умение! Есть время для гордости, а есть время для смирения, Гьёрдис надела платье рабыни, чтобы спасти младенца Сигурда, и я не хуже нее сумею позаботиться о своем ребенке!
Брендольв промолчал и только оглянулся в сторону поля тинга, Вот-вот они кончат скулить, разойдутся и обнаружат, что залог их безопасности исчез. Но Брендольв уже был готов биться и погибнуть, если придется, но не отдать кюну Даллу в руки этих подлецов, У него появился новый вождь и новая цель в жизни, Кюну Даллу и ее ребенка надо доставить на восточный берег и обеспечить им безопасность, Ради этого Брендольв сейчас был готов на все, хоть драться одному против сотни,
Судьба подшутила над Брендольвом, поставив его на место недавнего противника — Хеймира. Едва миновав маленькую речку Ламбибекк — Ягнячий ручей, за которой кончалась область Квиттинского Юга и начинался Восток, «Рогатая Жаба» повстречала морской дозор Хельги хёвдинга Два хорошо оснащенных лангскипа на шестнадцать и восемнадцать скамей на веслах вышли им навстречу из-за мыса, где за ельником пряталась усадьба Ламбибекк. Ее хозяин, Сиград хёльд, и был старшим на одном из «Волков».
Брендольв еще раз оценил, как благосклонна оказалась к нему судьба, послав так вовремя Эгиля с его «Рогатой Жабой», единственной и неповторимой, как к он сам. Их даже не стали спрашивать, кто они такие и откуда.
— Здравствуй, Эгиль! — закричали с «Волка», у которого деревянная голова зверя на штевне скалила острые зубы из настоящего железа. — Наконец-то ты вернулся! Хёвдинг каждый раз спрашивает, не слышно ли кваканья твоей «Жабы»!
— Квакают такие лягушки, как ты, Сиград! — радостно отозвался Эгиль. — А жаба — зверь умный! Она молчит!
— Но уж ты-то не из молчаливых, слава асам! Давай, правь к берегу! — Сиград хёльд махал руками в сторону близкого мыса. — Заходите в гости! Поговорим! У вас ведь есть новости?
— У меня есть кое-что получше, чем просто новости! — похвастался Эгиль, когда корабли сблизились. — Я привез сюда вдову Стюрмира конунга!
— Да ну! Однорукий Ас! — изумились на «Железнозубом Волке». Хирдманы Сиграда тянули шеи, шарили глазами по толпе женщин, сидящих возле мачты, стараясь понять, которая из них такая важная особа.
— Так она уже вдова? — закричал не слишком учтивый Сиград хёльд. — Значит, мы все-таки остались без конунга? Прав был Хеймир ярл — Стюрмиру конунгу оставалось в жизни не много удачи!
— Сейчас еще обрадуется, что остался дома! — сквозь зубы проворчал Брендольв. Он понимал, что ему на восточном берегу обрадуются не так сильно, как Эгилю, и потому не вмешивался в разговор. Слова Сиграда разбудили самые горькие воспоминания, в душе вспыхнула досада, пережитая на тинге. Значит, они так ничего и не поняли?
— Скажи им, что квитты вовсе не остались без конунга! — одновременно потребовала от Эгиля кюна Далла. — Скажи, что здесь с тобой новый конунг квиттов — Бергвид, сын Стюрмира!
— Про нового конунга говорить, пожалуй, рановато! — прямо определил честный Эгиль, посмотрев на ребенка, которого держала на коленях Фрегна. — Он еще маловатая жаба — разве что головастик…
— Ты свои дурацкие шуточки брось! — резко оборвала его кюна Далла. — Помни, о ком говоришь! Это сын Стюрмира! Единственный сын и наследник!
— Сын он Стюрмира, не сын — нового конунга должен признать тинг хотя бы одной четверти, — ответил корабельщик, не смутившись от этого выговора. Он повидал в жизни достаточно много, чтобы маленькая женщина с надменным и обиженным лицом могла его напугать, чьей бы вдовой она ни звалась. — А я сомневаюсь, чтобы в наше время в конунги сгодился младенец, пачкающий пеленки.
Кюна Далла отвернулась, покусывая губы. Против мокрых пеленок ей было нечего возразить, а к тому же она вспомнила, что сейчас именно Эгиль, а не Брендольв, воплощает ее главные надежды на будущее. Брендольв сам в ссоре со всем восточным берегом, а вот зато Эгиль, всем известный и всеми любимый, дружный с хёвдингом, может устроить так, чтобы она была принята с почетом если не как мать нового конунга, то хотя бы как вдова старого. А там видно будет. Ведь иначе и Хельги хёвдингу придет в голову то же самое, что и подлецу Ульвгриму Поросенку, — чтобы его тролли взяли и поджарили на собственном сале! — предложить ее с ребенком фьяллям как заложников мира. А почему бы и нет? Ведь Хельги хёвдинг не дал войска Стюрмиру и пока еще не воевал с Торбрандом Троллем. А Торбранд и сам скоро задумается о мире. В конце концов Фьялленланд не бездонный и Торбранд Тролль не умеет творить воинов из морского песка! Только бы удержаться на плаву до заключения мира, а там… О, в голове кюны Даллы роилось множество замыслов. Все зависит от того, как пойдут дела. В конце концов Хельги хёвдинг не женат!
Дальше на север «Рогатая Жаба» плыла уже не одна, а в стае. Эгиль позвал Си град а и Кетиля Толстяка, хозяйка второго корабля, проводить их до Хравнефьорда. Ибо, как он сам заметил, вдову старого конунга стоит охранять почти так же, как мать нового.
С последней стоянки был послан гонец в Тингвалль. Кюна Далла не желала этого, предпочитая появиться неожиданно и не дать Хельги хёвдингу времени на размышления, но мужчины решили иначе, а ее никто не спросил. Это было не слишком обнадеживающее начало. Оба хёльда, их дружины, жители тех усадеб, где останавливались на ночлег, смотрели на нее и маленького Бергвида с любопытством, женщины порой — с сочувствием. но особого почтения Далла ни в ком не замечала. Похоже, восточный берег поставил над ней большой и тяжелый поминальный камень и свою дальнейшую жизнь видел никак не связанной с кем-то из рода Стюрмира Метельного Великана.
Однако, все получилось даже лучше, чем Далла могла ожидать. Услышав, что Эгиль возвращается и везет е собой «вдову Стюрмира конунга», вся округа Тингвалля взволновалась не меньше, чем зимой при первых слухах о выползшем на свет Ауднире. Хельги хёвдинг был так потрясен, что довольно долго молчал, собираясь с мыслями.
— Я думаю, лучшее, что мы можем сделать — это принять ее с ребенком у нас, — сказала Мальгерд хозяйка. — Она — вдова конунга, ей нужно оказать почет. Она должна быть принята хёвдингом. Как ты думаешь, Хельги?
— Ее положение… — начал хёвдинг и замолчал. — Если она не слишком обижена на нас за то…
В этом умолчании заключалось самое трудное. А именно не в чувствах кюны Даллы, а в чувствах самого Хельги хёвдинга. Он был прав в своих решениях, он был безусловно прав. Глупо, безумно, губительно было со стороны Стюрмира убивать Фрейвида Огниво и тем отталкивать от себя западное побережье. Со стороны Хельги хёвдинга было бы столько же безумно давать ему войско, чтобы фьялли разбили его и последняя, пока что мирная четверть страны осталась беззащитной. Тинг был прав в своем решении, и никакой хёвдинг не имеет права принуждать свободных людей. А пойти ради данных конунгу клятв верности со своей собственной дружиной и погибнуть — значит оставить восточное побережье без головы в то самое время, когда она особенно нужна. Безумие!
Все это так. Но Хельги хёвдинг ворочался без сна ночью и был неразговорчив днем, почти лишившись прежнего спокойствия и благодушия. Брендольв, сын Гудмода, назвал его трусом, а меч Хельги Птичьего Носа оставался в ножнах. И многие люди на Квиттинге, начиная со Стюрмира, назовут его трусом. И поколения запомнят именно это. Они не станут рассуждать, умно или глупо было его решение. Они запомнят только одно: пошел он в битву вместе с конунгом или не пошел.
И вот явилась вдова конунга, как живой укор его «благоразумию». Хельги хёвдинг не знал, как он посмотрит в глаза этой женщине. Наверняка она убеждена, что он виновен в смерти ее мужа, которого оставил без поддержки. И… как знать? Может быть, она и права…
— Но если бы она была сильно обижена на нас, то не стала бы искать здесь убежища, — сказал Даг. — Наверное, она знает, что мы ее друзья. Все не так плохо, если вдова Стюрмира верит нам.
Он очень хотел утешить отца и утешиться сам, потому что полностью разделял его чувства. Пожалуй, стыд и горечь Дага были даже сильнее: умудренному годами и опытом отцу легче было искать спасения в доводах рассудка, а в восемнадцать лет особенно трудно знать, что жизнь началась с… осторожности, благоразумия, отступления, предательства, трусости… Каждый скажет по-своему. Даг призывал на помощь воспоминания о пожаре Волчьих Столбов, но тинг в Хравнефьорде, на котором он
