«Мой... мой... мой...» – шептали и кричали невидимые голоса подземелья. Хёрдис стояла неподвижно, закрыв глаза и опустив пустой котелок, и это слово стучало ей в уши со всех сторон. Она сама не заметила, как вплела в заклятье свою самую главную волю. Но теперь она непреложна: заклятый силами Полей Мрака, Торбранд конунг не минует своей судьбы.
После того как «оружие троллей» было готово, к Гримкелю Черной Бороде был послан гонец с приказом готовиться к походу. В конце «откормленного месяца», в день весеннего равноденствия, то есть в конце марта, Торбранд конунг с большим войском вышел из Аскефьорда и двинулся на юг, к Квиттингу.
Тот же день весеннего равноденствия, когда войско фьяллей вышло в путь, для жителей Медного Леса начался с изумительного зрелища.
– Мечи выросли! Мечи выросли! – орали мальчишки во дворе усадьбы Совий Перевал. – Выросли! Прямо из земли!
– Что вы такое несете? – Кетиль Носатый, едва проснувшийся и хмурый, поймал за ухо собственного внучатого племянника Глюпа и дернул. – Что за бред с утра пораньше?
– Я ничего, а они выросли! – тараторил мальчишка, тараща глаза и осторожно пытаясь выдернуть ухо из жестких хозяйских пальцев. – За стеной! Прямо за стеной! Где летом чертополохи! Пойди сам погляди!
– Хозяин! Кетиль хёльд! Пойди посмотри! – звали из сеней взрослые голоса.
На дворе толпились растерянные пастухи, одна из женщин плакала, прижимая к лицу передник – так потрясло ее невиданное зрелище. Уж если мечи начинают расти, как простая трава, то Гибель Богов не за горами.
За воротами усадьбы, прямо возле тропы к пастбищу, из земли торчало одиннадцать мечей. В земле скрывались только навершия рукоятей, а земля была ровной, покрытой черным слоем сгнивших и слежавшихся прошлогодних листьев. Слой листвы был не помят, не разрыт, а опрятно взрезан изнутри. Мечи стояли, Как заросли диковинного стального растения, и на гладких клинках, серых с легким золотистым отливом, сверкали капли влаги от утреннего тумана.
В окружении изумленных домочадцев Кетиль Носатый постоял, глядя на выросшие мечи, потом подошел к ближайшему, наклонился, осторожно взял его за рукоять и потянул. В земле что-то негромко треснуло, меч легко оторвался и остался у него в руке. На верхушке рукояти виднелся свежий слом, и такой же слом остался в круглой ямке.
– Созрел, – глуповато произнес Кетиль и стал осматривать меч.
Самый настоящий, очень острый меч из твердой квиттингской стали. Ему ли не знать.
– Это знак, – наконец сказал Кетиль и посмотрел на шепчущихся домочадцев. – Нам обещали. Что когда придет оружие, наступит срок... Что срок наступит, когда придет оружие. Выходит, пришло. Бери, Арне. И ты тоже, Гьялль. На вас тут тоже есть. Ровно одиннадцать, как уговорились... И вели собирать припасы, старуха. Завтра выезжаем к Пестрой долине.
Через несколько дней Торбранд конунг был в Трехрогом фьорде, который отмечал южную границу Фьялленланда и одновременно служил местом сбора войска для далеких походов. Здесь его поджидало войско южной части Фьялленланда во главе с двумя ход-тредингами, то есть вождями двух третей страны. Дружины самой северной трети, владений Хрейдара Гордого, пришли к Торбранду в Аскефьорд еще раньше. К пределам Квиттинга подошло внушительное войско из двух с половиной тысяч человек. Больше четырех десятков кораблей на ночлегах занимали громадную протяженность берега; после их ухода на берегу чернели бесчисленные пятна кострищ и белели свежеобрубленные верхушки пней.
Жители западного побережья, заранее оповещенные, что новый поход ведется по договору с Гримкелем конунгом, на всякий случай все равно убегали, и многие усадьбы фьялли заставали вовсе пустыми. Но отсутствие хозяев было даже удобным – оставалось больше места для войска. Однажды, два года назад, фьялли уже завоевывали этот край, и нынешний поход начинался среди бодрящих воспоминаний о прошлых победах.
Как в пустых усадьбах, так и в таких, где хозяева – оставались, Торбранд конунг строго запретил причинять кому-либо вред или убыток.
– Сейчас мы и квитты – союзники! – напомнил он еще перед выходом из Трехрогого фьорда. – Мы собираемся на Медный Лес, а не Квиттингский Запад или Юг. Если мы будем обижать их, они будут биться не на нашей стороне.
– Да чего там взять? – разочарованно тянул потом Снеколль Китовое Ребро. – Чего было стоящего, еще две зимы назад разобрали... Вон, один Арнвид Сосновый тогда три корабля домой приволок...
Во многих усадьбах Квиттингского Запада хозяев-мужчин не было, потому что они еще раньше ушли на Острый мыс в войско Гримкеля конунга. Гримкель за зиму тоже немало потрудился, лично объезжая земли и убеждая людей в необходимости этого похода. Мало кому хотелось воевать на стороне фьяллей, да еще под стягом конунга, так опозорившего себя совсем недавно. Но Гримкель не жалел уговоров и обещаний.
– Если вся тяжесть дани будет лежать только на Западе и Юге, то нам придется каждую зиму относить наших детей в лес! – убеждал он в усадьбах и на маленьких домашних тингах. – Тогда мы не избавимся от этой проклятой дани никогда и само племя квиттов останется в рабстве навсегда. А все потому, что Квиттинг разорван на четыре части! О Севере вспоминать пока нечего. Бьяртмар Миролюбивый уж если что захватил, то держит крепче, чем рак клешней. И Хильмир конунг, что прибрал к рукам наше восточное побережье, от него не отстанет. Ох, как тяжело, когда страна разбита на куски! Ни один кусок не может толком за себя постоять, и всем остается только проклинать судьбу под гнетом врагов! А в Медном Лесу правят ведьмы и великаны, и людям от него никакой пользы. Надо вернуть его под нашу власть. Тогда тяжесть дани будет поделена на всех и всем будет легче. Вам, на Западе, и нам, на Юге... и даже Медному Лесу, Потому что великану он ведь тоже платит дань. А когда хотя бы три части Квиттинга будут объединены, нам будет легче вернуть и остальное. И придет день, Когда мы избавимся от фьяллей!
– И ты думаешь, что сами фьялли нам в этом помогут? – уныло и недоверчиво спрашивали его.
– Почему бы и нет? – оживленно двигая черными бровями на низком лбу, чтобы изобразить многозначительность, отвечал Гримкель конунг. – Никто не знает судьбы! Может быть, фьяллям суждено помочь нам освободиться от них же!
– Может быть, – с горькой насмешкой заметила однажды Арнора, вдова Брюньольва Бузинного. – Мы же сами помогли им завоевать нас. Почему бы им не помочь нам прогнать их обратно?
– Хотел бы я, чтобы они были такими дураками! – заявил ее сын, Брюнгард, со всем непримиримым презрением четырнадцати лет.
Гримкель конунг покосился на него и промолчал. Что мальчишка может понять?
Всю зиму трудясь таким образом, Гримкель конунг собрал почти всех мужчин, способных носить оружие, кто еще оставался в подвластных ему землях. Об отсутствии своего родича Ингвида Синеглазого он особенно жалел, но прошло уже несколько месяцев, как о том никто не слышал. Уйдя в тот злосчастный день с Острого мыса, Ингвид не подавал о себе вестей, равно как и те, кто ушел вместе с ним. А он сейчас очень пригодился бы: знатный родом, смелый, справедливый, умный Ингвид сын Борга пользовался уважением и был бы отличным вождем для войска. Одно его имя гораздо охотнее повело бы людей в бой. «Что о том тужить, чего нельзя воротить!» – бросила однажды Йорунн хозяйка, слушая рассуждения Гримкеля об этом. Старуха была умна и не любила, когда слова тратились попусту. Гордого и упрямого Ингвида не стоило ждать назад.
Когда огромное войско фьяллей подошло к Острому мысу, Торбранд конунг сразу мог видеть, что Гримкель Черная Борода честно выполнил свои обещания. На берегу лежало несколько десятков мелких кораблей, из тех что фьялли не брали в уплату дани; все землянки на поле тинга были покрыты крышами и испускали дымовые облака из дверей и дымовых отверстий.
– Не думал я, что Гримкель соберет столько народу! – крикнул Хродмар ярл конунгу со своего корабля. – Посмотри, все землянки заняты!
– Должно быть, в каждой землянке живет по одному человеку! – посмеиваясь, заметил Модольв
