медленно горела еще некоторое время, ее пламя стояло прямо, но через несколько минут начало слегка колебаться, словно от легкого дуновения ветра. Стояла тишина, и вокруг по-прежнему было темно.
Скоро свеча должна догореть. И что тогда? Они что, хотят, чтобы он сидел тут в кромешной тьме?
Какой-то звук заставил Бореля резко вскочить. Он не мог понять, что это такое: просто легкий шум откуда-то снизу тоннеля. Скоро звук повторился вновь.
Потом его волосы по-настоящему встали дыбом от низкого утробного звука, наподобие того, что издают хищники в зоопарке перед кормлением. Что-то вроде глухого мурлыканья огромной кошки, которым она предваряет рев атаки. Звук повторился снова, и стал громче.
Свеча догорала, и Борель с ужасом увидел, как что-то быстро подкрадывается к нему по тоннелю. Это в полумраке приближалась с ужасающим ревом огромная йеки со сверкающими глазами и выпущенными когтями.
Примерно секунду — которая самому ему казалась часом — Феликс Борель, раскрыв рот, беспомощно сжимал копье. В эту секунду, однако, его сознание работало со скоростью захлопывающейся мышеловки. В движениях йеки было что-то странное, а желобки в полу дали ответ: хищник был муляжом, который катился на тележке с колесиками.
Борель нагнулся и положил копье на пол, под косым углом к стене. Потом шагнул назад. Когда хитроумная тележка наскочила на копье, она с грохотом скользнула в сторону, опрокинулась, и муляж зверя ткнулся носом в стену.
Борель поднял копье и внимательно осмотрел сошедшую с рельсов йеки. Это было заслуженное чучело, со множеством швов на голове и шее на месте пробитых оружием дыр. Похоже, оно использовалось для обрядов инициации уже давно, и претенденты усердно тыкали в него копьями. Другие, несомненно, обращались в бегство и тем самым не выдерживали испытания.
Из тоннеля послышались шаги, и скачками приближался свет факелов. Свеча уже окончательно погасла. Великий Магистр и братья в капюшонах окружили Бореля, и в руке одного из них был рожок, с помощью которого он имитировал рев йеки. Они похлопали землянина по спине, сообщили ему, какой он смелый, и поднялись с ним по множеству лестничных пролетов в главный зал. Там ему позволили снова облачиться в церемониальные одежды. Великий Магистр надел ему на шею украшенную драгоценными каменьями эмблему и приветствовал его напыщенной речью в старом стиле:
— О сэр Феликс, с сего момента ты принят в члены самого достойного, самого древнего, самого честного, самого секретного, самого могущественного, самого праведного, самого рыцарственного и самого братского Ордена, и посему тебе дарованы все права, привилегии, чины, неприкосновенность, положение в обществе, обязанности и знаки отличия рыцаря этого самого достойного, самого древнего, самого честного…
Прошли уже две трети долгой кришнанской ночи, когда с пожиманием рук и тостами было закончено. Борель и Кубанан, обнимая друг друга за шеи и качаясь, поднялись в покои казначея, причем землянин в это время распевал песни родной планеты, которые смог вспомнить, — о короле Англии и королеве Испании, пока Кубанан его не остановил:
— Да будет тебе известно, что вся эта поэзия в Микарданде запрещена.
— А я и не знал. Почему?
— Орден решил, что она подрывает… ик… наш боевой дух. Кроме того, эти проклятые поэты слишком много врут. Какой там следующий куплет?
Утром сэр Феликс, немного придя в себя, решил поплотнее заняться своим вечным двигателем. Днем он получил возможность поговорить с Великим Магистром Джувайном и изложить ему суть дела. Сэр Джувайн, казалось, был всем этим несколько озадачен, и понадобилась помощь Кубанана.
Наконец Джувайн изрек:
— Отлично, брат Феликс. Скажете мне, когда все приготовления будут закончены, и я соберу у себя в резиденции всех членов Ордена, чтобы они утвердили ваше предложение.
Пока работающая модель вечного двигателя была не готова, Борелю в течение двух дней не оставалось ничего другого, как только дышать в затылок Хенджаре бад-Кавао и следить за возведением киоска по продаже билетов, которые к тому времени уже были напечатаны.
От нечего делать он попросил Йереватса научить его управляться с коляской. После двух часов занятий ему уже удалось освоить трудное искусство подавать назад и разворачиваться на небольшой площадке.
— Пусть коляска после обеда будет наготове, — распорядился он.
— Господин куда-то собирается поехать?
— Да. Но ты мне не нужен. Я сам буду ей управлять.
— Ох-хо-хо. Это не есть хорошо. Господин попадет в беду.
— Не твоего ума дело.
— Поспорить могу, что господин перевернется. Плохо так кататься.
— Держи язык за зубами! — прикрикнул Борель и замахнулся на Йереватса, который пригнулся и заковылял прочь. Теперь, подумал Борель, Йереватс начнет выкобениваться, и целого дня не хватит, чтобы вернуть ему хорошее настроение, а до того от него никакого толку не добьешься. Проклятье! Почему у них нет слуг-роботов, безо всяких там чувств, которые надо все время принимать во внимание? Впрочем, на Земле такого слугу пытались сделать, но он вышел из-под контроля и спутал своего хозяина с вязанкой дров…
Днем Борель катался в коляске по главной улице Миши, а Зердай сидела рядом с ним и смотрела на него с обожанием. А он никак не мог привыкнуть к странному перестуку шести копыт запряженной в коляску айи.
Борель осведомился:
— А кто получает преимущество на перекрестке, если к нему одновременно подъезжают две коляски?
— Конечно, ты, Феликс! Ты же член Ордена, хотя и не настоящий рыцарь!
— О! — Хотя у Бореля и было гражданской совести некое минимально возможное для мыслящего существа количество, он все же достаточно долго жил на Земле, с ее демократическими традициями, и такие социальные контрасты показались ему ужасными. — Выходит, если я теперь почетный рыцарь, то могу скакать по городу галопом с криками «оле-оп», и если кто-то попадется на моем пути, то ему же самому и будет хуже?
— Естественно. А что тебя беспокоит? О, я забыла, что ты из другого мира. И у тебя не только очаровательная и необычная инопланетная внешность, но ты еще и гораздо более чуток и добр, чем жители этой страны.
Борель в душе усмехнулся. Его по-всякому именовали: и вором, и мошенником, и мерзким двуличным мерзавцем, но никогда не называли чутким и добрым. Может, это и есть та самая теория относительности, о которой так любят рассуждать всякие патлатые ученые…
— Куда мы с тобой прокатимся? — спросил он.
— На Землю! — решительно заявила она и положила голову ему на плечо. На какое-то мгновение он расслабился и решил отказаться от своих планов расставания с ней. Но затем безграничное себялюбие, которое всегда помогает искателям приключений спастись, взяло верх, и он вспомнил о неминуемом экстренном бегстве. И тогда, чем меньше у него будет багажа, тем лучше. Поматросить и бросить. И в любом случае, не лучше ли им расстаться, пока она еще не узнала его истинную сущность?
— Давай-ка посмотрим на поединок за северными воротами, — добавила она. — Сегодня будут биться сэр Вольхай и сэр Шусп.
— Что за поединок? Ничего об этом не слышал.
— Сэр Шусп послал бросил вызов сэру Вольхаю — обычная ссора из-за дамы. Шусп уже убил трех рыцарей на таких поединках.
— Если у вас здесь все общее, как когда-то у коммуняк на Земле, непонятно, что может вызвать у рыцаря ревность. Разве не могли они оба пользоваться ее благосклонностью?
— Здесь так не принято. Дама должна расстаться с одним до того, как сойдется с другим. Иначе это
