мелькающий черный плащ с золотом, который мог принадлежать только лорду Сторму, как и хриплое «Ха!», которым тот погонял своего вороного жеребца.
Лай сменился глухим ревом кобелей и волкодавов, к которому примешался высокий лай гончих сучек. Кабан удирал. Кровь Херефорда взыграла, холодный ветер бил в лицо. Погоня сменила направление, Херефорд левым коленом со всей силой повернул коня следом. Они пролетели заросли папоротника, колючки драли одежду всадника и ноги коня, подгоняя его болью глубоких царапин.
— Взять, взять! Давай, голубчики, ату-ату! — Это Честер натравливал своих собак. Ему вторил Линкольн:
— Дави его! Жми, жми! Держи крепче его, детки! Смелей, смелей!
По дружному лаю Херефорд понял, что кабана обложили и зверь встал. Еще миг, и он увидел, как собаки яростно наскакивали и отлетали от него. Херефорд почти скатился с коня, бросив поводья. Пешие егеря и крепостные поймают лошадей, если они убегут с места. Схватив короткую охотничью пику, быстрым отработанным движением проверил прочность крепления крестовины, дернул длинны и нож, чтобы убедиться, что он не застрянет в нужный момент. Крестовина, закрепленная в восемнадцати дюймах от острия, служила для защиты охотника, задерживая тушу свирепого зверя на безопасном расстоянии.
Отчаянный визг означал, что кабан разделался с одной из собак. Херефорд побежал, Раннулф кинулся за ним. Еще одна собака завизжала, лай усилился. Херефорд и Раннулф разошлись на несколько шагов и пригнулись к земле. Они вышли на поляну, перегороженную с одной стороны большим упавшим деревом. Здесь кабан встретил своих преследователей. Херефорд упер древко пики в землю у ног, направив острие в сторону зверя, на два фута от поверхности земли. Человек не в состоянии выдержать бросок взрослого кабана; всю силу удара должна принять на себя земля. Раннулф встал справа, Линкольн и Честер — на одинаковом расстоянии левее, Сторм, немного замешкавшийся из-за своей хромоты, справа от Раннулфа. Маловероятно, чтобы кабан проскочил между охотниками, разъяренное животное, как правило, бросается на врага.
Кабан кидался на собак, те отлетали от него врассыпную. Херефорд успел разглядеть черную тушу, налитые кровью глаза зверя, торчащие из оскаленной пасти мощные клыки, с которых лилась кровь и падала пена. Тут кабан стрелой метнулся в сторону Раннулфа. Раздался оглушительный рев, лес загудел от него, зверь напоролся на пику. Она угодила ему ниже груди и пропорола брюхо, слишком низко держал орудие Раннулф. Обезумев от боли, зверь изогнулся дугой, сорвал древко пики с упора, и оно вырвалось из рук Раннулфа. Херефорд прыгнул на помощь упавшему Раннулфу, увидел блеск его ножа и услышал испуганный крик шурина: зверь нагнул голову, приготовившись вновь ударить поверженного охотника. В тот же миг Херефорд был у кабана на спине, левой рукой он ухватил за морду, задрал ее вверх и всадил нож ему в глотку. В этот миг Херефорд почувствовал острую боль, пронзившую левую ногу.
Под его правой рукой что-то блеснуло. Это пика лорда Сторма вонзилась в грудь у передней ноги кабана и, ломая ребра, достала до его сердца. Удар милосердия не потребовался. Нож Херефорда порвал шейную артерию, кабан истекал кровью, хлеставшей у него из пасти, и дергался в предсмертной конвульсии.
— Ты в порядке? — в один голос спрашивали Линкольн и Честер. Линкольн — своего сына, а Честер склонился над Херефордом.
— На, Роджер, перевяжи себе ногу. Ты что надумал, идиот, — бороться с кабаном? — Сторм протягивал ему лоскут, отрезав его ножом от своей туники.
— Не было выбора, боялся, он повернет и снова кинется на Раннулфа. Не ожидал, что вы тут же подскочите…
— Затяни потуже, кровь течет! — Честер нагнулся над своим зятем, а Сторм занялся собаками, надрывающимися возле кабана.
— Ничего, это не рана, — торопливо отвечал Херефорд, но поднимался с земли с гримасой. — Раннулф не пострадал?
— Тоже ничего, немного запыхался, — ответил за него Линкольн.
— Эта свинячья морда… как двинет меня под дых, — хватал ртом воздух Раннулф, держась за правое плечо, откуда текла кровь, окрашивая синий плащ.
— Убери руку, — скомандовал Линкольн. — Дай я остановлю кровь. Он порвал тебе плечо?
Раннулф, с трудом переводя дыхание, покачал головой и сморщился от боли, когда отец затягивал повязку, прижав к ране края порванной кожаной куртки.
— Вернешься домой или продолжишь с нами охоту? Как ты, Херефорд?
— Я еду, меня чуть царапнуло. А ты, Раннулф?
— Я тоже, только дайте отдышаться… Вот пику, наверное, удержать теперь не смогу… Если сейчас отец не прикончит меня совсем, я попробую… Пропускать такую охоту не хотелось бы… У-у-й!
— Ага! — заметил Линкольн, прилаживая повязку и хлопнув сына в шутку по лбу. — Будь у тебя шкура, как твоя башка, все бы обошлось!
Сторм протрубил сигнал отбоя, охотники стали подходить посмотреть первый трофей. — Кто убил? — спрашивали Херефорда.
— Раннулф. Мне показалось, что в агонии зверь снова бросится на него, а то бы я не вмешивался. Он хорошо взял зверя, пика еще торчит в нем.
По заведенному древнему обычаю, тушу выпотрошили, требуху отдали собакам, а добычу увязали и отправили в замок. По правилам, внутренности надо было мешать с кровью и хлебом, это служило кормом для собак, но охотников ждали еще два кабана, так что соблюдать заведенный ритуал было некогда. Херефорд в сопровождении главного псаря поковылял к раненым собакам, не дотянувшим до заслуженной награды. С первого взгляда стало ясно, что их уже не спасти. Еще дышавшие, они услышали тихое слово, почувствовали теплую хозяйскую руку, а быстрый и точный удар ножа все кончил.
Элизабет, одетая в бежевую тунику и ярко-красный блюо, ее любимое сочетание цветов, отпустила горничных и оглядела комнату. Делать в ней практически было нечего, все убрано. Она быстро пристроила свое главное сокровище — большое серебряное блюдо с зеркально отполированной поверхностью, в котором при достаточном освещении можно разглядеть каждое пятнышко и волосок на собственном лице. Рядом встал столик, инкрустированный ценными душистыми породами дерева, а по соседству у стены — сундук с ее гардеробом. Все, что еще надо сделать, — это поставить напротив зеркала мягкий стул с невысокой спинкой, дабы удобно можно было осмотреться и причесаться, и комната обретала вполне приемлемый вид.
Она решила приказать дворецкому принести такой стул и обратилась к вещам Роджера. Собственно, особой нужды в том не было. Под отличным управлением леди Херефорд хорошо обученные женщины ткали, шили и даже искусно украшали вышивкой одежду Херефорда, и он был всегда прекрасно одет. У него была личная служанка, которая следила за его бельем, чистила и гладила верхнее платье, помогала одеваться, когда по каким-то причинам мать или сестры к нему не допускались или он не хотел их беспокоить. Элизабет решила, что больше никакой личной служанки не будет. Она сама станет помогать ему при купании и одевании, да и в других подобных делах. Добровольно принимая эти обязанности, она не питала сентиментальных идей сделать себя необходимой и нужной, она просто не желала свободного доступа прислуги в свои покои. Элизабет ясно предвидела, что им с Роджером не обойтись без стычек, и не важно, на чьей стороне будет победа, лишь бы знать, что это не будет разноситься по дому. Вот почему она довольно резко откликнулась на стук в дверь.
— Кто там?
— Леди Элизабет, можно мне войти?
Элизабет подняла голову от сундука. Женский голос принадлежал не служанке. Она выпрямилась и проговорила вежливее:
— Прошу. Как, Анна? Входи.
— Могу я с вами поговорить минутку, леди Элизабет?
— Конечно! — улыбнулась хозяйка, но улыбка сразу сошла, как только она увидела лицо Анны. — Что с тобой, милая? Что случилось?
— Леди Элизабет, помогите мне, я так несчастна!
Обняв дрожащую и плачущую Анну, удивляясь, но без сочувствия, Элизабет думала, что Роджер,
