихикнул.
— Я Билли. Просто Билли. Все зовут меня Билли.
— А в какой секции ты работаешь? — поинтересовался я, так как прежде не видел его в зоопарке.
— Да во всех, — ответил Билли, косясь на меня с хитринкой, — во всех.
Мы постояли молча. Билли жадно разглядывал меня, словно натуралист, который напал на новый, неизвестный вид.
— Ну и жуткий насморк у тебя, — внезапно произнес он.
— Нет у меня никакого насморка, — удивился я.
— Как это нет? — сказал он укоризненно. — Будто я не слышал, как ты чихал на весь зоопарк.
— Я не чихал, я фыркал.
— А звучало, как чих, — возмутился Билли.
— А на самом деле фырканье. Я учусь фыркать по-тигриному.
Круглые глаза Билли полезли на лоб.
— Чему ты учишься?
— Фыркать по-тигриному. Тигры разговаривают друг с другом фырканьем, вот и я хочу научиться.
— Ты спятил, — убежденно сказал Билли. — Как это можно разговаривать фырканьем?
— А вот так, как тигры. Возьми да послушай их как-нибудь.
Билли хихикнул.
— Тебе нравится здесь работать? — спросил он.
— Очень. А тебе?
Он снова метнул в меня хитрый взгляд.
— Нравится, но со мной другое дело, я здесь должен находиться.
Вспомнив о том, что у каждой деревни есть свой дурачок, я заключил, что напоролся на Уипснейдское издание.
— Ну ладно, я пошел.
— Еще увидимся, — сказал Билли.
— Ага, увидимся.
Удаляясь вприпрыжку между кустами бузины, он вдруг затянул пронзительным, режущим ухо голосом:
Я странствующий менестрель, Одет в тряпье и лохмотья.
В Приюте я застал Джо, который мастерил себе мушку для ловли форели.
— Только что встретил деревенского дурачка, — сообщил я.
— Деревенского дурачка? Это кто же?
— Не знаю. Высокий такой, рыжий, звать Билли.
— Дурачок? — переспросил Джо. — Никакой он не дурачок. Разве ты его не знаешь?
— Нет, а кто он? — полюбопытствовал я.
— Сын капитана Била, — ответил Джо.
— Господи! Что ж ты меня не предупредил?
Я быстро пробежал в памяти свой разговор с Билли, пытаясь вспомнить, не было ли мной сказано что-нибудь особенно обидное.
— А где же он все-таки работает? — спросил я — В какой секции?
— Нигде, — сказал Джо. — Просто слоняется по зоопарку… здесь поможет, там подсобит. Иной раз от него только морока, но так-то парнишка славный.
Встреча с Билли быстро забылась, потому что голова моя была занята другими, более важными делами. У Морин началась течка, и мне представилась возможность наблюдать брачный ритуал тигров. К счастью, он пришелся как раз на мой выходной, и я весь день провел в укрытии около вольера, заполняя страницу за страницей своими наблюдениями.
С самого утра Джам неотступно следовал бурой тенью за своей супругой, униженно приседая под бременем страсти. Стоя за деревьями, я видел, как они рыскают в пестрой тени кустов, как скользят по их бокам солнечные зайчики. Джам трусил за супругой сзади, чуть сбоку. Он соблюдал почтительное расстояние: ему уже досталось от нее с утра, когда он подобрался чересчур близко. Три глубоких алых царапины на морде красноречиво свидетельствовали о ее необщительности. Буквально за ночь из робкого, подобострастного существа она превратилась в опасное крадущееся животное, которое быстро и безжалостно давало отпор преждевременным домогательствам Джама. Он явно был озадачен этим превращением; надо думать, столь внезапный переворот в их статусе был для него полной неожиданностью.
Они продолжали рыскать взад-вперед среди бузины, наконец страсть опять взяла верх, и Джам, со стеклянными от вожделения глазами, приблизился к Морин; в горле его перекатывался мурлыкающий стон. Тигрица, не замедляя размеренной трусцы, оскалила белые зубы с розовой полоской десен. Стон оборвался, и Джам отступил на прежнюю позицию. И снова тигры рыскают туда-обратно в прозрачном сумраке между кустами, поблескивая рыжеватой шерстью. С моего мало уютного наблюдательного пункта в крапиве мне казалось, что Морин вообще не намерена уступать Джаму, и я восхищался его выдержкой. А она явно упивалась своей властью над супругом и продолжала водить его за собой.
Прошло еще полчаса, движения Джама с каждой минутой становились все более порывистыми и нетерпеливыми. Но вот я заметил, что Морин замедлила шаг и обмякла; спина ее прогнулась так, что светло-медовое брюхо почти волочилось по земле. Тигрица вихляла всем телом, и тоскливая озабоченность в ее взгляде сменилась таинственной задумчивостью, присущей тиграм, когда они дремлют после кормления. Ленивой походкой она не столько прошла, сколько проплыла из зарослей вниз к высокой густой траве возле пруда. И остановилась там, повесив голову. Джам жадно следил за ней от опушки; глаза его сверкали зелеными льдинками на грозной морде. Морин ласково замурлыкала, и кончик ее хвоста черным шмелем заметался по траве. Потом она аккуратно зевнула, обнажив розовую пасть в волнистой кайме темных губ. Медленно расслабилась и упала боком на траву. Джам затрусил к ней, вопросительно урча, и она отозвалась глухим воркованием. Тогда он, не мешкая, оседлал Морин, выгнув спину дугой и загребая лапами по ее бокам. Голова тигрицы поднялась, и он страстно впился зубами в ее изогнутую шею. Морин словно таяла под ним, словно расплывалась и почти совсем исчезла в траве. И вот уже они лежат рядышком и спят на солнце.
У Джама была одна повадка, которой я никогда не наблюдал у других наших тигров: получив мясо, он принимался его лизать. Язык тигра работает что твоя терка. Однажды мы кормили Джама в клетке, и я смог проследить, как он ест, на расстоянии вытянутой руки. Сначала Джам зубами очистил мясо от пленок и торчащих волокон. Потом, зажав его между лапами, принялся облизывать гладкую красную поверхность. Длинный язык шоркал, точно наждак по дереву, буквально истирая мясо, так что гладкая поверхность
