ружьем на изводе — будь проводник впереди, он был бы убит.
Разделяемся же мы на две партии потому, что, если динозавр двинется в сторону одной группы, другая сможет сбоку выстрелить ему в сердце.
Мы карабкались по бесчисленным руслам высохших речек, пересекавших местность во всех направлениях, в течение часа, и сахибы уже обливались потом, когда Раджа вдруг свистнул. Он заметил группу «крепкоголовых» динозавров, ощипывающих побеги саговника.
Это были троедонты — маленькие орнитоподы ростом с человека, с выпуклостью на верхушке головы, что придавало им человекообразный вид. Но выпуклость была всего лишь толстой костью, и мозг их так же мал, как и у других динозавров. Когда самцы дерутся из-за самок, то бодают друг друга головами.
Они то опускались на все четыре лапы, прожевывая побеги, то вставали и оглядывались — троедонты осторожнее прочих динозавров: ведь они любимое блюдо крупных тероподов. Иногда думают, что раз динозавры глупы, то и чувства их неразвиты. У некоторых видов, как, например, у завроподов, это действительно так. Но у большинства хорошее обоняние, зрение и тонкий слух. Уязвимость их в другом: поскольку у них нет ума, у них нет и памяти. Отсюда: с глаз долой — из головы вон. Если вас, брызгая слюной и заранее облизываясь, атакует крупный теропод, лучше всего спрятаться в расселине или за кустом, и, как только он потеряет вас из виду и не сможет почуять, он тут же забудет о вас и побредет прочь.
Укрываясь за карликовыми пальмами, мы подкрадывались с наветренной стороны к ящерам. Я шепнул Джеймсу:
— Вы уже стреляли сегодня. Подождите, пока выстрелит Холтзингер, но и тогда стреляйте только в том случае, если он промахнется или ранит зверя.
— Угу, — сказал Джеймс.
Мы разделились. Он пошел с Раджей, а Холтзингер со мной. Это стало уже правилом. Джеймс и я действовали друг другу на нервы, а Раджа, если только выбросить из головы весь этот вздор о восточном монархе-предке, был славным, отзывчивым малым, которого нельзя было не любить.
Итак, мы пробирались ползком, с противоположных сторон огибая участок карликовых пальм, и Холтзингер уже приподнялся, приготовившись стрелять. Из крупнокалиберного ружья нельзя стрелять лежа.
Нет достаточной амортизации, и отдача может сломать плечо.
Холтзингер прицеливался, скрываясь за листвой крайних пальм. Я видел покачивающееся дуло его ружья, когда вдруг прогремели оба ствола ружья Джеймса. Самый крупный динозавр упал, катаясь в агонии по земле, а остальные огромными прыжками помчались прочь; головы их судорожно подергивались, хвосты стояли торчком.
— Поставьте ружье на предохранитель! — крикнул я Холтзингеру, бежавшему к убитому динозавру. Когда мы подбежали к «крепкоголовому», над ним, переломив ружье и продувая стволы, уже стоял Джеймс. Самодовольство прямо-таки распирало его, можно было подумать, что ему только что отвалили миллион. Он стал просить Раджу заснять его в этой героической позе — попирающим ногой динозавра. Его первый выстрел был в самом деле превосходен — прямо в сердце. Но Джеймс не мог побороть искушения выстрелить еще раз, хотя бы впустую.
— Стрелять был черед Холтзингера, — заметил я.
— К черту! Я ждал, — сказал Джеймс, — но он проканителился, и я решил, что с ним что-то стряслось. Сколько можно мешкать? Они увидели бы или почуяли нас.
Его возражения были не так уж глупы, но меня раздражала сама его манера говорить.
Я сказал:
— Если это повторится, в следующий раз мы оставим вас в лагере.
— Не будем ссориться, джентльмены, — успокаивал Раджа. — Не следует забывать, Реджи, что они ведь еще неопытные охотники.
— Что будем делать дальше? — спросил Холтзингер. — Потащим зверя сами или пришлем за ним людей?
— Я думаю, мы можем донести его на шесте, — сказал я. — Он не потянет больше двухсот фунтов.
В рюкзаке у меня был складной алюминиевый шест для переноски тяжестей с мягкими прокладками из губчатой резины на концах, чтобы не натирало плечи.
Раджа и я выпотрошили «крепкоголового» динозавра и привязали его к шесту. Тучи мух налетели на отбросы. Ученые утверждают, что это не мухи в обычном смысле слова, но они схожи с нашими, да и повадки у них те же.
До самого вечера мы обливались потом под тяжестью шеста с ношей. Одна пара несла зверя, другая — ружья. Время от времени мы менялись. Из-под ног разбегались ящерицы, и мухи, жужжа, вились над тушей.
До лагеря мы добрались перед самым закатом. Мы были так голодны, что могли бы за один присест проглотить целого динозавра. В лагере все было в порядке; пока повар поджаривал куски мяса «крепкоголового», мы сели опрокинуть по стаканчику виски.
— Хотел бы я знать, — сказал Холтзингер, — если я убью цератопса, как мы справимся с его головой?
— Если позволит рельеф, мы привяжем его к раме катка и покатим, — пояснил я.
— А сколько может весить его голова? — спросил он.
— Это зависит от возраста и экземпляра, — ответил я. — У самого крупного — около тонны, у прочих — от пятисот до тысячи фунтов.
— И повсюду такая овражистая местность, как та, по которой мы шли сегодня?
— Почти везде. Это все из-за сильных дождей. Эрозия здесь устрашающе быстра — мало растительности.
— А кто потянет каток с головой?
— Да все, у кого есть руки. Крупная голова потребует участия всей партии. И даже тогда мы можем не справиться с ней.
— О! — сказал Холтзингер. По всему было видно, что он размышляет, стоит ли голова цератопса всех этих усилий.
Следующие два дня мы обследовали окрестности. Ничего интересного для охотника — ящерицы и птерозавры, птицы и насекомые. Встретилось только стадо, голов пятьдесят, орнитомимов, которые убежали прыжками, как толпа балетных танцовщиков. Среди насекомых была огромная муха с кружевными крыльями, жалящая динозавров. Сами понимаете, кожа человека для их хобота — ничто. Одна из этих мух ужалила Холтзингера сквозь рубашку, да так, что он подскочил. Джеймс подтрунивал над ним по этому поводу, приговаривая: «Сколько шума из-за какой-то мошки!»
На следующую ночь в дежурство Раджи вдруг слышим страшный крик Джеймса. Мы выскочили из палаток с ружьями наизготовку. А случилось вот что: один из паразитирующих на динозаврах клещей заполз в палатку к Джеймсу и присосался у него под мышкой. Этот клещ, даже не насосавшись, размером с большой палец руки, так что испуг Джеймса вполне понятен. К счастью, он разделался с клещом раньше, чем тот высосал из него пинту крови. Холтзингер, еще не забывший насмешек Джеймса, теперь отомстил ему, заметив: «Сколько шума из-за какого-то паршивого клопика, дружище!»
Джеймс со злости топнул ногой и что-то проворчал — он не терпел насмешек.
Мы сложили свои пожитки и снова отправились в путь. Нам хотелось сводить сахибов на край болота, где водились завроподы.
Я вел охотников к краю болота, к песчаному, лишенному растительности гребню, откуда открывался чудесный вид. Когда мы добрались до гребня, солнце почти зашло. При виде нас несколько крокодилов скользнули в воду. Сахибы, выбившиеся из сил, замертво растянулись на песке.
Над головой парили мелкие птерозавры, похожие на летучих мышей.
Боргард Блэк набрал хвороста и разжег костер. Мы только что принялись за бифштекс, когда из воды, шумно дыша и издания скрежещущие звуки, вынырнул завропод.
Сахибы вскочили, размахивая руками и крича:
