сколько я себя помню, и никто не видел, чтобы они хоть разок прошли по улице, так им все мы противны!.. Теперь же, когда я вас полюбила, они завладеют вами и научат презирать нас! – Пепси вновь зарыдала.
– Перестаньте, Пепси, перестаньте! – уговаривала ее леди Джейн. – Я люблю вас гораздо больше, чем мадемуазель Диану, но только мне хочется учиться музыке и пению. Пепси, миленькая, позвольте мне учиться музыке! Я вас никогда не разлюблю!
– Да, я не хочу, чтобы вы меня разлюбили! Не хочу, чтобы кто-нибудь был вам ближе, чем я! – всхлипывала раскрасневшаяся Пепси.
– Пепси, неужели вы на меня обиделись? Не обижайтесь, пожалуйста! Хорошо, я не буду учиться музыке! Пепси, дорогая моя, хотите, я подарю вам цаплю?
Эта самоотверженность малышки так тронула Пепси, что она тут же перестала плакать.
– Ангел мой бесценный! – воскликнула она, обнимая девочку. – Какая вы добрая! А я – злая эгоистка! Мадемуазель Диана хочет вам добра, а я только о себе думаю! Не стою я вашей любви, душенька! С моей стороны это низко – мешать вам учиться музыке!
В эту минуту в комнату влетела Мышка. Увидев заплаканную Пепси, она сердито затараторила:
– Мисс леди, что вы такое с моей-то мисс сделали? Отчего она так горько плакала? Ее мама приказала мне приглядывать за вами, чтобы с вами чего-нибудь не случилось, а вы разобидели нашу Пепси! Да как же это так?!
– Тише, Мышка, – остановила ее Пепси. – Ты не должна осуждать леди Джейн, я сама виновата. Я приревновала ее к мадемуазель Диане, я не хотела, чтобы она училась у мадемуазель Дианы музыке.
Леди Джейн, не понимая толком, почему Мышка так рассердилась, начала оправдываться:
– Я Пепси не обижала, Мышка! Она думает, что я ее разлюбила. Видишь ли, в чем дело: мадемуазель Диана и ее мать – знатные, гордые француженки. Пепси думает, что если я буду к ним ходить, я тоже стану гордячкой. Вот поэтому она и расплакалась.
– Это мадемуазель-то Диана – знатная француженка?! – кипятилась Мышка. – Скажите, пожалуйста! Худая, бледная, будто из могилы встала! Тоже мне, знатная француженка!.. Ни свет ни заря выйдет на улицу в шляпе с вуалью и давай тереть скамеечку перед домом! Уж она трет ее да моет, как последняя работница! А лицо густой вуалью закутано. Нечего сказать, аристократы!
– Если мадемуазель Диана сама моет свою скамейку, значит, они очень бедные, – рассудила благоразумная Пепси. – А если бедные, значит, не гордые. Но ты, Мышка, не смей осуждать мадемуазель Диану! Ведь это ты разболтала всем соседям про вуаль, а это очень нехорошо! Если вуаль была густой, то как же ты можешь сказать наверняка, что скамейку мыла сама мадемуазель Диана? Может, это была их служанка.
Но никакие доводы на свете не помогали, и упрямая Мышка твердила, что она видела за таким унизительным занятием не кого-то, а саму внучку графа д'Отрев.
Пепси наконец отправила на кухню успокоившуюся негритянку, когда дверь за ней затворилась, разговор об уроках музыки возобновился с прежним жаром.
– Послушайте, Джейн, что я придумала, – сказала Пепси. – У мамы в банке хранятся небольшие сбережения – конечно, все на мое имя. И мама исполняет любое мое желание: мне захотелось читать и писать – мама тотчас же наняла учителя. Если теперь мне захочется, чтобы у меня было фортепиано, мама купит и поставит его вот тут, рядом с моей кроватью.
– И я смогу играть на нем! – воскликнула леди Джейн, всплескивая руками от восторга.
– Ну, конечно! Раз вы будете брать уроки, вам надо много упражняться. Кузина Мари, когда училась в монастыре, играла каждый день часа по три; и вы так должны будете делать. А когда вы станете взрослой, вас пригласят петь в городской собор и много-много денег заплатят. Тогда вы купите себе белое атласное платье, спереди все в кружевах, и дадите концерт во французской опере. Публика засыплет вас цветами, и вы будете точно королева.
– Меня посадят на трон и на голову наденут корону! – замирая от восторга, размечталась леди Джейн.
– Да, да! – подхватила Пепси, не в силах удержать разыгравшееся воображение. – На улицах народ будет падать перед вами на колени, а вы будете ехать в открытой голубой коляске, запряженной восемью белыми лошадьми, и на все стороны кланяться.
– Вы тоже будете ехать вместе со мной! – воскликнула леди Джейн. – И нам будет так хорошо, как в повозке тетушки Моди.
– Даже лучше! – возразила Пепси. – За городом у вас будет большой дом, прекрасно обставленный мебелью. Вокруг дома – сад с цветами и зелеными лужайками; а посреди сада будет бить фонтан!..
– Вы и мама Мадлон поселитесь у меня! – объявила леди Джейн.
Вдруг легкое облачко грусти пробежало по ее лицу, и на глазах выступили слезы.
– Может быть, Бог вернет мне папу и маму, тогда мы будем жить все вместе, – вздохнула малышка.
– Кто знает? Может быть, – дрогнувшим голосом отвечала Пепси. – Будем молиться об этом Богу утром и вечером.
– Помните, Пепси, вы мне говорили, что мама вернется к Рождеству. До Рождества уже недалеко, мне так хочется, чтобы она вернулась! Попробуйте погадать на картах. Может быть, мы тогда узнаем, приедет мама или нет.
– Что ж, погадаем, но ведь карты часто врут…
Когда леди Джейн попросила у мадам Жозен разрешение брать уроки музыки, старая креолка с радостью согласилась; это был для нее приятный сюрприз. Шутка ли, сама мадемуазель д'Отрев будет учить ее племянницу! Это честь! В глазах соседей ее репутация только укрепится: раз девочка запросто принята в доме таких знатных особ, как д'Отрев, никто не посмеет относиться холодно к ее тетке. Несомненно, что рано или поздно и она, мадам Жозен, получит доступ в этот аристократический дом.
Но как же ошибалась мадам Жозен, рассчитывая на дружбу с семьей д'Отрев!
У леди Джейн появляется учитель танцев
Никто из друзей леди Джейн так не радовался ее успехам, как старик Жерар.
– Отлично, отлично, моя маленькая леди! – приговаривал он, с улыбкой потирая свои худые ручки. – Вам везет! Попасть в ученицы к такой высокообразованной, талантливой учительнице, как мадемуазель Диана д'Отрев, – большое счастье! Она отлично поставит вам голос, придаст ему, так сказать, благородства! Люди думают, что старик Жерар ничего не понимает в искусстве, но они ошибаются! Они не догадываются, кем я был смолоду. Нет такого музыкального произведения, которого бы Жерар не слышал. Когда я состоял при французской опере, я наслушался и насмотрелся таких красот, каких иному за всю жизнь не удастся!
– Так вы состояли при французской опере? – удивилась леди Джейн, и глаза ее засияли от радости. – Пепси говорит, что я буду там петь, что мне поднесут цветы… посадят меня на трон… и я в белом атласном платье поеду в коляске на белых лошадях…
– Очень может быть! – Старик Жерар смотрел на девочку, склонив лысую голову набок, чем напоминал внимательно слушающую птицу. – У вас такой голос, от которого камни заплачут.
– О, мосье Жерар, да когда же вы слышали, как я пою? – спросила девочка. – Я пела только при Пепси и при мадемуазель Диане.
– Я вас слышал, слышал, моя маленькая леди, – настаивал старик, лукаво подмигивая. – Это было утром. Мадемуазель Диана пела в доме, а вы ей вторили возле их калитки. И не заметили, что я вас слушаю.
– Как я рада, что вы меня слышали, – воскликнула довольная девочка. – Хотите, я как-нибудь для вас спою 'Спи, моя крошка, усни'?
– С величайшим удовольствием послушаю, – сказал старик, – я обожаю музыку. И так давно не
