По всему фьорду мужчины, умеющие чинить оружие, доводили до конца дело, начатое троллями и продолженное Стуре-Оддом: клинки точились, выкованные рукояти мечей обматывались плотной кожей, украшались, мечам готовились ножны. Работа кипела. И каждый, кто в ней участвовал, при этом знал, что держит в руках небольшую часть огромной силы, залог будущих побед всего племени. Оружие троллей! Оружие троллей! Три дня и три ночи, пока тролль ковал мечи и Аскефьорд содрогался от грохота и гула, сиял багровым пламенем и звенел ударами железа по железу, слились в какой-то общий, неразделимый поток, священный праздник, где так тесно сплетены радость и ужас.

***

Хёрдис Колдунья лежала на камнях, и ей снилось, что она сама стала камнем. Тяжелый сон навалился и душил; она помнила, что ей нужно подняться и выйти наружу, что проходит последняя, третья ночь полнолуния, и если она проспит, как проспала первые две, то целый лунный месяц окажется упущен... Это проклятый великан насылает на нее эту сонливость. Гадкое чудовище что-то заподозрило... Каменный мерзавец не хочет, чтобы она думала о людях и призывала их хотя бы ради мести. Он хочет вытянуть из нее саму память о людях, как вытянул тепло из ее крови, подвижность из ее суставов, мягкость и чувствительность из ее кожи...

Ее сон был тяжелым маревом: сознание почти бодрствовало, лишь на волосок ему не хватало ясности чтобы поднять тело с каменного пола пещеры. Ее веки опущены, как черные врата Свартальвхейма, не пускающие свет... Мерещилось, что ее руки и ноги огромны и каменно-тяжелы, каждый свой палец Хёрдис ощущала как большущее бревно, и было удивительно, как такая необъятная тяжесть помещается на таком маленьком пространстве. Сознание Хёрдис отчаянно билось, какая-то тайная, непогубленная сила в глубине ее существа поднималась, как росток в глубине земли, не убитый зимним холодом, поднимается весной, тянулась вверх... Какая-то сила в крови Хёрдис напирала изнутри на каменные оковы спящего тела, рвалась на волю.

Хёрдис все сильнее осознавала эту борьбу; вот ей уже снится, что она живая и теплая, как раньше, но снаружи ее живое тело покрыто каменной броней. Каждый мускул, каждая жилка в ней напрягается изо всех сил, стараясь сбросить эту броню, как птенец бьется внутри яйца, как росток изнутри раскалывает проросший орех, какой бы твердой и толстой ни была его скорлупа... Нет, слишком толстая, слишком твердая... Хёрдис задыхалась во сне, изнемогая в этой призрачной борьбе, на глаза под опущенными веками бежали слезы. Сейчас ее сердце разорвется, не выдержав этого напряжения, кровь хлынет на волю, как река весной, и она будет свободна, свободна от этого каменного гнета...

Толчок, что-то лопнуло в груди, стало так больно и горячо... Хёрдис внезапно проснулась. Сердце колотилось, точно стремилось убежать, все внутри тяжело дрожало, она задыхалась. Сев на каменном полу Хердис прижала руку к груди.

Еще немножко – и она больше так не сможет, сердце не выдержит этого каменного груза, этих каменных пут, в которые превратилось ее собственное тело. Она закаменеет... умрет... и поднимется опять, уже не мертвая, но и не живая. Она станет такой же, как Свальнир, каменная природа навсегда заменит в ней человеческую. И уж тогда это чудовище, мерзавец Свальнир, сможет быть спокоен: тогда она от него не уйдет.

Опомнившись, Хёрдис тревожно глянула через огромный лаз пещеры наружу. Над Медным Лесом торжественно парила полная луна. Как хорошо! Полночь только наступает. Все-таки она проснулась, проснулась, как ни старался каменный мерзавец ее усыпить. Не на такую напал.

Опираясь ладонями о камни, Хёрдис поднялась, оправила волосы, потом осторожно двинулась вдоль пещеры, ведя рукой по стене. Она видела в темноте, как днем, но привычка так ходить по пещере сохранилась у нее с тех далеких первых времен... вечность назад... когда она была человеком... И Хёрдис безотчетно держалась за эту привычку, по сути не нужную ей уже давно, потому что она связывала ее с прежней Хёрдис. Той Хёрдис, живой и теплой, которую так легко было поранить. До крови, чтобы текла обыкновенная красная кровь. А она, глупая, давила чернику и мазала соком повязку у себя на плече... ну, тогда, когда сам Торбранд конунг попал в нее стрелой... она хотела, чтобы ее кровь казалась синей, как у настоящей ведьмы. Хотелось бы знать, какая она сейчас? Давненько никому не удавалось ее увидеть, в том числе и самой Хёрдис.

Из глубины пещеры не доносилось ни звука. Великаны не имеют привычки храпеть во сне, а также сопеть или дышать. Но оба они там – и Свальнир, и это его мерзкое отродье. Хёрдис отлично помнила, как она родила Дагейду (еще какие-то косматые темные троллихи, которых Свальнир приволок из лесов целой кучей, суетились вокруг нее и переговаривались противными скрипучими и писклявыми голосами). Но ни в первые мгновения, ни сейчас Хёрдис не видела в маленькой острозубой ведьме свою дочь. Дагейда была ей таким же врагом, как и Свальнир. И Хёрдис, тая в душе какие-то неясные замыслы побега отсюда, из этого Колодного каменного мира, видела себя свободной от ах обоих – от Свальнира и от Дагейды.

Двигаясь медленно и осторожно, через какое-то время Хёрдис на что-то наткнулась. Ее грудь коснулась какого-то огромного предмета. Хёрдис протянула руку вперед и положила ладонь на железную поверхность, в которой чужой никогда не угадал бы рукояти меча. Он был слишком огромен, этот меч великана и меч-великан.

Меч по имени Дракон Битвы имел замечательное драгоценное свойство: он приходился по руке всякому, кто его брал. Если его держал великан, меч делался с целое дерево. А если его возьмет ребенок, обыкновенный человеческий ребенок, Дракон Битвы уменьшится, сожмется в Дракончика, станет легким, но сохранит всю свою сокрушительную мощь. Таким его выковали свартальвы. Хёрдис страшно было подумать, сколько людей они потребовали в жертву за это от великана. В те времена люди были слабы, а великаны еще справляли свои темные празднества на вершине Раудберги...

Почувствовав на себе руку Хёрдис, Дракон Битвы подумал, помолчал, потом стал уменьшаться. Ладонь Хёрдис опускалась все ниже и ниже. Ожив, меч засветился: по серому клинку побежали стремительные черные и белые искры, четко обрисовывая клинок. Лежа на полу пещеры и поблескивая, он казался рекой, убегающей в темные глубины Свартальвхейма. Это было так красиво, что Хёрдис засмотрелась, и ей даже жаль было видеть, как меч уменьшается. Точно река силы пересыхает...

Наконец ее пальцы сомкнулись на рукояти, и Дракон Битвы перестал уменьшаться. Он сам знал, когда остановиться. Сжимая рукоять, Хёрдис поднялась на ноги.

Огромный лаз пещеры синел в черной тьме каменных стен. Ночь была смутной: светло-серые тучи ненадолго закрывали сияющую луну, то открывали снова. Тучи неслись вокруг луны быстро-быстро, наверху дул очень сильный ветер, и как же холодно было бедной луне там, в беспредельной и пустой высоте! И себя саму Хёрдис ощущала такой же, как луна одинокой в холодной пустоте, открытой всем ветрам неприютной.

С мечом в руке Хёрдис подошла и остановилась на пороге. Здесь ее дорога кончалась. Лаз пещеры смотрел на север – «двери к полночи», как сказала когда-то вещая вёльва. Сейчас это было кстати, потому что позволяло Хёрдис повернуться лицом к врагу. Она подняла меч в вытянутой руке и поймала на клинок лунный свет. Дракон Битвы засиял и заискрился, черные и белые искры бежали наперегонки от рукояти к острию, срывались с острия и еще некоторое время парили во тьме прежде чем погаснуть.

Услышь меня, Пламень Врага Великанов, пламенем троллей тебя заклинаю;
Вы читаете Корни гор
Добавить отзыв
ВСЕ ОТЗЫВЫ О КНИГЕ В ИЗБРАННОЕ

0

Вы можете отметить интересные вам фрагменты текста, которые будут доступны по уникальной ссылке в адресной строке браузера.

Отметить Добавить цитату