Для «сотрудничества» с Хоши и Михраджаном глубокое вмешательство не потребовалось. Эти двое были вполне готовы к тому, чтобы следовать предначертанному пути. Они оказались почти идеальными солдатами. Оба относились к смерти как к окончательной награде, хотя и не торопились на тот свет.

Когда бывший инспектор Резник выволок Хоши и Михраджана из глубокого подполья, ему не пришлось долго убеждать их в том, что старый хозяин действует под новой маской. Хватило совместных воспоминаний и некоторых интимных подробностей. На их месте сам Хасан был бы куда более недоверчивым. По крайней мере он дождался бы результатов зондирования.

– Откуда ты взялся? – как-то спросил Малыш у японца. (Это был контрольный вопрос в духе Низзама. Что бы ты ни ответил, все равно ошибешься.)

– Священный ветер. – Краткий ответ, непроницаемое лицо. Японец вызывал уважение. Такие когда-то таранили американские крейсеры. Возможно, теперь Хоши предстояло поразить цель посущественнее.

В случае с неграмотным иранцем даже сверхкороткий диалог оказался излишним. Встретив хозяина после четырехлетнего перерыва, Михраджан ничего не сказал. Он просто не мог. У него был отрезан язык. Когда-то давно Хасан сделал это лично. С тех пор он уже не волновался насчет немого. Тот стал его тенью. Простая операция: ты ломаешь собаке лапу; затем лечишь ее – и собака навеки твоя, душой и телом. С людьми то же самое: одних привязываешь к себе любовью, других – болью, третьих – неизбежностью. Причем любовь – самое ненадежное средство. Страдание и пытка обеспечивают намного более прочную связь…

Четыре года немая «тень» работала уборщиком в каком-то канна-баре и терпеливо сносила унижения вроде пинков под зад. Такие, как Михраджан, умели ждать, даже если для этого понадобилась бы целая жизнь.

* * *

…Иранец и японец были вооружены пистолетами; старик – нет. Малыш не доверял ему оружия – и правильно делал. У того случались приступы такой глубочайшей депрессии, что оставался, пожалуй, единственный выход из тупика. Но этот выход клон надежно перекрыл.

Сквозь металлические жалюзи на окнах административного коттеджа пробивался свет. Старик не думал, что тут есть постояльцы. Может быть, одна-две тачки спрятаны в гараже. В остальном мотель выглядел… словно рай во сне.

Это сравнение пришло старику в голову неожиданно и оказалось настолько точным, что он ухмыльнулся. Тишина; безлюдье; прохладный ветер; загадочная тьма; невероятное сияние, обозначающее нечто, утраченное навеки… Ну да – в точности рай. Неудивительно, что здесь не видно пока ни единой живой души. Старик и сам не знал ни одного истинного праведника, за исключением, может быть, Низзама. Впрочем, Низзам находился где-то по ту сторону добра и зла… Значит, рай из сновидения? Что за бред? Виной всему эта неоновая вывеска, бесстыдно сияющая среди самой темной ночи в его жизни – ночи, когда спасение казалось таким близким. Холодный свет в разбитых лампах и в отсутствие электрического тока…

Так, то ухмыляясь, то впадая в тоску, он добрел до коттеджа, протянул руку к двери и постучал, ожидая получить порцию раскаленного свинца в живот. Кишки сводило от этого предвкушения…

Потом старик вдруг понял, что ему нужно в сортир – и притом прямо сейчас. Он беспомощно огляделся по сторонам. Михраджан, который стоял чуть в стороне, понимающе оскалился, показав обрубок языка, и принял Терминал на хранение. По низкому лбу иранца скатывались ручейки пота и исчезали в густых бровях. По щеке ползала муха, все сильнее запутываясь в волосах, будто в паутине. А еще одна чистила лапки, усевшись прямо на глазное яблоко. Тут и мертвого передернуло бы. Однако иранец даже не моргал.

Старик с трудом оторвался от этого зрелища. Его подташнивало. Малыш легким движением подбородка указал ему на кабинки, стоявшие на некотором удалении позади заправочной станции. Старик двинулся туда почти бегом, очень довольный тем, что в скором времени освободится не только от скопившегося дерьма, но и от Терминала.

Слишком просторные штанины заплетались вокруг тощих ног. Он так торопился, что чуть не упал. За его спиной заскрежетал засов. Послышалась музыка и низкий женский голос…

* * *

Он миновал заправочные колонки. Аромат бензина был слабым, едва ощутимым. Похоже, тут давно никто не заправлялся. Гораздо более сильным оказался запах гари, доносившийся со стороны выжженных полян. На бетоне перекатывались прилипшие к грязи частицы пепла.

Четыре кабины выстроились в ряд. Это были стандартные примитивные коробки со сварным каркасом из уголка и обшивкой из листового металла с общей крышей и отверстиями, прорезанными автогеном. Из них тоже давно выветрились все специфические запахи. Три двери из четырех были широко распахнуты.

Старик и сам не сумел бы объяснить, почему он не сунулся ни в одну из свободных кабин, хотя у него была веская причина спешить. Иногда его трусость проявлялась в виде довольно странных поступков. Он потратил пару лишних секунд на то, чтобы добраться до самой дальней, закрытой кабины, вставить палец в отверстие и дернуть дверь на себя. Та распахнулась с ржавым стоном.

Неужели он ожидал, что какой-нибудь придурок будет торчать здесь, заслышав шум приближающихся машин? Конечно, нет. Еще меньше он рассчитывал увидеть внутри кабины служащего мотеля. Точнее, БЫВШЕГО служащего.

* * *

Равиль Бортник не сказал «Привет!», «Добро пожаловать!» или «Надеюсь, вам у нас понравится!». Он даже не сказал «Проваливай отсюда, чертов педик!». Он не мог ничего сказать. В его легких уже начался процесс разложения, и оставшееся в них ничтожное количество воздуха было изрядно разбавлено продуктами гниения. Бортник был повешен на собственном ремне, который глубоко врезался в горло. Это обстоятельство до неузнаваемости изменило лицо трупа, превратив его в синий вздувшийся мешок.

Равиль не «висел», а «был повешен». Старик четко улавливал разницу, поскольку вначале увидел изуродованные босые ноги Бортника, и там, где тот шаркал подошвами по стенкам, дергаясь в петле, остались следы ободранной ржавчины. По вывалившемуся языку и открытым глазам мертвеца ползали мухи. Это сразу же напомнило старику Михраджана. Но Михраджан был жив, чего не скажешь о бедняге в сортире. Вдобавок ко всем имеющимся неприятностям к Бортнику уже подбирались муравьи, спускавшиеся по ремню с крыши сортира.

Старик не мог определить, сколько времени прошло с момента смерти. По правде говоря, он ни о чем таком и не подумал. Он даже сохранил прежний ритм дыхания. Невероятно, но он не издал ни звука и не побежал сломя голову обратно, под защиту клона и пистолетов. Вместо этого он быстро расстегнул брюки, деловито завернул за угол и облегчился с такой скоростью, словно страдал кровавым поносом. И только потом скорчился от нахлынувшего на него черного ужаса и долго не мог разогнуться.

Облик повешенного отпечатался в мозгу в таких подробностях, как будто перед глазами болталась фотография, прилепленная скотчем ко лбу. Даже неоновое сияние, которое служило фоном всему этому кошмару, слегка померкло. В поддельный рай ворвался ураган страха и пронесся, оставив после себя вихри едкого пепла и тучи дохлых ворон, а те, что уцелели, галдели о смерти и разрушении…

Старик сжал руками череп, чтобы выдавить оттуда наваждение, и захлопнул рот, чтобы не заорать. Это вдруг стало самым главным – не заорать. Молчать, не навлекая на себя еще худшую беду…

В тишине и параличе прошла вечность, на протяжении которой он ощущал себя подожженным растением. Огонь едва не добрался до единственного капилляра внутри хрупкого ствола, по которому струились жизнетворные соки.

«Растение» стряхнуло опаленные листья, вырвало из земли корни, избавилось от стиснувшей его

Вы читаете Утраченный свет
Добавить отзыв
ВСЕ ОТЗЫВЫ О КНИГЕ В ИЗБРАННОЕ

0

Вы можете отметить интересные вам фрагменты текста, которые будут доступны по уникальной ссылке в адресной строке браузера.

Отметить Добавить цитату