был Джон Мак-Хейл[14].
— Как? — воскликнул мистер Кернан. — Неужели Иоанн Туамский?
— Вы уверены в этом? — спросил мистер Фогарти с сомнением. — Я всегда думал, что это был какой-то итальянец или американец.
— Иоанн Туамский, — повторил мистер Каннингем, — вот кто это был.
Он выпил; остальные последовали его примеру. Потом он продолжал:
— И вот они все собрались там, кардиналы, и епископы, и архиепископы со всех концов земли, а эти двое дрались так, что клочья летели, пока сам папа не поднялся и не провозгласил непогрешимость догматом церкви ex cathedra. И в эту самую минуту Мак-Хейл, который так долго оспаривал это, поднялся и вскричал громовым голосом: «Credo!»
— «Верую!» — сказал мистер Фогарти.
— «Credo!» — сказал мистер Каннингем. — Это показывает, как глубока была его вера. Он подчинился в ту минуту, когда заговорил папа.
— А как же Доулинг?
— Немецкий кардинал отказался подчиниться. Он оставил церковь.
Слова мистера Каннингема вызвали в воображении слушающих величественный образ церкви. Их потряс его низкий, хриплый голос и произнесенные им слова веры и послушания. Вытирая руки о фартук, в комнату вошла миссис Кернан и оказалась среди торжественного молчания. Боясь нарушить его, она облокотилась на спинку кровати.
— Я как-то раз видел Джона Мак-Хейла, — сказал мистер Кернан, — и не забуду этого до самой смерти.
Он обратился за подтверждением к жене:
— Я ведь рассказывал тебе?
Миссис Кернан кивнула.
— Это было на открытии памятника сэру Джону Грею. Эдмунд Двайер Грей[15] произносил речь, нес какую-то околесицу, а этот старик сидел тут же, знаете, такой суровый, так и сверлил его глазами из-под косматых бровей.
Мистер Кернан нахмурился и, опустив голову, как разъяренный бык, так и впился глазами в жену.
— Господи! — воскликнул он, придав своему лицу обычное выражение. — В жизни не видел, чтобы у человека был такой взгляд. Он точно говорил: «Я тебя насквозь вижу, сопляк». Ну прямо ястреб.
— Никто из Греев гроша ломаного не стоил, — сказал мистер Пауэр.
Снова наступило молчание. Мистер Пауэр повернулся к миссис Кернан и сказал с внезапной веселостью:
— Ну, миссис Кернан, мы тут собираемся сделать из вашего супруга такого благочестивого и богобоязненного католика, что просто загляденье.
Он обвел рукой всех присутствующих.
— Мы решили все вместе исповедаться в своих грехах, и видит бог, нам бы давно не мешало это сделать.
— Я не возражаю, — сказал мистер Кернан, улыбаясь несколько нервно.
Миссис Кернан решила, что разумней будет скрыть свое удовольствие. Поэтому она сказала:
— Кого мне жаль, так это священника, которому придется тебя исповедовать.
Выражение лица мистера Кернана изменилось.
— Если ему это не понравится, — сказал он резко, — пусть он идет... еще куда-нибудь. Я только расскажу ему свою скорбную повесть. Не такой уж я негодяй.
Мистер Кэннингем поспешно вмешался в разговор.
— Мы все отрекаемся от дьявола, — сказал он, — но не забываем его козней и соблазнов.
— Отыди от меня, сатана![16] — сказал мистер Фогарти, смеясь и поглядывая на всех присутствующих.
Мистер Пауэр ничего не сказал. Он чувствовал, что все идет, как он задумал. И на его лице было написано удовлетворение.
— Всего-то и дел, — сказал мистер Кэннингем, — постоять некоторое время с зажженными свечами и возобновить обеты, данные при крещении.
— Да, главное, Том, — сказал мистер Мак-Кой, — не забудьте про свечу.
— Что? — сказал мистер Кернан. — Мне стоять со свечой?
— Непременно, — сказал мистер Кэннингем.
— Нет уж, знаете, — сказал мистер Кернан возмущенно. — всему есть предел. Я исполню все что полагается, по всем правилам. Буду говеть, и исповедоваться, и... и все, что там полагается. Но — никаких свечей! Нет, черт возьми, все что угодно, только не свечи!
Он покачал головой с напускной серьезностью.
— Нет, вы только послушайте! — сказала его жена.
— Все что угодно, только не свечи, — сказал мистер Кернан, чувствуя, что произвел на аудиторию должное впечатление, и продолжая мотать головой из стороны в сторону. — Все что угодно, только не этот балаган!
Друзья от души рассмеялись.
— Вот полюбуйтесь, нечего сказать — примерный католик! — сказала его жена.
— Никаких свечей! — упрямо повторил мистер Кернан. — Только не это!
Иезуитская церковь на Гардинер-Стрит была почти полна, и тем не менее каждую минуту боковая дверь открывалась, кто-нибудь входил и шел на цыпочках в сопровождении послушника по приделу, пока и для него не находилось место. Все молящиеся были хорошо одеты и вели себя чинно. Свет паникадил падал на черные сюртуки и белые воротнички, среди которых пятнами мелькали твидовые костюмы, на колонны из пятнистого зеленого мрамора и траурные покрывала. Вошедшие садились на скамьи, предварительно поддернув брюки и положив в безопасное место шляпы. Усаживались поудобней, благоговейно взглянув на далекий красный огонек лампады, висевший перед главным алтарем.
На одной из скамей около кафедры сидели мистер Кэннингем и мистер Кернан. На скамье позади сидел в одиночестве мистер Мак-Кой; на скамье позади него сидели мистер Пауэр и мистер Фогарти. Мистер Мак-Кой безуспешно пытался найти себе местечко рядом с кем-нибудь из своих, а когда вся компания, наконец, расселась, он весело заметил, что они торчат на скамейках, как стигмы на теле Христа. Его острота была принята весьма сдержанно, и он замолчал. Даже на него оказало влияние царившее вокруг благолепие.
Мистер Кэннингем шепотом обратил внимание мистера Кернана на мистера Харфорда, ростовщика, сидевшего в некотором отдалении от них, и на мистера Фэннингэ, секретаря и заправилу избирательного комитета, сидевшего у самой кафедры, рядом с одним из вновь избранных членов опекунского совета. Справа сидели старый Майкл Граймз, владелец трех ссудных касс, и племянник Дана Хогена, который должен был получить место в Замке. Дальше, впереди, сидели мистер Хендрик, главный репортер «Фримен», и бедняга О'Кэрелл, старый приятель мистера Кернана, который был в свое время видной фигурой в деловых кругах. Оказавшись среди знакомых лиц, мистер Кернан почувствовал себя увереннее. Его шляпа, приведенная в порядок женой, лежала у него на коленях. Одной рукой время от времени он подтягивал манжеты, а другой непринужденно, но крепко держал шляпу за поля.
На ступеньках, ведущих на кафедру, показалась массивная фигура, верхняя часть которой была облачена в белый стихарь. Сейчас же все молящиеся поднялись со скамей и преклонили колена, осторожно становясь на подложенные заранее носовые платки. Мистер Кернан последовал общему примеру. Теперь фигура священника стояла, выпрямившись, на кафедре; две трети его туловища и крупное красное лицо возвышались над перилами.
Отец Публдом преклонил колена, повернулся к красному огоньку лампады и, закрыв лицо руками, стал молиться. Через некоторое время он отнял руки от лица и встал. Молящиеся тоже поднялись и снова уселись на свои места. Мистер Кернан опять положил шляпу на колени и обратил к проповеднику внимательное лицо. Проповедник ловко завернул широкие рукава стихаря и медленно обвел глазами ряды
