на берег? Я слышал, что их богатства велики, но едва ли настолько, чтобы такая цепь была их недостойна!
— Я видела как раз такой сон! — ликовала Одда, не прислушиваясь к их разговору. — Как раз такое ожерелье я видела на моей девочке! Это для тебя, красавица ты моя! Это Ньёрд подарил тебе в приданое!
Лаская девочку, Одда отерла цепь о свое платье и обернула ею малышку прямо поверх пеленок. Она не знала и не задумывалась о судьбе цепи, но была очень рада такому красивому подарку.
— Пожалуй, она права, — сказала Ингитора. — Хозяева моря неспроста вынесли эту цепь на берег и не зря дали ее в руки не кому-нибудь, а Одде и Далле! Такие чудеса не случаются просто так. Эта цепь — подарок Ньёрда в приданое Далле. Сами боги хотят, чтобы именно она стала хозяйкой Квиттинга.
— Похоже на то, — согласился Асвард.
Асвард увел Одду с ребенком и ее находкой в усадьбу, проголодавшиеся дети убежали за ними. Ингитора осталась одна на берегу. Стоя возле большого камня, над которым солнце всходит в День Середины Зимы, она смотрела в море. Теперь ей больше прежнего хотелось скорее увидеть Торварда. Золотая цепь Ньёрда — такой знак воли богов, каким не осмелится пренебречь никто из людей, даже надменный Сигвальд Хрипун. Он был решительно против того, чтобы объявить кюной Квиттинга «рабское отродье». Не нужно было колдовской проницательности кюны Хёрдис, чтобы догадаться — если бы Торвард назначил правителем Квиттинга кого-то из своих людей, то скорее всего им стал бы Сигвальд, почти равный конунгам по рождению. Но теперь даже он замолчит. И уж конечно, не станет противиться воле богов мудрый Хеймир конунг, лучше всех прочих знающий волшебные свойства этой цепи.
А родник в душе Ингиторы все набирал сил. Она прислушивалась к нему, боясь даже неосторожным вздохом помешать его росту. Его скрытое движение внушало ей смутную надежду… Ингитора сама не знала, чего ждать от этого родника, но с ним ей казалось, что она не одна даже сейчас, на этом пустом берегу возле священного камня…
Краем глаза Ингитора заметила рядом движение и быстро обернулась. И остолбенела, разом забыв, во сне она или наяву. Перед ней стоял человек, и этого человека Ингитора не спутала бы никогда и ни с кем. Перед ней стоял ее отец, Скельвир хёльд. Но он был вовсе не таким, каким она видела его перед погребением, — высохшим, с серой печатью смерти на лице и черными следами зубов на синих губах. Скельвир хёльд был таким же сильным и прекрасным, каким он виделся Ингиторе в детстве. Он помолодел, окреп, из волос его исчезла седина. И правая рука, лишившаяся запястья в последней его битве, снова была цела.
Мир покачнулся и поплыл вокруг Ингиторы. Ей казалось, что она снова маленькая, снова дома, возле Льюнгвэлира, а последнее лето, нет, последние десять лет — только дурной сон. Вид чужого берега вокруг казался странным и ненастоящим. Ингитора скорее поверила бы, что чужое море и берег ей мерещатся, но отец ее был перед ней по-настоящему реальным.
Не в силах выговорить ни слова, она шагнула к нему. Расстояние между ними осталось прежним, но Скельвир хёльд улыбнулся ей.
— Я вижу, ты рада увидеть меня, дочь моя, хотя ты и молчишь, — сказал он. Слезы горячее огня наполнили глаза Ингиторы, каждая жилка в ней трепетала от чувства близости иного мира. Она уже поняла, что перед ней дух, чистый и свободный от земных оков, и что появление его — огромное счастье. — И я рад снова увидеть тебя так близко, — говорил Скельвир хёльд. Голос его был звучным и красивым, не похожим на тот, каким он говорил в темной спальне, поднятый со смертного ложа колдовством старой Ормхильд. — Я не оставлял тебя ни на миг, и я рад, что ты оказалась достойной своего рода.
— Я… — выдохнула Ингитора, пытаясь охватить сознанием его слова. Так он одобряет ее?
— Я рад, что ты сама поняла то, что многие понимают слишком поздно. Добро в душе каждого из живущих увеличивает присутствие добра в мире, а зло — зла. Ты хотела покарать зло за те страдания, что оно причинило тебе. Ты ошибалась, но ты успела понять, где дорога в Нифльхейм, а где — в Альвхейм. Я рад за тебя. Но не забудь, что, пока не будет мира между слэттами и фьяллями, пока четыре колдуна владеют своим островом, весь горестный путь, которым прошли ты и я, которым еще идут множество людей, будет повторяться снова и снова. И волкам достанется новая пожива.
— Но разве я могу победить четырех колдунов? — то ли выговорила, то ли подумала Ингитора. — Но как?
— Нет, это должна будешь сделать не ты. Тот, кто это сделает, будет рожден дважды. Но боги уже дали ему свой знак, и ты видела его. Ты же пока можешь сделать так, чтобы власть четырех колдунов ослабела. Их сила питается кровью войны. Ты можешь сделать так, чтобы они не получали пищи. Помоги тому, кому еще предстоит одно рождение. И знай, что я буду с тобой. Я и все твои предки. Те, что сделали на своем земном пути все, что смогли. Того же они ждут от тебя.
Голос Скельвира хёльда стоял в ушах Ингиторы, а облик его быстро побледнел и растаял. Она снова была одна на берегу. Но родник в ее душе наконец прорвался через земные покровы и забил, заискрился ярким чистым светом. У каждого в душе есть свой источник Мимира, Источник Мудрости, за право отпить из которого Один отдал свой глаз. К источнику этому никого не пускают даром. Но тот, кто открыл его в себе, больше не ошибется.
Ингитора медленно шла обратно к усадьбе по берегу, прижимая руки к груди, как будто боялась расплескать драгоценный источник. По щекам ее текли слезы, и она не утирала их, даже не замечала. Сердце ее было переполнено восторгом, светом иного, высшего мира и болью, которой она заплатила за это счастье. Ибо теперь она знала, как ей распорядиться собой.
— Корабль во фьорде! «Золотой Козел»! Конунг возвращается! — кричали десятки голосов во дворе усадьбы и в доме.
Бросая все дела, домочадцы и хирдманы Ульвкеля Бродяги, дети, женщины и рабы со всех ног бежали к оконечности западного мыса, где чуть поодаль от усадьбы приставали корабли. Пробежала Одда с девочкой на руках, смеясь и свободной рукой на ходу поправляя головную повязку с короткими концами. Ингитора сначала встала, потом снова села. Среди общего движения, возбужденных криков и топота ног она чувствовала себя неподвижной ледяной глыбой в бурном весеннем ручье. Она так ждала встречи с Торвардом и боялась ее, боялась того, что должна будет ему сказать.
Как наяву, она видела Торварда стоящим на носу «Золотого Козла», видела, как он обшаривает взглядом пеструю толпу на берегу, как тревожно сдвигаются его брови… А вдруг он обидится на то, что она не вышла его встретить? Или подумает, что с ней что-нибудь случилось?
Ей вспомнилось, как она провожала его в этот поход, как они говорили, что к следующему походу она вышьет ему новый стяг. «Я не боюсь за тебя, ведь тебя охраняет валькирия», — сказала тогда Ингитора. «Нет, — ответил Торвард. — Она больше не охраняет меня, с тех пор как я люблю не ее, а тебя. Небесные Девы слишком обидчивы и не прощают измен. Теперь меня охраняешь только ты». — «Я не сумею», — сказала Ингитора. «Сумеешь!» — уверенно ответил Торвард. Он верил в силу ее любви.
Схватив с лавки свой обтрепанный зеленый плащ, на ходу накидывая его на плечи и кое-как застегивая, Ингитора со всех ног бросилась бежать вслед за обитателями усадьбы.
— Ну что? Снеколль вернулся? Что-нибудь слышно от слэттов? — спрашивал Торвард, бредя к берегу по колено в воде. Хирдманы позади него тащили «Золотого Козла» на берег, а сам он смотрел только на Ингитору. И в глазах его была такая радость, что Ингитора ощутила себя совсем счастливой — как будто на всем свете они были только вдвоем, как Лив и Ливтрасир. Но шум толпы на берегу, голоса хирдманов, скрип корабельного днища по песку и удары волны о борта разрушили эту иллюзию; остальной мир предъявлял на них свои права, с которыми нельзя было не считаться.
Торвард вышел на берег и шагнул к ней.
— Здравствуй, конунг, — просто сказала Ингитора, и эти два слова были для нее счастьем. Она отдала бы все, лишь бы так было всегда, чтобы она всю жизнь встречала его на берегу и еще много раз могла бы сказать ему: «Здравствуй, конунг».
Торвард положил руки ей на плечи, склонился, но встретил ее взгляд и замер. Ее глаза показались ему глубокими, как глаза самой вельвы, полными какого-то далекого смысла и печали. Не только Торвард сражался и одерживал победы. Она выдержала здесь какое-то свое сражение.
— Снеколль еще не вернулся! — бодро рассказывал тем временем Торварду конунгу Ульвкель. — Но мы уже знаем, какие вести он привезет!
