Квиттинского Севера касалось здесь всех.
— И потеря копья — очень серьезная потеря! — неумело изображая озабоченность, сказал Атли. Знатному хёльду было обидно, что про него забыли и слушают какого-то Лисицу-С-Границы, которому даже одеться на пир толком не во что. — С чем же ты будешь воевать, Вигмар? Даже когда я остался один против всей дружины уладов и скрывался в лесу, я сберег свой меч!
Атли Моховой Плащ горделиво поднял голову: своим прозвищем он был обязан давнему случаю, когда в походе на уладов был разбит тамошним вождем-ригом и вынужден прятаться в лесу подо мхом. Он гордился этим случаем, как примером своей удачи и находчивости, а Вигмара так и подмывало спросить: да как же ты, троллячий хвост, умудрился потерять и погубить всех своих людей?
— Да, с тех пор у тебя плащи получше! — ответил Вигмар, не показывая вида, что уязвлен. «Больше-то у тебя не бывает случаев проявить свою доблесть!» — хотел он сказать, но Атли, как видно, не понял.
— Это что! — воскликнул со своего места Модвид Весло. — Когда я встречался с фьяллями в море, их было пять кораблей против моего одного! И все равно мы вступили в бой! Так что тридцать человек на войско — это еще не самое удивительное. Да и сколько его было, того войска? Вы же в темноте не считали!
При этом Модвид бросил взгляд туда же, куда и Атли перед этим — к женскому столу, на йомфру Рагну-Гейду. А она молчала, переводя смеющийся взгляд с одного героя на другого, и тихо забавлялась. Ну, чем не бой коней?[7]
Вигмар тоже посмотрел на нее и вдруг разозлился. Эти герои, значит, будут хвастаться перед ней своими подвигами, а он будет вроде как точило для мечей их доблести! Суши весла! Глядя на Рагну-Гейду, Вигмар прищурился, словно хотел коснуться ее взгляда острием своего, и произнес:
Тут уже переменились в лице все: и Стролинги, и Атли, и Модвид, и родичи обоих героев. Кольбьёрн нахмурился, оперся ладонями о стол, напрягся, как будто готовясь встать.
— Чем разбирать подвиги того или другого, вы бы лучше подумали, что теперь делать вам всем! — среди общего гула сказала фру Арнхильд, жена Кольбьёрна. Она приходилась матерью Рагне-Гейде, Гейру, Скъёльду и отсутствующему Эггбранду, а кроме того славилась умом и колдовской мудростью. — Ведь мы потеряли корабль и товар, — продолжала она. — И если мы ничего не сделаем, то этот обильный пир будет последним на несколько лет. У нас нет ни хлеба, ни железа, чтобы его выменять. Я уж не говорю про мед, хороший лен и прочее, без чего можно кое-как прожить. А вот без хлеба нам будет плохо. Этой зимой нам всем придется жевать мох — и свободным, и рабам! Мы потеряли много, и Хроар потерял третью часть от нашего. Так что кончайте перебирать ваши подвиги, дробители злата[8] , и подумайте, что делать.
Сначала ей никто не ответил. Потом подал голос Вигмар.
— Если бы я был хозяином этой земли, я бы недолго думал, где мне взять золота, — сказал он. — Ведь это у вас стоит поблизости курган Гаммаль-Хьёрта. А Старый Олень был жаден и забрал с собой в Хель все, что у него было. Его курган наполовину состоит из золота и только наполовину из земли. Или это лживые саги?
— По-твоему, взять его будет легко? — закричал Ярнир и от возбуждения даже вскочил с места. Гаммаль-Хьёрт и его сокровища, оборотень с оленьей головой, еще в Века Асов побежденный Старым Стролем, был любимым предметом увлекательных разговоров у зимнего очага по всей округе. — По-твоему, Старый Олень только и ждет, как бы отдать нам свое золото?
Гридница разом зашумела: об этом всякому было что сказать.
— Я вовсе не говорю, что это будет сделать легко! — повысив голос, ответил Вигмар. Ему стало весело: неплохую задачу он задал этим Стролингам! — Но от легкого дела и чести немного. Довольно тому золоту лежать в земле, где от него никому нет никакого прока! К тому же, храбрее Стролингов нет людей по всему Квиттинскому Северу, не так ли? Твои братья, Ярнир, снова доказали это той самой ночью. Когда все боялись, что на нас нападут мертвецы, Гейр и Книв сами вызвались посидеть на страже. Мы с ними даже побились об заклад…
— Да, и где же наш заклад? — закричал Книв с дальнего конца стола. Опозорившись во время битвы, он теперь вел себя тихо и мечтал исправиться, но такого случая не мог пропустить. — Ты должен отдать нам амулет! Ты обещал! Мы же отсидели стражу!
Вигмар повернул к нему голову, нашел парня глазами и немного помолчал. Книв вдруг устыдился и ощутил желание залезть под стол. Сейчас ка-ак скажет… что трусу и сыну рабыни место в свинарнике, а не в гриднице среди доблестных мужей… Так что помалкивай, Книв-Из-Под-Хвороста.
Гейр тоже заёрзал на месте, даже бросил тревожный взгляд Рагне-Гейде, как будто она могла каким-то чудесным способом помешать Вигмару ответить.
—
Книв и Гейр промолчали.
— А что за заклад? — спросила любопытная фру Гродис, жена Хальма.
— У него амулет с фьялльскими рунами! — сказал Скейв кормчий. — Не надо было ему его брать!
— От золота на дне моря не больше пользы, чем от золота в земле! — весело крикнул кто-то из молодых парней.
— Наследство мертвецов до добра не доводит! — настаивал Скейв.
— Всякое наследство остается после мертвецов! — мудро заметил Грим Опушка. — Наследство живых называется грабежом!
— Ему самому пригодятся фьялльские руны! — сказал Скъёльд, злобно глядя на Вигмара. Ему все казалось, что он еще не рассчитался за насмешки. Впрочем, это чувство наполняло его при каждой встрече с Вигмаром Лисицей. — Ведь и он, мне сдается, занимается колдовством!
Вигмар быстро встал на ноги, рука его выразительно скользнула к рукояти фьялльского меча. Колдовство — женское дело, обвинять в нем мужчину — оскорбление.
Рагна-Гейда перестала улыбаться. Это уже было не забавно.
— Прекрати, сын! — с напором сказал Кольбьёрн и опять оперся руками о стол, что у него служило признаком серьезности намерений. Он не слишком любил Вигмара, но на пиру положено соблюдать мир и не наносить оскорблений своим недругам, раз уж ты сел с ними за один стол.
— Я видел, как он сидел посреди пустоши возле костра и бормотал что-то! — продолжал Скъёльд, бросив на отца быстрый взгляд. Это была правда, а не клевета, а правду, по его мнению, можно было говорить за чьим угодно столом, и тем более за своим собственным. — Пусть он скажет, что это не колдовство!
— Если ты хочешь, я именно так и скажу! — ответил Вигмар. Он старался быть спокойным, но его лицо напряглось и побледнело, белизна кожи ярче проступила рядом с рыжими волосами, и что-то неуловимо звериное в острых чертах проявилось яснее. — Я не знаю, о каком дне ты говоришь, но после охоты я всегда приношу жертвы моему покровителю, Грюле. Приносить жертвы — не значит колдовать. Спроси хотя бы у своей матери, если не веришь мне.
— А что это были за фьялльские руны? — торопливо спросила Рагна-Гейда, стремясь взять разговор на себя и перевести на другое, пока братья опять чего-нибудь не придумали. Вигмар-то за себя постоит, но драка на пиру позорит в первую голову хозяев дома.
Вигмар повернулся к ней, потом сел на место. По ее лицу и голосу было заметно, что она тревожится. А о чем тревожиться дочери Кольбьёрна? У нее так много братьев, что одним больше, одним
