– Ему отрезают руки, не так ли? – спросил он вкрадчиво. – Думаю, что мы начнем с пальцев. Один за другим. – Он отбросил ее руку. – И у меня есть очень умелый напарник, который знает, как это делается. Я встретил фра Луиса, когда воевал в Испании, и убедил его поехать со мной. Королева Изабелла высоко ценила его как мастера пыток, но он понял, что я предоставлю гораздо больше простора его изощренной фантазии, и предпочел служить у меня.
Ей отрубят руки. Ночной кошмар возвращается. Нет! Это реальность. Ужасная, невыносимая реальность.
Она услышала скрип отворяемой двери. Дамари поднял глаза:
– А вот и фра Луис. – И, обращаясь к вошедшему, нетерпеливо произнес:
– Она очнулась. Мы можем начать.
Санчия инстинктивно попыталась вырваться из пут, державших ее, когда фра Луис подошел к столу и встал за Дамари. Он был одет в темный монашеский балахон, подчеркивавший его болезненную полноту. На одутловатом лице с полными губами холодно светились тусклые зеленые глаза.
– Приветствую тебя, дитя мое, – глухой голос фра Луиса гулко отозвался в помещении. – Мой господин Дамари сообщил мне о твоих прегрешениях, и теперь ты должна понести наказание.
Санчия содрогнулась и закрыла глаза.
Так и должно было случиться. Она осталась одна и не может ничего сделать, чтобы прекратить мучения. Ей отрежут руки.
Лион предал ее.
9
Левая рука заныла, и это привело ее в чувство. «Должно быть, рана снова открылась, – равнодушно, как будто речь шла о ком-то другом, подумала Санчия. – Надо попытаться остановить кровь». Она повернулась, затем медленно, осторожно приподнялась и села.
Тяжело дыша и чувствуя слабость, она оперлась спиной о влажную стену темницы. Какое это имеет значение? Вскоре они снова придут за ней, и все начнется с самого начала.
Но это имело значение.
Это несправедливо, что она должна так страдать. Вспыхнувший гнев оттеснил замершие от отчаяния чувства. Что она делала? Она повиновалась, как полагается повиноваться рабыне. И ее использовали точно так же, как используют рабов.
Таракан прополз по шее и по волосам. Она машинально тряхнула головой, чтобы согнать его.
Грязь, боль, насекомые и… предательство:
Обещание, данное рабыне, можно и не держать. Оно ничего не значит, даже меньше чем ничего.
Она напряглась, каждый мускул ее тела окаменел. Шлепки сандалии фра Луиса послышались на ступеньках лестницы. Он отнесет ее в комнату, привяжет к столу, закрепив руку. Он склонится над ней и посмотрит холодным, бесчувственным взглядом… и все начнется сначала.
И Дамари будет стоять рядом и пить ее боль, жадно ловя каждую судорогу, каждый вскрик, он будет гладить ее волосы и шептать о том, какая новая боль ее ожидает. И во всем этом нет ни единой капли справедливости, подумала она с нарастающим гневом. Она не позволит мучить себя. Она больше не будет подчиняться чужой воле, раз это несет ей одни страдания.
Дверь, скрипнув, отворилась, и на пороге возник черный силуэт фра Луиса, окруженный мерцающим светом факелов, закрепленных на стенах темницы.
Санчия приказала себе подняться. Она будет бороться. И как только к ней пришла решимость, страх покинул ее.
– Ты готова, дитя мое?
Она неуклюже поднялась, опираясь о стену только правой рукой, изо всех сил сдерживая желание кинуться на него и ударить кулаком в мучнистое бледное лицо.
Прошлой ночью она так и поступила, и они пришли к выводу, что ей придется расплатиться и за это тоже.
Но однажды она все равно найдет способ убежать. Она убежит от своих мучителей и от тех, кто отдал ее им в руки.
Больше она не будет принадлежать никому.
Фра Луис вытянул руку:
– Идем, господин Дамари ждет. Он предложил, чтобы сегодня утром мы занялись твоим большим пальцем.
– О боже!
Это был голос Лиона и в то же время не Лиона – хриплый и какой-то надтреснутый.
Но с какой стати здесь может оказаться Лион, если он убежал, оставив ее в лапах Дамари? Санчия пыталась вынырнуть из темных глубин беспамятства, в которое она погрузилась, ища спасения от пыток, но барьер между нею и окружающим миром оказался слишком плотным, ей не по силам было преодолеть его. Она боялась пошевелиться – иначе боль вернется опять. Боль, которая настигала ее везде, преследуя даже в бреду. А еще смрад, сырость, крысы… Ей нельзя открывать глаза, иначе этот кошмар вновь обрушится на нее. Пусть лучше длится сон.
– Иисусе, – теперь это был голос Лоренцо. – Нечего стоять и смотреть на нее. Действуй, Лион! Нам надо вынести ее до того момента, как Дамари вернется с подкреплением.
– Ты только посмотри на нее, – прошептал Лион.
– Она не умерла, а ты выглядишь еще хуже, – нетерпеливо произнес Лоренцо. – Выноси ее быстрее из этого ада, и там посмотрим, что они с ней сделали.
«Что-то ужасное», – хотелось ей сказать им. Эта жестокость и безжалостность сожгла ее душу, она перестала быть той Санчией, которой была раньше, – теперь вместо нее появился кто-то другой. Но во сне незачем говорить…
Ее бережно подняли. Странно. Ни один из ее предыдущих снов не представлялся таким реальным. И запах. Кожи и мыла.
Тот особенный мужской запах, который принадлежал только Лиону. Может быть, это и в самом деле не только сон? Она шевельнулась и попыталась поднять голову.
– Не двигайся. Теперь ты в безопасности, – голос Лиона стал еще более отчетливым, а его слова еще более разборчивыми. – Мы увезем тебя отсюда.
Ей захотелось раздвинуть завесу мрака и убедиться, в самом ли деле перед ней Лион. И она поняла, что ее воля способна превозмочь слабость измученного тела. Надо только сосредоточить всю энергию на одном усилии. И глаза – очень медленно – открылись и сфокусировались на лице, склонившемся над ней.
Прямо на нее смотрели темные сверкающие глаза. Глаза Лиона.
– Ты… ты нарушил обещание.
Лицо его передернулось, как от боли.
– Я знаю. – Его руки обняли ее. – Но теперь я здесь, и я позабочусь о тебе. Я всегда буду заботиться о тебе. Она покачала головой:
– Слишком поздно. – И еще до того, как ее глаза снова закрылись, она услышала его тяжелый, прерывистый вздох.
Тюремная камера двигалась, вздрагивала, падала.
