увечье не осталось тайной ни для кого.
Они сталкивались с таким увечьем не раз и не два. Наверное, они сочувствовали Дыму, наверное, они не совсем безуспешно боролись с отвращением. Дым разглядывал их из-под капюшона. Внешне они ничем не отличались от молодежи, которую он встречал каждый день – в столице, в поселках…
Кажется, ничем не отличались.
Или все-таки?..
Некое общее выражение. Тень пугающей безмятежности, которую он когда-то (когда? сто лет назад?) видел в глазах девушки-самки, той самой, которая внимательно выслушала его историю, но не поняла ни слова.
Или показалось? Показалось, нормальные ребята…
– А теперь, – звонкий девушкин голос накрыл площадь без видимого напряжения, – песня в честь нашего гостя! В честь новоприбывшего человека со старой родины, Дыма-Лугового, песня о покинутом доме!
На площади стало тихо. Вокруг Дыма образовался целый лес обнявшихся парочек, троиц и даже четверок; вероятно, нравы здесь царили простые и незамысловатые. Как говорила когда-то его бывшая жена – против биологии не попрешь; вот пятеро – две девушки и три парня – замысловато сплелись, покачиваются в такт песне, мелодичной и трогательной. Ритмично покачивалась вся площадь, и только Дым стоял неподвижно, да еще сын старосты по имени Жель-Мостовой, угрюмый парнишка, приставленный к гостю сопровождающим.
Девушка пела.
Слова были незамысловаты, как капустный лист, но в голосе звучала настоящая грусть. Вряд ли девушку так волновала судьба оставленного дома – она, скорее всего, не помнила его. Но музыка была печальна, а девушка обладала врожденным чувством гармонии. И не сфальшивила ни разу. Концерт закончился неожиданно. Певица слезла с бочки, все вдруг распрощались и разошлись. Дым догнал провожатого, тронул за рукав:
– Жель…
Парень отшатнулся. Дым, смутившись, отдернул руку:
– Жель, ты, это… читать умеешь?
Парень посмотрел непонимающе. Пожал плечами.
В доме старосты Дыма ждали ужин, постель из чистой соломы – и, разумеется, продолжение разговора.
– Ну как, повеселимся? Наша Лика вашей Диве Донне сто очков вперед даст.
– Не сомневаюсь, – сказал Дым.
Дом был совсем небольшой и не очень опрятный. Вся семья старосты – две жены, шестеро сыновей и две беременные невестки – обитали под одной крышей; Дыму выделили почетный угол, хотя и жены и невестки – он заметил – были против. Они старались не прикасаться к предметам, которые трогал Дым, как будто тот был заразным больным.
Сейчас все в доме спали – или притворялись спящими; мерно подымались бока, тихо посапывали носы. Староста сидел напротив Дыма, маленький светильник подсвечивал половину его лица, отчего оно походило на печальную немолодую луну.
– Так и что ты собираешься делать? – спросил он наконец. – Вернешься? Если захочешь остаться, наши заволнуются. У нас с Хозяином уговор – никого лишнего.
– Сколько детей рожать – тоже с Хозяином договариваетесь?
Староста насупился:
– Ты язык придержи! Легко говорить, легко обвинять.
– Легко, – согласился Дым. – Ты знаешь, что сейчас… там? Что такое волки?
– Знаю ли я, – ворчливо отозвался староста. – Я, считай, из-за волков сюда и попал. Детей спасал. Вон, – махнул рукой в сторону спящих. – Шестеро родились, шестеро выжили, выросли, целы.
– Мне повезло меньше, – сухо признался Дым. Староста долго, испытующе смотрел ему в глаза.
– Сперва страшно было, – наконец признался староста. – Теперь – легче. Волков нет. Жратвы навалом. Летом – подножная, зимой Хозяин брикетную дает, да не такую, как мы привыкли, а куда как посочнее. Правда, ты, наверное, брикетной не пробовал? Ты же чиновник.
– Пробовал, – сказал Дым. Староста, кажется, слегка смутился:
– Ну вот… Вот так. Живем понемножку.
– Не скучно? – спросил Дым.
Староста хмыкнул:
– С волками оно, конечно, веселее.
– Детей учите?
Староста неопределенно развел руками:
– Которые хотят, тех учим. Но многие не хотят. Не все молодые читать умеют. А что делать? Такая жизнь… Не надо им читать. Не нравится.
Дым прикрыл глаза:
– Представь себе, что ты в Высоком доме. Что тебя пригласили как консультанта, что говорят о переселении к Хозяевам. И что некто, противник такого переселения, говорит: там мы выродимся, превратимся в обыкновенное стадо. Окончательно растратим знания и опыт, которыми владели предки. Ты сможешь возразить?
– Сроду я не был в Высоком доме, – с неприязнью сказал староста. – Я и в столице всего раз был.
– Что ты возразишь?
– Что им милее власть, – староста насупился. – Пока они сидят в Высоком доме, пока решают, кому сколько брикетов на зиму, – вроде как при власти. А когда окажутся под Хозяевами – тогда и Высокий дом не нужен. Никто не нужен. А кто хочет учиться – пусть учится, пожалуйста. Я и своим говорю – учитесь.
– А книг много? – спросил Дым. Староста пожал плечами:
– Штук шесть. Учебники по математике, по инженерному делу…
Дым помолчал. Староста смотрел настороженно – ждал подвоха.
– Ты доволен жизнью? – спросил наконец Дым.
– Въедливый ты, – проворчал староста. – Чувствуется, что чиновник. А простой человек не спрашивает себя, доволен он жизнью или нет. Он просто живет. Детей растит…
– Тех, которые не лишние, – заметил Дым.
– Идиот! – рявкнул хозяин так, что сопение в комнате разом оборвалось. – Язык укороти, надзиратель стриженый! Я же вижу, как ты смотришь, мы-де свободу предали, под Хозяином живем, как скоты. А вот и нет! Свободные мы, посвободней некоторых. Живем мирно, никому не мешаем, всем довольны!
Дым молчал. На другой день он вернулся к Хозяевам. Тот, с темными щитками на глазах, удивился его возвращению.
– Ты войдешь, – спросил Хозяин, – или останешься снаружи?
– Войду, – сказал Дым.
Ему до странности хотелось простора и пустоты хозяйского жилища. Наверное, давали о себе знать двое суток в тесном доме старосты. Странно. Прежде Дыму никогда бы не пришло в голову называть такой дом – тесным.
– Я думал, ты останешься с ними, – сказал Хозяин. – Все ваши, те, кто приходит, хотят такой жизни.
