мягкий. Хотя Saх Paolo лежит почти на тропике, зимой сюда нередко прорываются холодные фронты из Патагонии, принося мокрый снег и поголовную простуду. Даже сейчас, в начале лета, было довольно прохладно и шел мелкий дождик.
Я нашел агенство Аэрофлота (почему-то в телефонных справочниках его не оказалось) и попросил, чтобы мне поменяли билет Гавана-Москва на Сан-Паулу-Москва. В тот момент я был уверен, что через пару дней окажусь дома, и не подозревал, что мне предстоит самое серьезное приключение за полгода, проведенных в Южной Америке.
Когда я брал билет в Москве, то трижды спросил, можно ли его будет поменять, и трижды мне клялись, что проблем не возникнет. Теперь оказалось, что он куплен в каком-то «левом» агенстве, а не непосредственно в Аэрофлоте, и сдать его можно только в Москве. А пока нужно было купить новый билет, денег на который у меня, естественно, не было.
Пришлось звонить домой матушке и просить, чтобы она заняла деньги и выслала мне билет по факсу из центральной конторы Аэрофлота.
— Идиот несчастный, — закричала матушка, — вечно я должна тебя откуда-то вытаскивать! (по- моему, это был первый раз). А как ты будешь эти деньги отдавать?
— Сдам свой билет и отдам.
— А если того агенства уже след простыл?
— Заработаю.
— Где?
— В издательстве.
— Да твое издательство почти обанкротилось! И книжка твоя не вышла! И Юлька твоя без работы сидит!
Ну, и так далее. В конце концов матушка обещала прислать билет завтра и бросила трубку, оставив меня в растроенных чувствах.
Паоло оставил мне только свой домашний телефон, поэтому деваться до вечера было некуда. Я поехал в Бутантан — знаменитый серпентарий. Там я обнаружил большую площадку, окруженную бетонной загородкой, где содержались всевозможные змеи.
Дождавшись паузы между туристскими группами, я влез на площадку, чтобы сфотографировать некоторых из них. Но не успел я сделать и нескольких снимков, как подъехала полиция. Посмотрев, как я хожу в сандалетках среди разомлевших на солнце змей (естественно, держась от них на безопасном расстоянии), копы поманили меня пальцем, усадили в машину и куда-то повезли.
«Вот здорово, — подумал я. — Привезут в КПЗ, покормят на халяву, а потом отпустят.»
Но меня почему-то привезли в психушку. Тут у меня нервы не выдержали, я предъявил Индульгенцию и смылся без обеда. Вечером я приехал к Паоло, который мне очень обрадовался и повозил на машине по городу, показав две основных достопримечательности: новый тоннель имени Айртона Сенны и панель. Панель Сан-Паулу — это улица на окраине, где всю ночь напролет стоят по углам девушки в нижнем белье или просто голые, одна другой страшнее.
Наутро я потащился в Аэрофлот. Билета не было.
— В центральной конторе нет связи. Перерубили кабель, — сообщила матушка по телефону.
Этот день я провел в ботаническом саду и прекрасном городском зоопарке, где есть даже голубой ара (Andorhynchus leari), которых в мире осталось всего около десятка. Назавтра матушке все же удалось прислать мне билет, но до единственного в неделю рейса оставалось два дня.
— Хватит тебе слоняться по городу, — сказал Паоло. Сейчас праздники, поехали к моему деду на фазенду.
— А у твоего деда есть фазенда?
— Есть. Маленькая, но зато на море.
И вот мы взяли несколько друзей Паоло и поехали на фазенду, которая оказалась размером с хороший подмосковный колхоз. Деду Паоло хватало дохода от небольшой банановой плантации, а кормился он фруктами из сада и овощами с поля, которое обрабатывали трое рабочих. Вся остальная территория заросла и превратилась в настоящие джунгли.
В этом фруктовом раю между солнцем и морем я и провел последние дни. Наиболее интересной личностью на фазенде был управляющий. Когда-то он был самым молодым ротмистром в России и адьютантом Деникина (сменив на этом посту агента большевиков, который стал прототипом героя фильма «Адьютант его превосходительства» — этот фильм старик достал на видео и теперь смотрит через день). Потом он преподавал математику в Кембридже, где и подружился с одним из студентов — дедом Паоло. Сейчас Владимир Олегович почти не говорит по-русски, но английский еще не забыл. Правда, мне не удалось вытянуть из него никаких воспоминаний о гражданской войне.
Наконец-то я очутился в условиях, в которых работали Даррелл и другие нормальные натуралисты. Я прохлаждался на пляже или играл в бадминтон, а местные жители несли мне разных интересных животных, найденных в поле или в лесу. Сначала притащили с огорода амфисбену (Amphisbaena alba) — желтую подземную рептилию, похожую на дождевого червя, но увеличенного раз в десять. Потом — подземного хомячка Blarinomus, полосатого сцинка Diploglossus и паука Eupelma сантиметров 20 длиной.
Только змей и птиц мне приходилось искать самому, потому что первых крестьяне боятся, а вторых не так просто поймать. Сухие листья в лесу кишели всевозможными ботропсами, на опушках водился редкий удавчик Xenoboa croponii, а под бревнами — коралловая сверташка Anilius, самая яркая из змей. Считается, что ее черные и алые кольца — маскировка под ядовитого аспида, но и аспид рядом с ней кажется тусклым.
Птиц-то, собственно, искать не приходилось. Под потолком веранды висела поилка, которую целый день осаждали черно-белые колибри и стаи желтых цветочниц-бананаквитов (Coereba flaveola). Ночью вокруг усадьбы болтались рыжие совки Otys, а днем — похожие на потерявшегося кукушонка ленивки (Bucco). Ленивка может часами неподвижно сидеть на ветке, уставившись в одну точку, но стоит появиться неподалеку бабочке или мухе — и она мгновенно ловит насекомое на лету.
По берегам заросшего синими и желтыми кувшинками пруда мелькала большая, как ворон, странного вида застенчивая птица — красногрудая котинга (Porphyrolaema).
Все полгода я не пропускал ни одного свернутого листа банана или геликонии, чтобы не заглянуть внутрь в поисках летучих мышей. Но только здесь мне удалось добиться успеха. Для этого пришлось прочесать всю плантацию. Посадки бананов в Южной Америке выглядят странно — все грозди задолго до созревания заворачиваются в полиэтилен, чтобы их не обгрызли летучие мыши. Здесь заниматься этим было некому. Каждый вечер вереницы плодоядных листоносов Artibeus, Pygoderma и Sturnira вылетали с чердака фазенды и летели на завтрак.
Подкрепляясь уцелевшими плодами, я просмотрел все подозрительные листья и нашел два вида летучек. Листонос-строитель (Uroderma) строит из листьев зонтик, перегрызая их поперек, а трехцветный присосконог (Thyroptera tricolor) просто забирается в лист, свернутый трубкой. В Центральной Америке и Венесуэле есть еще очень красивые белые листоносы (Ectophylla), которые складывают лист пополам, перекусывая среднюю жилку, но их я не находил ни разу.
Море у фазенды было теплым, как пруд, но почему-то довольно безжизненным — ни рыбы, ни водорослей. Зато на илистом дне я набрал кучу красивых ракушек, в том числе большого и очень редкого Cymatium.
В последнюю ночь на фазенде мне повезло — я увидел еще одно чудо южноамериканской природы, «рождественское дерево». Один из обычных местных светлячков иногда в массе собирается на небольшое деревце, облепляя его сверху донизу, после чего все жуки начинают синхронно вспыхивать, словно праздничная иллюминация.
Я готов был биться головой об стену от отчаяния, но должен был улететь
— денег почти не осталось. Мне так хотелось пересидеть в тропиках московскую зиму, а пришлось возвращаться в холод и тьму ноября.
Рейс Аэрофлота улетает в такое время, что все обменные кассы закрыты. Пришлось мне лихорадочно тратить остаток бразильских реалов — купить гору фруктов (мне еще с фазенды отгрузили килограммов десять) и прочую ерунду. Гораздо лучше, конечно, было бы купить огромную, изумительно
