дома довольно часто.
– Конечно, ты же всегда подсматривала. – На его губах появилась необычная для него нежная улыбка. – Чаще всего украдкой выглядывая из-за березы около пруда. Я все время беспокоился, что ты замерзнешь, но ты, наверное, была предусмотрительной девочкой и одевалась потеплее.
– Да, я никогда не мерзла, – сказала она, думая о другом. – Значит, ты знал, что я подсматривала? Вот уж не думала, что кто-нибудь обращал на меня внимание.
– Возможно, я бы и не заметил тебя, если бы так чертовски не скучал и не искал, чем бы развлечься. – Энтони взял ее за руку и повел в гостиную. Энтони усадил Дани на диван, стоявший около камина. – Помню, я только что выиграл тогда Олимпиаду и считался восходящей звездой «Шоу на льду». Конечно, мне хотелось вкусить все удовольствия, которые приносит известность. – Он опустился на диван рядом с Дани. – Но все это быстро мне надоело. Я не принадлежу к людям, для которых удовольствия являются смыслом жизни. Поэтому так и получилось, что только я увидел твои огненно-рыжие волосы, торчащие за дурацкой пальмой в горшке. Как-то раз я не обнаружил тебя на обычном месте, так представь себе, весь вечер мне было не по себе. Я даже начал беспокоиться. Я не мог спросить Нэн или Джеффри, ясно было, что они не догадываются, что их дочь за ними шпионит. В конце концов я спросил кого-то из слуг и узнал, что ты серьезно заболела. – Его губы сжались. – Но это ни на йоту не изменило планы твоих родителей. Они даже не попросили гостей вести себя потише.
Дани схватила диванную подушку и зарылась в нее лицом.
– Ты говоришь так, словно ты терпеть не мог моих родителей, – прошептала она сокрушенно, не желая верить его словам.
– Честно говоря, ты права. Они мне не нравились, – сказал Энтони резко, откидываясь на спинку дивана. – Они были самовлюбленными, беззаботными и недалекими людьми. Еще больше я не любил толпу недоумков, которой они себя окружали. Но для того, чтобы понять это и разобраться в себе самом, мне понадобилось время.
– И частью которой ты был, – зло бросила Дани. – Зачем же ты приходил на эти вечеринки, если так относился к хозяевам?
– Я немного растерялся в то время. – Его глаза были задумчивы, он пристально смотрел на огонь в камине. – Мне было всего двадцать, и после долгих лет изнурительной работы к борьбы я внезапно получил все, о чем можно было мечтать. Деньги, слава, женщины – все, что я хотел, падало к моим ногам. – Его губы искривились в горькой улыбке. – И я обнаружил, что на самом деле мне все это не нужно. Жизнь не наполнилась смыслом.
В глазах Дани появилась тревога.
– Меня ожидает то же самое? – спросила она, нервно обхватив себя за плечи. – Все мои переживания, годы труда пойдут прахом?
– Нет. – Стремительность его ответа успокоила Дани. – Мы с тобой отличаемся как день и ночь. Ты любишь фигурное катание. Это часть тебя и всегда будет твоей частью. Оно придает> тебе силы, наполняет и вдохновляет тебя, помогает жить. – Он твердо встретил ее взгляд. – У меня все было совсем по-другому. Я использовал коньки, чтобы выбраться из бедности. Все свое детство я боролся с нищетой, не позволяя себе никаких слабостей, игр и веселья. Только выходя на лед, я показывал свои чувства и переживания и делал это потому, что знал, что без эмоций фигурное катание потеряет глубину и яркость. – Энтони пожал плечами. – Потом, после того, как я получил все награды, ради которых жил и работал, я обнаружил, что мне стало трудно обнажать свои чувства для удовольствия зрителей. – Он сделал паузу. – Я не очень великодушный человек, а, Дани? Я гораздо больше беру, чем даю.
– Зачем ты мне все это говоришь? – удивленно спросила Дани. Никогда раньше она не слышала, чтобы Энтони рассказывал о себе подобные вещи.
– Потому что это необходимо, – ответил он резко. – Ты думаешь, что мне это доставляет удовольствие? Когда ты поймешь, что я не знаю, как сделать, чтобы ты доверяла мне, чтобы не сторонилась меня, не замыкалась в себе? Но я должен пересилить себя, черт побери!
– Почему?
– Потому что, если я не сделаю этого, ты отправишься в постель Ковальта. – Энтони сделал короткую паузу. – И тогда я скорее всего убью его.
Дани вздрогнула. Слова были произнесены с такой невозмутимостью, что выглядели более пугающими, чем если бы он кричал в гневе.
– Ты не сможешь сделать этого.
– Смогу, – сказал Энтони. – Думаешь, мне никогда раньше не приходило в голову нечто подобное? Именно поэтому я вытащил тебя в Брайарклифф. А сейчас я должен объяснить все, чтобы ты понимала, с кем имеешь дело. – Он закрыл глаза, и на секунду на его лице проступило выражение какой-то детской неуверенности. – Я не хочу торопить тебя, Дани. Но все это тянется так чертовски долго. – Его глаза открылись, в их глубине Дани увидела затаенную боль. – Слишком долго. Я больше не могу ждать.
– Ждать чего? – Дани была настолько напряжена, что ей с трудом удавалось выговаривать слова.
– Тебя, – сказал он просто. – Всегда только тебя.
Она покачала головой в инстинктивном испуге.
– Нет… – Она сжала руки в кулаки, чтобы удержать дрожь. – Это невозможно, ты никогда не говорил…
– Я уже сказал тебе, что мне нелегко показывать мои чувства, – произнес Энтони жестко. – Это не означает, что у меня их нет. Еще с того времени, как ты была маленькой девочкой, я верил, что ты когда- нибудь станешь моей. Моей во всех смыслах, которые только существуют. Я знал это с того вечера, как впервые поговорил с тобой. Ты помнишь этот вечер, Дани? – Он нетерпеливо покачал головой. – Нет, конечно, ты не можешь помнить. Тебе было только шесть лет. – Его взгляд невидяще смотрел на пламя. – В тот день тоже шел снег. У вас в доме была вечеринка с коктейлем, которую из-за плохой погоды перенесли в дом, и я чувствовал что-то похожее на клаустрофобию. Мне хотелось вырваться из этого пространства, сбежать от этих людей, от их разговоров. Я взял куртку и решил подышать воздухом. Конечно же, я направился к замерзшему пруду, где мы так часто катались на коньках, дурачились. И на пруду я увидел тебя. На тебе были джинсы и белый свитерок, и твои волосы, собранные в хвост, были похожи на языки пламени, когда ты вращалась на льду. Ты выглядела такой серьезной и взрослой, и в то же время в тебе было больше мягкости, тепла и жизненной силы, чем в ком-либо из всех, кого я знал. Снежинки кружились вокруг тебя. В темноте, в свете фонарей ты сверкала, как рождественская елка. Я стоял за деревьями и смотрел на тебя… Потом ты увидела меня и подъехала.
Взгляд Энтони был затуманен воспоминаниями.
– Ты улыбнулась мне и сказала: «Я знаю, кто вы. Вы Энтони Малик, и вы выиграли золотую медаль. Я Дани Александер, и я тоже обязательно выиграю ее когда-нибудь. И тогда все меня полюбят». – Энтони оторвал взгляд от огня и посмотрел на нее. – Не знаю, как все, но уже тогда один человек… любил тебя и собирался делать это всю оставшуюся жизнь… – Его пальцы непроизвольно сжались в кулаки. – И я знал, что это будет ад на земле – ждать все эти долгие годы, пока ты вырастешь и отзовешься на мою любовь. А ведь я не был терпеливым человеком, Дани.
– Сюжет мыльной оперы. – Она покачала головой в замешательстве. – В жизни такое никогда не случается.
– Я тоже так думал. – Энтони холодно улыбнулся. – В то время ты бы не смогла найти более циничного или прагматичного мужчину, чем я. Я верил, что могу подчинить своим желаниям и весь мир, и все находящиеся в нем частности. Можно даже не объяснять, каким ударом для меня было то, что моя судьба изменилась только от того, что шестилетний чертенок подумал обо мне просто как о взрослом человеке.
– Ну и что, что я так подумала, – изумленно сказала Дани. – При чем здесь любовь?
Энтони пожал плечами.
– Я знаю только то, что ты была единственным человеком, который мог меня изменить, – сказал он отрывисто, с трудом заставляя себя выговаривать слова. – Все дело в том, что я был не в состоянии испытывать сильные чувства, эта способность во мне атрофировалась. Я никогда не волновался о ком-то. Ты была не так далеко от истины, когда обвинила меня в том, что я ледяной человек. В тебе было все то,
