Повторяю: активность по 'Дымку' и 'Волкодавам' приостановить. Соответствующие шифрограммы - в адрес всех райотделов по городу и области. Начальников направлений и служб Управления ознакомить под расписку. Немедленно!
– Третье: эту пакость, - Сурков двумя пальцами приподнял над столом газету и сразу выпустил, - размножить, и в пятую службу, чтобы знали засранцы, о чем писать объяснительные.
– Понедельные сводки по операциям - немедленно на стол! К шестнадцати ноль-ноль от всех героев собрать рапорты, - Сурков сделал ударение на втором слоге, и прозвучало громко, как хлопок: 'Рапорты!'.
– И последнее. Совещание в девятнадцать - подготовь список. Участвуют мои заместители, начальники отделов и секторов, вплоть до ведущих по линиям, а также все причастные. Начальника инспекции по личному составу - ко мне. Какой же разбор полетов без Особой инспекции? Я им покажу волкодавов. Все!
– Десять ноль восемь! Разрешите выполнять? - прежде, чем вытянуть руки по швам, помощник демонстративно посмотрел на часы. Из отведенных пятнадцати минут генерал занял почти десять. Времени оставалось очень мало.
Пробуксовав на выезде, 'Волга' зацепилась за выскобленное до асфальта шоссе и сразу набрала скорость.
– Печку за тебя, мудилу, кто будет включать? - прикрикнул Неверхов на водителя.
– Включена на всю катушку, товарищ капитан!
– На всю, говоришь, Катюшку? - передразнил Неверхов. - Хреновая у твоей Катюшки печка, хреновая! У настоящей бабы хуй в пизде теплее, чем в варежке - вот это печка. Да, как в валенке, только в мокром.
Услышав, как заржал водитель, он довольно усмехнулся: шутка - она и в Африке шутка! - Неверхов достал из кармана плоскую бутылку дагестанского коньяка и, отвинтив крышку, глотнул в полную душу. Вмиг согрело и потянуло в сон, но прежде, чем задремать, - специально сел сзади, - Неверхов мысленно перебрал все действия и остался доволен: тайник для закладки соорудили с умом. Место глухое, но трасса на Финляндию рядом. Тут же, и километра не будет, валютный кемпинг, где ночует зарубежная шоферня. И дураку ясно, откуда и как попали в лес возле села Красномайское израильские автоматы.
А дембелей, которых выдернули из саперной части копать и слаживать, уже везут в Пулково и по одному посадят в разные самолеты. Сегодня же разлетятся в свои чуркменистаны, а если и сболтнут… Что ж, пусть болтают! Подумаешь, яма под блиндаж - что тут такого? У армейских дури по самую маковку, и не такое придумают, чтобы у солдата минуты лишней не было, тем более перед отправкой!
Осталась самая малость: загрузиться на базе израильскими 'Узи', довезти до места и забросать землей, а сверху снегом. Не забыть зашить ящики в мешки из-под картошки: якобы для маскировки!
Остальное сделают товарищи. Найдут какого-нибудь слабонервного, лучше в очках и с бородой, чтобы признался и указал место, а раскрыть закладку - вообще плевое дело! Глядишь, внеочередная звезда засветит. 'Плох тот капитан, который не хочет стать майором!' - сам с собой пошутил Неверхов.
Загудел зуммер рации.
– Вас! - обернулся с переднего сиденья молоденький лейтенант, только что вылупившийся из Минской 'вышки'[22].
– Неверхов слушает! - взяв трубку, представился капитан. - Понял, товарищ полковник, отставить! Да, понял, что все отставить. Через час будем! Есть, сразу же к вам!
– Пожар у них, что ли? - огорченно вздохнул Неверхов, рассчитавший взять отгул и завалиться спать после суток без горячей еды, да на крепком морозе.
– Никитка не капризничал? - спросила Нина, едва Горлов вошел в квартиру.
– Все хорошо, я по дороге сказку про Русалочку рассказывал, вечером, на обратном пути обещал досказать.
– Говорят, новый садик открывается. Здесь, на Пушкарской, совсем рядом. Может переведем его туда?
– Решай, - Горлов пожал плечами и пошел на кухню завтракать.
– Чуть не забыла! Минут пять назад Лахарев звонил, что-то срочное. Я сказала, как ты велел: снежные заносы, выбраться не можешь, приедешь рано утром прямо на работу, не заезжая домой.
– Правильно! - проглотив кашу, одобрил Горлов, подумав, что Слава звонил неспроста. Видимо, его ищут и вовсе не с работы. Ему вдруг показалось, что он в последний раз сидит у себя на теплой кухне, уплетая овсянку, сваренную, как он любил: на воде, без соли, сахара и масла. Горлов представил, как в проходной вахтер отберет у него пропуск, а рядом появятся эти, в штатском. Или остановят на улице: 'Пройдемте, гражданин Горлов, вы арестованы!' Нет - 'Задержаны!' - и втиснут в черную 'Волгу'. Он думал об этом грустно, как о неизбежном.
– Почему ты не ешь колбасу? Из кооперативного ларька - жутко дорогая.
– Гадость! - сморщился Горлов. - Лучше на рынке взять кусок мяса, чем тратить деньги на эту дрянь.
– Боренька, тебе не приходило в голову, что этот обыск связан с твоими краснодарскими кооперативщиками? Цветков какой-то скользкий. Все время смеется, а сам, между прочим, себе на уме. Ты хоть сосчитал, сколько денег от него получил? За полгода тысяч сорок - не меньше. Нам их и тратить некуда, нигде ничего не достать.
– Машину купим! - буркнул Горлов.
– Это тысяч десять, ну, - пятнадцать, если с переплатой. А остальные?
– Остальные пусть лежат.
– И еще звонил Рубашкин, просил перезвонить. Он знает, что ты уже дома - невпопад добавила Нина.
– Чай совсем никакой, - заметил Горлов.
– Свежий, к твоему приходу заварила. Этот турецкий, сколько ни сыпь - бес толку. Индийский, который ты в заказе принес, давно кончился. А другого нигде нет, даже грузинский исчез, все магазины обегала, - Нина оправдывалась, будто чувствуя вину. Она еще что-то говорила, когда Горлов потянул ее со стула и крепко обнял.
– Подожди, я еще постель не убрала, - отстраняясь, сказала она.
– Ты мудрая жена. Зачем дважды делать одно и тоже? - приглушенно спросил Горлов, языком приоткрывая ее губы. - Ну, пойдем же!
– Ты - как с цепи сорвался, - притворившись недовольной, сказала Нина. Под халатом у нее ничего не было, и ему показалось, что от подушки пахнет сладким с ванилью, будто пекли сдобу.
– Ох, больно - вскрикнула Нина, но не отодвинулась, а еще теснее прижалась, до основания вбирая его отвердевшую плоть. Чувство слияния было таким острым и нежным, что он испугался, когда на миг сбилось сердце.
Они долго лежали, не размыкая объятий. Горлову не хотелось шевелиться, он чувствовал, что засыпает.
– Господи, у меня же тесто пропадет, пора пирог ставить! - словно очнувшись, спохватилась Нина.
– С корицей и ванилью? - сонно спросил Горлов, но она не расслышала. Неожиданно он вспомнил Ларису и будто услышал ее голос: 'Доброе утро, мой миленький!'.
– Какой же я маленький? - пробовал возражать он, пока не понял, что уже спит. И в последние, зыбкие секунды между сном и явью жуткая тоска невозвратной потери пронзила, отдаваясь почти физической болью.
'Почему мне так худо? Так не бывает, так не может быть! Ничего не надо, только бы снова ее увидеть!' - успел подумать Горлов. Шелест и перестук больших настенных часов утихли, и он ощутил покойную, обволакивающую тяжесть перед темным, абсолютным нечувствием.
