всеми равно приветливо, так же как и сам Ульвкель, — пошла Одда со своей девочкой и Асвард. Ингитора настояла, чтобы Асвард не ходил больше ни в какие походы, а оставался с ней и с Оддой.
— Одда не рассказывала тебе, что ей сегодня снилось? — спросила Ингитора. — Ей приснилось золотое ожерелье, которое было несколько раз обвито вокруг Даллы прямо поверх пеленок. Она была очень рада — говорила, что это обещает девочке богатство и почет.
— Хотел бы я, чтобы это было так! — с прежним невозмутимым спокойствием, в котором звучала затаенная насмешка, ответил Асвард. Он не сводил глаз с Одды; она стояла шагах в десяти от них, показывая девочке что-то далеко в море. — Я плохой толкователь снов. Больше всего я рад тому, что Гейр больше ни разу не приходил к ней.
— А почему он к ней приходил? — спросила Ингитора. — Одда еще в Усадьбе Конунгов рассказывала мне, что ей является дух мальчика с окровавленным копьем. Но почему ей? Он должен был являться Ормкелю или хотя бы Торварду. А в чем виновата Одда?
— Мертвые знают больше живых. Это мы с тобой думали, что за смерть Скельвира и Гейра должны мстить фьяллям. А они, мертвые, знают, что в той обманной битве виноваты четыре колдуна. А колдуны устроили все это ради того, чтобы слэтты и фьялли, в особенности Торвард конунг, не мешали Бергвиду Черной Шкуре. И Гейр мстил Бергвиду. Но в сны самого Бергвида он, как видно, не мог пробиться даже с копьем. А может, даже духу было в тех снах слишком страшно. И он мстил его близким, его жене и ребенку. Думаешь, отчего Далла каждый раз принимается плакать, если на глаза ей попадется копье? Она тоже видела те страшные сны, бедняжка.
— Бедная! — ахнула Ингитора. — Но почему он перестал приходить?
— Потому что Бергвида больше нет. Гейр видел, что отомщен достойно. Ведь он помог тебе найти Одду.
— А мой отец? Почему же он тогда говорил, что мстить нужно Торварду?
— Вы спрашивали его слишком рано. Тогда еще не прошло трех суток с его смерти, дух не успел войти в Валхаллу и знал немногим больше живых. Теперь, я уверен, Скельвир хёльд сказал бы тебе другое. Чем дальше отходишь, тем лучше видишь.
Ингитора задумалась. Для нее было бы большим облегчением знать, что отец не осудит ее за отказ от мести Торварду. Убежденность в этом много помогла бы ей приблизиться к счастью.
— Послушай, флинна, — вдруг прервал молчание Асвард. — Ты лучше знаешь, что на уме у Торварда конунга. Что он думает делать с Оддой? Не навсегда же она и Далла поселились в Трехрогом Фьорде. Что с ними будет?
— Я не знаю, — очнувшись, ответила Ингитора. — Не помню, чтобы он об этом говорил. И я не спрашивала. Пока еще рано. Я говорила ему, что он должен будет вырастить Даллу при себе. Думаю, он так и поступит.
— Я понимаю, что он будет держать ее у себя на глазах. Но… Не он, а я дал ей имя и первым взял ее на руки. Я ее приемный отец.
— Конечно, Асвард, — сказала Ингитора. Она часто видела Асварда с Даллой на руках и знала, что он очень привязался к девочке, которая в немалой мере была обязана ему жизнью. — Никто не заставит тебя расстаться с ней. Если хочешь, я попрошу Торварда сделать именно тебя ее воспитателем, когда она подрастет.
— Если ты попросишь, то он, конечно, послушает тебя. Спроси его заодно и вот о чем. Не будет ли он противиться, если я захочу взять Одду в жены?
— Ты хочешь жениться на Одде? — Ингитора в изумлении повернулась к Асварду. Такое ей не приходило в голову. Простодушная, даже глуповатая уладка-рабыня казалась ей совсем не той женщиной, которая нужна умному и по-своему очень гордому Асварду. Он не требовал, чтобы все признавали его превосходство, но сам твердо помнил о своем достоинстве. И зажившие ожоги на его правой ладони будут напоминать об этом до самой смерти.
Асвард был немного смущен, потер пальцами кончик носа.
— Да, хочу. Ты недовольна?
— Нет, почему я должна быть недовольна? — растерянно ответила Ингитора. — Но я не думала, что ты захочешь взять в жены бывшую рабыню.
— Да, но она же и бывшая кюна квиттов. И мать будущей кюны, если сбудется все то, что вы задумали с Торвардом конунгом. Этого будет достаточно для моей родни.
— Для твоей родни будет достаточно и того, что ты жив. Но… неужели ты любишь ее?
— Я… Я знаю, что она нуждается во мне, — не сразу ответил Асвард. — Однажды я спас ее от смерти и знаю, что теперь она мне верит и надеется на меня. Она благодарна мне. А у такой, как она, благодарность и доверие быстро станут любовью. Я не говорил с ней об этом, но я уверен — как только она забудет все пережитые ужасы, так сама начнет мечтать о новой семье и новом счастье. И я думаю, что из нее выйдет преданная жена и хорошая мать. Она не так умна, как ты, флинна, но у женщин любящее сердце часто заменяет ум…
— Это верно! — воскликнула Ингитора. — Лучше такое сердце, как у нее, чем такой ум, как у меня! Ее сердце делало даже Бергвида немного больше похожим на человека, чем он был до нее. А мой ум пролил реки крови! Я готова проклясть мой дар…
— Вот этого не надо! — решительно прервал ее Асвард. — Стихи — оружие скальда. Оружием можно убивать, а можно защищать. Раньше твои стихи служили мести и войне — попробуй, может быть, они сумеют послужить и миру?
Ингитора не ответила. Но при этих словах что-то дрогнуло, что-то сдвинулось в ее душе, как будто глубоко под землей проснулся новый родник. Она молчала, прислушиваясь к этому ощущению, раздувая его, как драгоценную искру огня ненастной ночью, и всем сердцем желая, чтобы Асвард оказался прав.
— Я тоже ошибся, и очень сильно ошибся, когда пошел к Бергвиду, — говорил тем временем Асвард. — Горе и обида и не таких людей лишают разума. Но на свою дорогу никогда не поздно вернуться. Ты помнишь, о чем мы с тобой говорили тогда над морем? Помнишь?
Ингитора вспомнила тот день, последний ее день в родной усадьбе, и кивнула.
— Мы тогда говорили, что отомстить смерти можно только новой жизнью, — сказал Асвард. — Так вот, флинна, теперь я уверен: именно тогда мы и были правы.
Они были одни в этом месте на берегу, Одда с детьми ушли далеко вперед. Вдруг там поднялась суета, дети кричали, столпившись и разглядывая что-то, поднятое с мокрого песка.
— Они что-то нашли! — сказал Асвард, стараясь разглядеть находку. Его знаменитым глазам это было бы нетрудно, но дети столпились вокруг Одды и совсем заслонили то, что она держала в руке.
— Идите сюда! — кричали разом несколько голосов Ингиторе и Асварду. — Посмотрите, что мы нашли!
— Ради рыбы или медузы они едва ли подняли бы столько шума! — решил Асвард. — Должно быть, что-то смыло с корабля. Пойдем посмотрим, флинна.
Вдвоем они догнали Одду и детей. Держа на одной руке девочку, Одда в другой руке держала что-то длинное и блестящее. Завидев подходящих Асварда и Ингитору, она высоко подняла свою находку.
— Посмотрите! Это я нашла у самой воды! Она висела на камне! Ее вынесло морем! А ведь я точно такую же цепь видела сегодня во сне!
Одда покачивала свою находку в поднятой руке и смеялась от радости, любуясь блеском золота на солнце, а Ингитора ахнула, вцепилась в локоть Асварда — от изумления у нее подкосились ноги. Одда держала в руке золотую цепь Хеймира конунга, ту самую, которая обеспечивала слэттам удачу в рыбной ловле и морской охоте, которую Бергвид Черная Шкура на глазах у Ингиторы выбросил в море. Второй такой цепи не могло быть на свете, и Ингитора достаточно хорошо ее помнила, чтобы не ошибиться.
Асвард свистнул — он тоже узнал цепь, которую однажды держал в руках.
— Не может быть! — сказал он. — Бер… Эта цепь упала в море за целых четыре перехода отсюда, возле самого Скарпнэса. И так далеко от берега, что его едва было видно. Никакие силы не могли вынести ее обратно.
— Почему никакие? — отозвалась Ингитора, не отводя глаз от цепи в руке Одды. — А Ньёрд? А Эгир и Ранн? А их дочери?
— Ты хочешь сказать, что цепь не понравилась морским великаншам и они выбросили ее обратно
