— его друзья! Я бы поплыл и сам, но на кого я оставлю восточное побережье? Не на удальцов же вроде Гудмода Горячего! А мой сын достойно заменит меня!
— Это верно! — Мальгерд хозяйка задумчиво кивала. — Вот твой сын и вырос. Теперь он может сам принимать решения. Впрочем, я давно знала то, что он сегодня доказал. Нет правоты молодых и старых, а есть люди с умом и совестью или без них! И возраст здесь ни при чем!
Но слушать отвлеченные рассуждения Хельги хёвдингу было уже некогда. Приходилось торопиться. Ведь молодой Вильмунд конунг в любой день может явиться сюда с войском и потребовать, чтобы тинг восточного побережья признал его. И придется признать — не драться же, когда враги у порога! А после этого желать возвращения Стюрмира и в самом деле будет предательством.
Уезжая из усадьбы Лаберг, Хельга почти и не помнила, что причиной поездки было ее собственное обручение. Если она и вспоминала об этом, то ей становилось неуютно. Ее надежды на будущее согласие с Брендольвом уже разлетелись в осколки: на прощание он улыбнулся ей весьма вымученно, а на ее брата и вовсе не поглядел. Куда пропало все то, чему она так радовалась в первый день? Так бывает во сне: владеешь огромным богатством, а открой глаза, и нет ничего.
— Я надеялся, что хоть ты будешь посмелее! — только и сказал Брендольв, взяв ее за руку. — Когда мы ловили троллей, ты не оглядывалась на стариков!
— Но если… Я так боюсь, что у нас будет война между двумя конунгами! — сбивчиво пожаловалась Хельга. Ей очень хотелось, чтобы именно Брендольв утешил ее и ободрил.
— Война! — Брендольв пренебрежительно махнул рукой. — Знаешь ли, здешние мир или война очень мало значат по сравнению с Валхаллой. А туда попадают только достойные люди. И я хочу попасть туда, чтобы в день последней битвы оказаться в войске Одина. А для этого все равно, на чьей стороне биться здесь. Разве ты желаешь для меня чего-нибудь другого?
Хельга не знала, что ответить. Конечно, попасть в Валхаллу — важно, даже очень важно для мужчины. Но она, не ожидая этой славной участи для себя, никак не могла признать, что мир в земной жизни ничего не стоит. Но если Вильмунд конунг и правда хочет защитить страну от фьяллей… И Брендольв был прав, и Даг был прав, а она не могла решить, к кому ей присоединиться. У нее было такое чувство, будто что-то большое и важное разломалось пополам и вот две части стремительно уплывают в разные стороны, а она не знает, за какую схватиться, как удержать.
Возвращение домой, в родное гнездо, где все были между собой согласны, доставило ей большое облегчение, и она гнала неприятные мысли. Но где-то в глубине души шевелилась тревога: а что же будет потом? После свадьбы?
Первым собрался в дорогу Брендольв. Работники, бонды, рыбаки, целыми днями по делу и без дела шнырявшие между Тингфельтом и Лабергом, часто приносили известия: оснащают корабль… взяли средний, «Морского Барана», тот, что на восемнадцать скамей… А парус полосатый, тот, зеленый с коричневым, с красной полосой поверху, что ткали в ту зиму, когда у Оддхильд хозяйки гостила ее сестра Трудхильд, что замужем за Сигурдом из Березового Фьорда… Уже грузят припасы… такие здоровые мешки, волокушами возят… Я видел, на корабль несли такой котел, что в нем купаться можно… Еще бы, ведь молодой Брендольв хёльд берет с собой целых пятьдесят человек… Да брось ты, какие пятьдесят? Где столько набрать? Сорок от силы! Да нет, с ним же напросились плыть и Кальв из Гнезда, и Арне, Ёкулев сын, и еще оба Стейна — и рыбак, и тот, что живет в работниках у Торгрима… Набрал, понимаешь, всяких, и думает, что из них выйдут настоящие воины… А что же ты хочешь? Такому знатному человеку стыдно являться к конунгу с маленькой дружиной, а Гудмод хёльд ведь не может отдать сыну всех своих людей! Кого-то надо и дома оставить! Любопытно, а возьмет он с собой тот роскошный меч, который ему подарил хёвдинг? Да уж конечно, возьмет, ведь это такая честь! Где ему взять меч получше?
Хельга слушала эти разговоры с тревогой и все время надеялась, что какая-нибудь случайность помешает, что Брендольв передумает или мать ему запретит, и он никуда не поплывет. Сидя дома рядом с Дагом, она очень быстро стала считать правым именно его. Привычка к Брендольву в ней, конечно, была гораздо слабее привычки к брату. А Даг довольно часто, перед любым из соседей или даже домочадцев, повторял свое мнение. Проницательная Атла видела, что он стремится убедить не столько Торгрима бонда или Сольвёр (которая и не слушая была с ним во всем согласна), сколько себя самого. А пока есть колебания, есть надежда и на другое решение…
— Если бы я родилась мужчиной, я бы уж конечно выбрала того конунга, который помог бы мне скорее отомстить! — заявила Атла, глядя на Дага с недвусмысленным вызовом. — Ведь если враги хозяйничают в моей стране, я считала бы это прямым оскорблением мне самой!
— Поди к Брендольву — он будет рад и примет тебя в дружину! — резко ответил Даг, не притворяясь, будто не понял намека. — Но поскольку ты не мужчина, а женщина, да еще без эйрира за душой, я бы тебе посоветовал не быть такой воинственной. Ты хочешь лишиться крыши над головой еще раз? А этот дом, учти, последний. Дальше только море.
Атла промолчала. Как ни жаждало мести за погибший Перекресток ее упрямое сердце, всему остальному телу нужно было где-то жить. А в Тингфельте ей жилось хорошо. Сохраняя на лице выражение молчаливого несогласия, она тайком косилась на Дага и посмеивалась сама над собой. После этой беседы, похожей на ссору, сердитый и замкнутый от внутренней борьбы Даг показался ей прямо-таки красивым. «Он еще пачкал пеленки, когда я уже умела ходить!» — напомнила себе Атла, знавшая, что хозяйский сын моложе ее на целых два года. Но это не помогло. Он делал совсем не то, чего ей хотелось, но почему-то все больше нравился ей.
Хельги хёвдинг во время всех этих волнений по большей части молчал, но вид у него был недовольный.
— Я не вправе запретить знатному человеку выбирать себе конунга и отправляться на войну, если уж ему хочется! — сказал он только однажды, когда Арнхейда хозяйка, с неохотой отпустив среднего сына с Брендольвом, приехала вместе с младшим посмотреть, как собирается в дорогу Даг. — Но если бы у меня попросили совета, я сказал бы: неразумно вмешиваться в распрю двух конунгов, пока ничего еще не ясно.
— Плохо то, что Брендольв и Гудмод восстановят против себя Стюрмира конунга, — заметила Мальгерд хозяйка. — И неизвестно, поможет ли ему наше заступничество.
— Но мы ведь вступимся за него, если понадобится? — тревожно уточнила Хельга.
Отец в ответ развел руками, намекая на то, что после обручения отказать в помощи новой родне уже нельзя.
— Не думал я, что он так быстро откажется от конунга, меч которого только что повесил на пояс, — со вздохом прибавил Хельги хёвдинг и покачал головой.
Чем ближе был час отплытия Брендольва, тем острее щемило сердце у Хельги. Кроме беспокойства о будущем жениха прибавилась обида: неужели он так и уедет, не попрощавшись с ней, покинет невесту сразу после обручения? При том, как расстались Брендольв и Даг, это будет похоже на разрыв. К ней вернулось прежнее ощущение, что все это невсерьез: сейчас она проснется, а никакой ссоры нет. Но увы — Даг тоже собирается в дорогу, и очень даже всерьез.
Хельга беспрестанно думала об этом, так что даже голова болела, но никак не могла взять в толк, отчего все получилось так досадно. А время бежало, и ей казалось, что она непоправимо опаздывает куда- то.
Наконец под вечер последнего дня, когда уже начало темнеть, в Тингфельт прибежал мальчишка из Лаберга.
— Меня прислал к тебе Брендольв хёльд! — сказал он Хельге, протолкавшись к ней в женском покое. — Он ждет тебя у кривой елки. Просил, чтобы ты непременно приходила.
Едва дослушав, Хельга кинулась одеваться, второпях схватила накидку Сольвёр вместо своей, просунула голову в отверстие, дернула прядь волос, зацепившуюся за нагрудную застежку платья. Она так ждала этого, так надеялась, так отчаивалась, что теперь едва верила в сбывшиеся ожидания.
— Ты пойдешь одна? — обеспокоенно спросила Сольвёр. — Посмотри, уже темнеет! Это опасно! Возьми с собой кого-нибудь! Хотя бы Рэвунга! Он тебе ничуть не помешает! Вспомни, сколько тут нечисти!
— Ничего, ничего! — торопливо отговаривалась Хельга, отчаянно боясь, что кто-нибудь ее задержит. — Ничего не будет! Нечисти больше никакой нет! Он меня потом проводит! Не говори пока
