Он сидел на месте пассажира в кабине грузовика, мчавшегося прочь от города со скоростью около ста километров в час. Кроме него, в кабине никого не было.
Малыш запрограммировал бортовой компьютер. Судя по тому, что старик был еще жив, а грузовик цел, он сделал это неплохо, обнаружив еще один из своих скрытых талантов. Клон позаботился также о прокладке оптимального и наименее опасного маршрута. Единственное, о чем он не подумал, это о температуре в герметически закрытой кабине. Установка искусственного климата была отключена. Только Господь Бог знал, как старику жарко! Но если Господь при этом наслаждался прохладой в разреженных астральных высях, то бедняга курьер страдал, запертый в тесной коробке, под аккомпанемент низкого гула. Вдобавок его пронизывала вибрация, которую создавал мощный двигатель. При отдельных сильных толчках, когда грузовик встряхивало на выбоинах дороги, вполне можно было откусить себе кончик языка. А вскоре старик почувствовал и нехватку кислорода.
Казалось бы, он должен был обрадоваться, когда грузовик сбросил скорость и начал тормозить. Самое время прийти в себя, осмотреться, проветриться, остыть. Заодно и отлить. А потом – дальше, дальше на юг, пока кошмар и причина кошмара не останутся позади, отделенные лесами, реками, пустыней, горами и границей Коалиции… Старик прокручивал это в своих скудно-однообразных мыслях, словно с каждым новым метром спадало напряжение, таял страх, отступала смерть. Но ничего подобного – с таким же успехом он мог приближаться к гибели. Старик многого не понимал, однако кое-что прочно засело в подсознании.
Малыша не было рядом. Клон ехал в первом грузовике. Видимо, на тот случай, если возникнут непредвиденные обстоятельства и придется корректировать курс. Маленькому паршивцу наверняка пришлось потрудиться, чтобы статус неприкосновенности и класс «0» были присвоены каравану, состоявшему из бензовоза и трех контейнеровозов с ПУСТЫМИ контейнерами. Тем не менее на каждом красовались символы, обозначавшие радиоактивный груз и хорошо различимые в результате фотоусиления в почти полной темноте.
Старик не знал, на что рассчитывал Мицар, маскируясь столь примитивным образом. Может быть, хотя бы на то, чтобы обезопасить себя от соло. Но Черного Дьякона ведь не обманешь…
В отличие от контейнеров, бронированная цистерна бензовоза была полной. Запаса горючего должно было хватить до самого конца. И даже останется кое-что для братьев-монахов. Однако до цели, возможно, доберутся не все…
Итак, четыре машины, ни одного профессионального водителя и, насколько старик понимал, ни одного профессионального охранника. Те двое, появившиеся незадолго до отъезда, похожи на кого угодно, только не на наемников с лицензией. Зато бензовоз полон. Поэтому старик не видел серьезных причин для остановки. Жара и духота не в счет. Лишь бы убраться поскорее и подальше от владений дьявола.
В отсутствие Мицара он чувствовал себя гораздо свободнее. Примерно как цепной пес, с которого сняли ошейник впервые за много лет. И теперь он не знает, куда бежать. И зачем. И нужно ли бежать вообще…
Впрочем, Малыш оставил ему в наследство кое-что похуже своего физического присутствия.
(Незадолго до этого старик получил приказ спать. Малыш по-прежнему берег его – значит, еще ничего не кончилось.
Вначале старику приснился зловещий звук – дыхание тысяч человек, не сопровождаемое топотом. Как будто все они занимались любовью в абсолютной темноте… Потом возник город, сотканный из тумана, сумерек и полустертых изображений на дешевых открытках. Проклятый город, из которого старик сбежал когда-то, но, как выяснилось, поводок не оборвался, а оказался очень длинным.
Старик двинулся на звук, чтобы найти людей в каменном лабиринте своего одиночества. Он должен был присоединиться к кому-то – единственный шанс не пропасть, не исчезнуть без следа. Это было вроде заклинания реальности: я существую, пока другие знают обо мне…
Вскоре он увидел шевелящуюся серую массу, которая напоминала медленно накатывающуюся свинцовую волну. Улица впадала в огромную площадь, мощенную булыжником и обставленную мрачными домами, похожими, в зависимости от освещения, либо на пораженные кариесом зубы, либо на костяшки домино. Во сне масштаб восприятия непрерывно менялся, что раздражало и казалось довольно утомительным. Старику представлялись то муравьи, ползущие по столику в казино, накрытому стеклянным колпаком, который имитировал небо, то гиганты-атланты, прогуливающиеся среди мегалитических развалин.
Выйдя на площадь, старик остановился. Колонна состояла из тысяч людей с просветленными лицами, медленно бредущих мимо. На него никто не обращал внимания. Звук человеческого дыхания далеко разносился в неподвижном затхлом воздухе. По-прежнему только дыхание – будто все они были призраками, нанизанными на дыхательные аппараты. Если отвлечься от этого, в шествии не было ничего странного. Старик уже встречал подобных одержимых и раньше. Судя по их виду, это были неокоммунисты, совершавшие ежегодное паломничество к Мавзолею Ким Ир Сена. Все одеты в полувоенные серые френчи. На груди у каждого, включая женщин, – нашивка в надписью «Йозеф» (проклятая заноза, которую невозможно выдернуть из памяти!). Кроме того, старик разглядел мешочки из красного бархата, в которых паломники носили обломки другой святыни – разрушенного московского Мавзолея. Если бы все обломки были, как утверждалось, подлинными, из них можно было бы выстроить средней величины небоскреб.
Серая змея, состоявшая из сегментов-Йозефов, казалась цельной, несмотря на зазоры между телами. Старик понял, что ему вряд ли удастся преодолеть эту живую реку…
Когда масштаб сновидения в очередной раз изменился, он увидел, что колонна движется по кольцевой улице, опоясывающей площадь, а что-то, похожее на Мавзолей, находится в середине. Причем не обошлось без какого-то топологического фокуса, ускользавшего от понимания, ибо «кольцо» на самом деле оказалось восьмеркой, петли которой не пересекались, а как бы повисали на разных уровнях.
Старик стоял, читая: Йозеф, Йозеф, Йозеф… Бесполезно. Ничто не пробилось сквозь скорлупу. А потом и город растворился, и звук дыхания сменился рокотом двигателя.)
Терминал оказался смехотворно маленьким – не больше портативного компьютера. Эта штука, смахивающая на серый кейс из огнеупорной керамики, находилась в полуметре от старика и была доступна как никогда. При желании он мог пощупать ее пальцами. И не только пощупать. Впрочем, запретное желание возникало ненадолго.
Порой его так и подмывало открыть замки и заглянуть в кейс. Трудно поверить, что ради столь незначительной по размерам вещи кое-кто отдал жизнь. Однако дело было, конечно, не в размерах – старик и вправду отупел, но не до такой же степени. Дело было в том, что Терминал мог оказаться поврежденным. От этой мысли темнело в глазах. Неужели все напрасно?!
Он долго боролся с искушением ПРОВЕРИТЬ, но так и не решился. Кто он такой? Что он понимает в Терминалах? Разве он сумеет отличить поврежденный от целого? Старик отказался даже от мысли хотя бы взглянуть на него. Это было бы величайшим кощунством – все равно что выпить кока-колы из Грааля в жаркий день…
(А ведь действительно жарко. Кажется, плавится мозг.)
Он вытер пересохшие губы влажной от пота ладонью и смахнул соленые капли с ресниц. Снаружи темнело. Впереди все так же сияли две кровавые звездочки – габаритные огни головного грузовика. В зеркалах заднего вида расплывались радужные пятна – отблески фар бензовоза, идущего следом. По обе стороны дороги мелькали деревья редколесья. Почему-то это действовало старику на нервы. Он слишком привык к открытым пространствам. Или Малыш приучил его? Медиум все еще чувствовал себя использованной перчаткой. Теперь, после нескольких нейрохирургических операций, перчатка уже не была стерильной. И что с нею сделает Малыш? Выбросит – или?…
Еще один мучительный вопрос: почему Терминал доверили самому слабому в группе? Клон вполне мог подставить его под удар, пожертвовать уязвимым звеном. Старик был не настолько самонадеян, чтобы
