пробивает десять человек разом! Где ты был, когда рассказывали?
— Ну и где же оно, это чудесное копье? — Эрнгельд бросил наконечник стрелы и повернулся к товарищам. Его круглое лицо было раздраженным, почти злым. — Где же оно? Где оно было, когда фьялли и рауды разоряли север? Женщины на него мотали шерсть? Рабы на нем сушили рыбу? Я слышал, тамошний хёвдинг теперь рассказывает совсем о другом!
Общее безделье досаждало Эрнгельду тем сильнее, что в поход он отправился не по своей воле. Его чуть ли не силой вытолкали из дому мать и молодая жена. Жена даже пригрозила, что вернется назад к родичам, если ее муж покажет себя рохлей и трусом. Эрнгельд не был ни тем, ни другим, зато сильно подозревал, что его отъезд молодой хозяйке нужен для того, чтобы было удобнее любезничать с торговцем Торлейком Красавчиком. Тот всю зиму разъезжал по округе со своими товарами, жил то в одной усадьбе, то в другой, и Эрнгельд готов был заложить хоть голову, что сейчас любимец всех окрестных женщин расположился именно в его доме. И ради чего он допускает такой позор? Чтобы сражаться с быками и выслушивать глупости?
— Ну его! — Асмунд встал и потянул Брендольва за рукав. — Пойдем в Конунгагорд. Может, есть новости.
В усадьбу конунга Брендольв ходил каждый день. Бормоча что-то, он принялся одеваться с таким видом, будто его зовут на тяжелую и скучную работу. Смысл его бормотания сводился к тому, что новостей никаких он не ждет, но он все равно собирался, потому что идти все же веселее, чем лежать и смотреть в потолок.
На дворе перед хозяйским домом двое парней боролись, собравшиеся кружком гости подбадривали их криками. Брендольв и Асмунд обошли толпу — подобное зрелище повторялось каждый день и им надоело. От ворот усадьбы видна была усадьба конунга, стоявшая южнее по берегу озера» и к ней уводили цепочки следов на свежем снегу. Асмунд и Брендольв побрели по следам. Идти было не так уж далеко, и они не спешили, с удовольствием после духоты и дыма жилых покоев вдыхая свежий прохладный воздух. За прошедшие дни, длинные и однообразные, они так привыкли к озеру Фрейра, точно провели на нем всю жизнь. Как будто всегда с ними были эти длинные холмистые берега заснеженные и покрытые густым кустарником, эти дерновые крыши окрестных усадеб и дворов, рыбацкие лодочки возле холодной воды. И будет ли этому когда-нибудь конец?
На дворе Конунгагорда им навстречу сразу вышла Глатта — дочка одного из здешних хирдманов, пятнадцатилетняя девица с глупеньким, миловидным личиком, на котором всегда играла шаловливая улыбка. Женщины недолюбливали Глатту, зато мало кто из мужчин мог спокойно пройти мимо. При взгляде на Глатту каждому казалось, что она хочет что-то ему сказать, и каждый, не дождавшись, заговаривал с ней сам. А она только смеялась и играла глазами в ответ на всякую речь, так что любой дурак, чувствовал себя рядам с ней мудрым и доблестным мужем. Увидев знакомую фигурку с прижатым к боку деревянным корытом, оба молодых героя разом замедлили шаг и заулыбались. Встречи с Глаттой заметно скрашивали здешнюю жизнь им обоим. Девушка поставила корыто на землю и улыбнулась обоим сразу так открыто и располагающе, будто с Утра только и мечтала об этой встрече. А светлый, трогательный и пустоватый, как у котенка, взгляд скользил с одного на другого, выбирая, как ком сосредоточить внимание. — Ну, как поживаешь? — осведомился Асмунд взял Глатту за руку. Еще не ответив, она потянула руку назад, но не слишком сильно. Асмунд тянул ее руку к себе, а она — к себе; не произнося ни слова, они состязались так некоторое время, и со стороны можно было подумать, что в этом содержится что-то очень важное.
Наконец, Глатта отняла руку. — Что видела во сне? — спросил Брендольв. — Не белого медведя?
— А к чему это белый медведь? — Глатта проявила похвальную любознательность. — К северному ветру?
— К битвам и сражениям! — грозно прорычал Брендольв и оскалил зубы, изображая Фенрира Волка.
Глатта фыркнула, потом скривила личико в несерьезной обиде:
— Наша Исгерд, старая коровища, так храпела, что не заснешь! Хоть беги из девичьей!
— А ты бы бежала к нам! — предложил Асмунд и подмигнул. — У нас никто не храпит!
— Знаю я, как у вас никто не храпит! — Глатта качала головой, а игривый блеск глаз выдавал, что она отлично понимает намеки. — Отсюда слышно!
— Ну что ты! — возразил Брендольв. — У нас все тихие-тихие! Вот разве что он похрапит немного, — Брендольв подтолкнул локтем Асмунда, — и то так тоненько-тоненько, словно соловей поет. Тьу-тьу! — просвистел он, и Глатта залилась хохотом.
— А у нас новости! — сказала она, отсмеявшись.
— Да ну? — воскликнули разом оба друга. Асмунд подумал о Фрейвиде хёвдинге, а Брендольв — о Стюрмире конунге. — Что же ты молчишь! Какие? Откуда гонец? Выступаем?
— Вчера у нас был Хёгни из Каменного Мыса, предложил устроить бой коней. Конунг согласился. Вы будете участвовать? Или у вас нет подходящих коней?
— Тьфу! — Асмунд махнул рукой и отбросил руку Глатты, которая шаловливо поправляла ему застежку плаща. От разочарования у него пропало всякое желание шутить. — Новости! Да разве это новости! Тролли бы побрали этого Хёгни со всеми его конями!
В гриднице конунга сидело много народу, но самого Вильмуяда не было видно. Зато здесь имелся Ингстейн Осиновый Шест, хёвдинг Квиттинского Севера. Он все еще назывался хёвдингом, хотя Квиттинский Север уже почти весь был захвачен фьяллями и раудами. Ингстейн напрасно пытался собрать войско для отпора, был разбит в нескольких битвах и привел на озеро Фрейра едва полсотни воинов, зато сотни три беженцев, женщин, детей и неспособных к битвам стариков, которых теперь надо было где-то размещать и чем-то кормить. Его-то не занимали ни охота, ни девушки, ни саги, ни тавлеи. У него была только одна мысль: скорее выйти с оружием навстречу врагам и отбить свою землю назад, так что ни о чем другом он не говорил.
— Фрейвид хёвдинг слишком долго собирает войско! — горячо рассуждал Ингстейн, потрясая сжатым жилистым кулаком, и на его высоком залысом лбу лежали три глубокие мрачные морщины. Ему было лет сорок пять, но лицо его так осунулось, что ему можно было дать гораздо больше. — Если он в ближайшие дни не даст о себе знать, его можно будет счесть трусом и предателем!
— Не говори так! — возражал ему кто-то из хёльдов. — Западное побережье велико, так быстро его не объедешь. И помни, что говоришь о родиче нашего конунга!
Мне больше хотелось бы знать, что думает Делать Хельги Птичий Нос? — подал голос кто-то еще, и Брендольв прищурился, пытаясь в полутьме гридницы разглядеть говорившего. — Под его властью целая четверть страны. Он-то думает присылать войско? Ведь восточный берег — самая спокойная земля. Туда враги еще и близко не подходили.
— Тут есть кое-кто, кто нам ответит, — сказал Ингстейн, поглядев на Брендольва. — Ваши люди думают воевать или предпочитают отсидеться с женщинами?
Брендольв покраснел: его сильно задевали сомнения в верности и смелости людей с восточного побережья, но достойный ответ он находил с трудом. Он был здесь единственным, кто привел оттуда дружину, и с него спрашивали за всех, кто этого не сделал.
— Хельги хёвдинг строит корабли и собирает войско, — ответил Брендольв то, что и всегда. — А если он его не прислал, так это потому, что конунг не просил его это сделать. Как только конунг пошлет к нему гонца, он сразу…
— К нему послали гонца! — перебило Брендольва сразу несколько голосов. — Еще на Середине Зимы! Сразу после тинга! А ответа все не слышно!
Брендольв пожал плечами:
— Может, гонец не доехал. Или войско не успело дойти.
— Или Хельги хёвдинг не слишком посчитался с волей Вильмунда конунга! — проворчал какой-то старик на краю скамьи.
Брендольв предпочел бы этого не слышать. Внутренний голос говорил ему, что так оно и есть, и вот здесь он никак не мог оправдать будущего родича. Да и зачем его оправдывать? Пока восточное побережье не созвало тинг и не признало нового конунга, его распоряжения необязательны. Хельги хёвдинг не обязан присылать войско. Только если люди сами захотят. А они, выходит, не хотят.
