– Остановись, черт бы тебя побрал! Он попытался запрокинуть голову Вейна и тем самым ослабить хватку.
– Не делай этого!
Но Вейн не повиновался. Он сжимал людей в объятиях, пока те не перестали кричать. Их ребра трещали, как сухие прутья. Кавинант яростно колотил Вейна по спине, но юр-вайл не отпускал несчастных, пока они не испустили дух.
И тут испуганный Кавинант увидел толпу жителей, которые бежали к ним из настволья.
– Нет! – закричал он. – Назад!
Эхо прокатилось по ущелью, как волна ужаса. Но разъяренная толпа не остановилась.
Кавинанту ничего не оставалось делать, как бросить Вейна и побежать что есть сил. Только так он мог спасти этих людей, поскольку Вейну пришлось бы последовать за ним. И Кавинант пустился наутек, проклиная про себя отродье демондимов.
Вскоре склоны ущелья сомкнулись у него над головой, образуя туннель, в дальнем конце которого брезжил слабый свет. Кавинант, не снижая скорости, мчался вперед. В каменном коридоре слышался гулкий топот его ботинок.
Обернувшись на бегу, он увидел Вейна, который без видимых усилий следовал за ним.
Наконец Кавинант выскочил из туннеля и очутился неподалеку от пересохшего русла Мифили. Совершенно обессиленный, он остановился и попытался перевести дух. Немного отдышавшись, он прислушался, но звуков погони не было. Вероятно, пяти трупов хватило, чтобы жители деревни отказались от преследования. Взглянув на Вейна, Кавинант с яростью набросился на него.
– Послушай, чудовище! – закричал он. – Меня не волнует, к чему это приведет, но если ты будешь так поступать и впредь, клянусь Богом, я верну тебя туда, откуда взял. И пусть вся твоя кровавая миссия катится к черту!
Однако Вейн словно окаменел. Он стоял, слегка согнув локти, и рассеянно смотрел куда-то вдаль, будто Кавинанта вообще не было.
– Сукин сын! – проворчал Кавинант и отвернулся.
Он знал, что ему еще понадобится немало сил, и поэтому не хотел тратить их на бесплодные попытки объяснить что-то этому глупцу. Взяв себя в руки, Кавинант направился к берегу Мифили.
С трудом волоча корзину с хлебом и мех метеглина, он вышел на берег и остановился как вкопанный. Но не потому что устал. Его поразило то, что сделало пустынное солнце с чудовищно огромной растительностью.
Река пересохла. Это он заметил сразу. Но Кавинант задумался об этом только теперь. Повсюду, насколько хватало глаз, гигантская трава; кусты, огромные, как холмы; леса папоротника, деревья, пронзающие небо, – все пожухло, скорчилось и превратилось в мертвенно-серую грязь, которая густо покрывала землю.
Коричневое солнце иссушило растения, выпило всю влагу и уничтожило все, что росло. Растения превратились в одну огромную лужу, которую жадно слизывал Солнечный Яд. Кавинант вошел в грязь и остановился, соображая, сможет ли он продолжать путь. К счастью, уровень вязкой жижи быстро понижался. На его штанах появилась грязная полоска, которая становилась все шире.
Его затошнило. Он непроизвольно замедлил шаг. Чтобы взбодриться, Кавинант выпил немного метеглина и медленно сжевал полбуханки пресного хлеба, наблюдая за испарением грязи. Но особенно задерживаться было некогда. Когда жижа опустилась до середины голени, он сделал последний глоток, завязал кожаный мех и пошел на северо-запад, к Ревелстоуну, лежащему в двухстах двадцати лигах отсюда.
Солнце палило немилосердно. К середине утра грязь засохла и превратилась в пыль; в белом мареве заблестела узкая кромка горизонта. Под лучами пустынного солнца мир будто съежился и притих. Кавинанту очень не хотелось идти через пустыню. Этот безжизненный свет, этот воздух, который, казалось, высасывал влагу из тела, волны зноя и Солнечный Яд совершенно не располагали к путешествию.
Но Кавинант шел, упорно стремясь к Ревелстоуну. Горло заполнила пыль. К полудню он опустошил кожаный мех наполовину. Его рубашка потемнела от пота. Пылающий лоб воспалился. Мозг заволокло каким-то туманом, и Кавинант то и дело спотыкался, хотя ноги еще не подгибались от усталости. Но солнце, как пиявка, высасывало из него силы, которые он пытался поддержать неумеренным потреблением хлеба и метеглина.
Какое-то врем? он с упорством безумца шел и шел вперед, решив, что единственная возможность догнать Линден состояла в том, чтобы идти день и ночь без остановки. Конечно, он мог бы путешествовать только по ночам, но Рысак Всадника увеличивал бы тогда расстояние между ними с каждым днем. Впрочем, Кавинант знал, что не выдержит долго такого темпа. Под молотом Солнечного Яда его выносливость ослабевала и становилась все призрачнее. Он уже чувствовал это в нередкие моменты забытья.
А голова кружилась все сильнее и сильнее. Кавинант задумался: не попросить ли Вейна понести его? Он вообразил, как взбирается на плечи юр-вайла, устраивается там, а тот и не думает трогаться с места, потому что его хозяин сидит и не двигается. Представив себе такую картину, Кавинант сердито помотал головой и повернулся на северо-восток, в сторону Анделейна.
Он знал, что путь Всадника будет пролегать параллельно гряде анделейнских холмов, а значит, преследовать его, двигаясь по холмам, было бы гораздо безопаснее. Однако Анделейн находился слишком далеко, к тому же холмистая местность значительно замедлила бы это преследование. И все-таки главным была не скорость, а то, что, идя по холмам, Кавинант мог достичь реки Соулсиз живым и невредимым.
И еще, подумал Кавинант, пытаясь взбодрить себя, вряд ли Всаднику удастся выдержать темп под этими разными солнцами. Поразмышляв немного над ситуацией, он решительно направился в сторону Анделейна.
Вскоре после наступления сумерек он в сопровождении бесстрастного Вейна достиг полосы нормальной и сочной растительности. Тревога за друзей не дала ему порадоваться возвращению в обитель мира и покоя. Однако, отдохнув на свежей траве и закусив алиантой, он постепенно вновь обрел прежний оптимизм. Все его члены налились живительной силой, зрение прояснилось, а в горле перестало саднить. Кавинант воспрянул духом и уверенно зашагал вдоль окоема холмов.
Так он шел всю ночь, делая в пути лишь краткие остановки. В этом благодатном краю тело с легкостью подчинялось жестким командам воли. В небе слабо поблескивал узенький серпик луны, однако многочисленные звезды сияли так ярко, что Кавинант без труда находил дорогу. Изредка подкрепляясь метеглином и хлебом, он шел и шел, упрямо стремясь вперед. Когда мех опустел, он выбросил его. И все это время его взор был обращен на запад. Кавинант всматривался в ночь, пытаясь разглядеть на просторах равнины долгожданный огонек костра. К утру он удалился от настволья Каменной Мощи уже лиг на двадцать и все шел и шел, упрямо не желая поддаваться усталости.
Но усталость мало-помалу брала свое. И уже не помогали ни алианта, ни чистая родниковая вода, ни целебный воздух-эликсир. Силы таяли. Изнурение разъедало тело, как проказа. Кавинант пребывал уже за гранью возможного. Его влекла вперед лишь воля, могучая и непреклонная. Постепенно он укрепился в мысли, что конец уже близок, и теперь гадал лишь, когда он настигнет его – на подъеме или на спуске, на гребне холма или в лощине. Внезапно к нему как будто пришло второе дыхание: он, Томас Кавинант Неверящий, должен достичь своей цели, и нет ему оправдания, если он сдастся. И он.., побежал.
Шатаясь, оступаясь на каждом шагу, он неуклюже двигался на северо-запад по краю Анделейна. В груди у него хрипело и клокотало, истерзанные мышцы болели неимоверно, но он упрямо гнал себя вперед. Лишь в одном Кавинант делал себе послабление: встречая по пути кусты алианты, он рвал драгоценные ягоды и жевал их, выбрасывая семена на землю. Так он бежал весь день, и весь день за ним следовал неутомимый Вейн; усталость, которая валила с ног Кавинанта, была незнакома этому существу.
Стало смеркаться, и Кавинант наконец не выдержал. В очередной раз оступившись, он упал и уже не смог подняться. Он лежал, жадно хватая ртом воздух, и не мог надышаться. Обезумевшее сердце готово было выпрыгнуть из груди. Но понемногу дыхание выровнялось, и на Кавинанта навалилось блаженное оцепенение. Он не заметил, как уснул.
Незадолго до полуночи будто ледяная рука сжала его сердце; по телу пробежал озноб. Кавинант резко поднял голову.
