где все стоит прочно и основательно. А где все шатается, там уж не до правил.
Ворота раскрылись. Брендольв увидел несколько темных мужских фигур с блестящим оружием.
Их освещал факел, который держала в поднятой руке стройная, высокая дева — и у Брендольва горячо и гулко стукнуло сердце. Та валькирия, Вальдона… нет, Ингвильда, дочь Фрейвида, так похожая на Деву Битв своей мудрой твердостью перед судьбой… Нет, не она!
В следующий миг Мальфрид, швырнув факел на землю, с визгом бросилась ему на шею.
— Я знала, знала! — кричала она, обняв его тонкими и неожиданно сильными руками, так что Брендольву было почти больно, и покрывала его усталое лицо беспорядочными поцелуями. — Я знала, что ты вернешься! Я ждала! Я знала! Это ты! Как хорошо! И к нам! Иди, иди!
Не дав Брендольву опомниться от такого неожиданно горячего приема, она потащила его в дом. Вальгард пошел следом, и никто из хирдманов не спросил, кто он такой.
Вскоре Брендольв уже сидел в гриднице Лейрингов и жадно ел, не поднимая глаз и почти не слушая того, что ему рассказывали. Он оказался не первым вестником несчастья, и это, конечно, сильно облегчило его положение. Гримкель Черная Борода, догадавшийся (по совету матери) припрятать корабль с гребцами отдельно от прочих, прибыл за день до него. Этим объяснялось относительное затишье на Остром Мысу: узнав о поражении Стюрмира конунга, те, кому было куда бежать, уже сбежали или завершали приготовления к дороге. Оставшиеся назначили на завтра тинг.
В полутемной, мрачной гриднице Лейриигов собрался какой-то суетливый и напуганный народ — вперемешку свои и чужие, и чужих было гораздо больше. От хозяев остались, кроме женщин, только сам Гримкель и несколько мальчиков младше двенадцати лет. Суровый воин Тюрвинд, Халькель Бычий Глаз, так отважно бранивший в начале битвы Торбранда конунга и получивший в грудь первое брошенное им копье, Аслак Облако, так и не успевший заслужить более почетного прозвища — все они погибли.
— Надо посылать людей к фьяллям, — носились в гриднице обрывки речей, и в полутьме трудно было разглядеть, кто это говорит. Придавленные близостью беды, люди боялись света. — Надо говорить с Торбрандом конунгом. Он очень горд — если изъявить ему покорность, признать его своим конунгом, пообещать дань, то он не станет разорять наши земли. Конечно, не станет! Он уже насытился местью, — утешали сами себя жители Острого Мыса, которым было больше не в чем искать утешения, кроме как в предполагаемой гордости Торбранда Тролля, которая не позволит ему быть невеликодушным. — Его главным врагом был Фрейвид Огниво, а того уж месяц как нет в живых! Что ему до нас? Разорить Квиттинский Юг — ему не прибавит чести. Надо, надо послать к нему людей!
— Ты можешь посылать людей хоть к Торбранду, хоть к самому Нидхёггу, но моего согласия на это не будет! — яростно возражала брату кюна Далла. — Я не собираюсь лизать ему сапоги!
Услышав ее голос, резкий, пронзительный и твердый, точно узкий, но острый клинок, Брендольв впервые поднял голову. Нынешняя кюиа Далла мало напоминала ту горделивую, довольную, нарядную женщину, которую он не так уж давно видел в усадьбе на озере Фрейра. Сменить белое покрывало на серое вдовье она пока не хотела, но золотые украшения припрятала, как видно, в дорогу. Туда же, в сундуки, отправилось ее величавое самодовольство: сейчас лицо кюны было бледным, решительным и злобным.
— Я никогда не соглашусь признать конунгом Квиттикга Торбранда Тролля! — непримиримо твердила она. — У квиттов есть только один законный конунг — мой сын Бергвнд! Или ты, Гримкель, забыл о нем? Он — единственный сын Стюрмнра, и конунгом квиттов должен быть только он!
— Попробуй объяснить это Торбранду! — раздраженно отвечал Гримкель. Подобной слепоты перед лицом смертельной угрозы он не ожидал даже от нее. — Фьяллям вовсе не нужно, чтобы тут оставался какой-то конунг из рода Стюрмира! Если у тебя есть хоть немного мозгов, то тебе с твоим ребенком надо прятаться. Поезжай в глушь, в Медный Лес — уж туда-то фьялли сунутся едва ли! Они ведь тоже видели того великана! А если вы останетесь здесь, то за вашу жизнь никто не даст и соленой селедки! Торбранду лучше вообще о вас не знать!
— Ты готов продать всех родичей этому длинноносому троллю! — возмущалась Далла. Родственная привязанность, здравый смысл, учтивость были забыты, и ослепленной страхом женщине весь мир представлялся врагом, — Наша честь для тебя ничего не стоит! Я не ждала, что мой брат наплюет на сына своей сестры! У тебя же нет детей и уж не будет! Вся надежда нашего рода — в моем сыне, в сыне конунга! О ком тебе заботиться, как не о нем! Постыдись людей или хотя бы богов!
— Глупая женщина! — брызгая слюной, взорвался Гримкель, не в силах терпеть попреков в трусости, да еще и бездетности. — Если ты останешься здесь со своим младенцем и только заикнешься, что он сын конунга, ему сразу же свернут шею! И подадут его сердце Торбранду на блюде! Я отправлю вас в Медный Лес, и никто не скажет, что я плохо позаботился о родичах!
— Но если Торбранд объявит себя конунгом квиттов, то моему сыну конунгом уже не бывать! — упрямо твердила Далла. — Я не допущу этого!
Брендольв смотрел на них, молча покачивая головой. Их шумная перебранка впервые со времени битвы вывела его из равнодушной погруженности в себя и свое несчастье. Гримкель и Далла казались ему двумя безумцами. О чем они спорят? Завтра здесь будут фьялли, и все эти доводы будут не весомее пузыря на воде. Она хочет сохранить власть конунга для годовалого мальчишки, которому еще двадцать лет расти. Если позволят. Земля квиттов рухнула, обрушилась в Нифльхель, а они говорят о какой-то власти! Дерутся за прошлогодний снег! Или они этого еще не поняли? Дураки, честное слово!
— Ты думаешь, что Далла совсем дурочка, да? — шепнула Мальфрид.
Весь вечер она ухаживала за Брендольвом, подливала ему пива и подкладывала куски получше, глядя на него с лихорадочным восторгом, точно он был последним подарком ее судьбы. Сейчас она просто сидела рядом, накрыв ладонью его руку, чего он совершенно не замечал, поскольку совсем о ней не думал. Зато Мальфрид думала только о нем и без труда читала его несложные мысли.
— Далла вовсе не так глупа, — шептала она Брендольву, придвинувшись к нему совсем близко и почти положив подбородок на его плечо. — Она знает, чего добивается: она умеет всякого обойти. И Торбранд Тролль перед ней не устоит. Она и ему докажет, что быть конунгом квиттов ему ни к чему, а следует поставить на это место кого-нибудь послушного. А кто послушнее годовалого младенца? Пусть пока правит кто-нибудь из Торбрандовых ярлов. И лучше всего, если он будет не женат. Главное, чтобы конунгом провозгласили Бергвида. И она опять будет на коне. А когда он подрастет, до тех пор вырастут новые бойцы. Разве
Бедная Мальфрид! Ей так нужна была поддержка, хоть немножко внимания и надежды. В родном доме она чувствовала, себя такой же потерянной и несчастной, как беглецы в лесу. Брендольв, мужчина, опора и надежда на спасение, был ей сейчас ближе родной матери. Но Брендольв в ответ только повел плечом: он не особенно вникал в ее рассуждения и думал только о том, как бы выбраться с Острого Мыса. Здесь больше нечего делать.
На следующий день с утра собрался тинг. Древнее поле казалось слишком просторным для той кучки людей, которая на нем столпилась. Здесь были теперь все: беглецы с севера и с запада, жители юга, женщины и старики, рабы и бонды, горстки беглецов из войска, кое-как добравшихся сюда. Вся эта толпа выглядела жалко, и при виде нее на душе у Брендольва стало еще хуже. До сих пор он еще мог тешить себя надеждой, что от державы квиттов что-то осталось. Теперь остатки были представлены во всей красе. Это не тинг, а сброд побирушек! Трусливых, жалких, голодных и отчаявшихся. Брендольв знал, что и сам такой, но от этого смотреть в толпу и видеть в каждом лице свое собственное отражение было еще противнее.
На Престол Закона выбрался Гримкель Черная Борода. На Остром Мысу не нашлось другого знатного человека, который мог бы возглавить тинг. Все остальные теперь занимают почетные места в Валхалле.
— У нас остался только один выход! — объявил Гримкель, и толпа молча ждала, что же это за один — хотя бы один! — выход у нее есть. — Мы больше не можем сопротивляться. Войско Стюрмира разбито, сам он погиб, затоптанный великаном. Восток не прислал войска. Слэтты обманули нас. Мы предоставлены своей злой судьбе. Осталось только одно: послать людей к Торбранду конунгу и изъявить ему нашу покорность. Мы предложим ему стать нашим конунгом и пообещаем дань. Тогда он не станет разорять наши земли.
— Да чего их разорять? — закричали в толпе хриплые, злые голоса. Теперь никто не просил
