весьма восхищался и Милесием, который был родом из ионической Смирны. Природа щедро одарила этого мужа разнообразными талантами, однако он не был честолюбив и вел спокойную жизнь, часто посещал храмы и отка-{276}зался от семейной жизни. Милесий усердно занимался всеми видами поэтического искусства, которое Хариты делают столь славным. Его сочинения так нравились Анатолию, что он даже называл этого человека Музой. О вопросах, поднятых в сочинении софиста Епифания «Разделения»,[159] Милесий говорил, что его весьма позабавила мелочность и излишняя аккуратность этого учителя риторики. Теперь же, высмеяв всех софистов за их разноголосицу в вопросе о постановке[160] темы, он сказал: «Если бы этих софистов было более тринадцати, то они, несомненно, дали бы еще больше определений темы, чтобы об одной проблеме говорить с разных точек зрения».
Проересий же был единственным софистом, которым Милесий безмерно восхищался. Случилось так, что Проересий незадолго до описанных событий был вызван императором Константом в Галлию, провинции которой находились под его императорской властью. Вскоре этот софист так очаровал Константа, что тот сделал его своим сотрапезником и приглашал за один стол с теми, кого он наиболее чтил. Поскольку люди в той стране не всегда понимали слова Проересия и при этом весьма восхищались неизреченными красотами его души, они перенесли свое чувство преклонения перед этим человеком на видимый им внешний его облик, дивились телесной красоте софиста и его высокому росту и смотрели на него, словно на некое изваяние колосса. Столь намного превосходил во всем Проересий простого человека.[161]
Видя его твердость и самообладание, сочли, что Проересий лишен страстей и сделан из железа, ибо в галльские зимы он ходил в одном легком плаще и босиком,[162] довольствуясь небольшим количеством пищи, и пил ледяную воду из Рейна. Впрочем, так он вел себя в течение всей жизни и никогда не пил ничего теплого. Император (Констант) отправил Проересия в великий Рим, испытывая честолюбивое стремление показать, сколь несравненными людьми он управляет. Но этот муж настолько превосходил во всем человеческую природу, что римлянам трудно было выделить в нем какое-то одно достойное восхищения качество. Жителей Рима так поразили все качества Проересия, каждое из которых они удостоили высших похвал, что они воздвигли его статую из меди в полный рост, сопроводив ее такой посвятительной надписью: «Царь городов Рим царю красноречия».[163]{277}
Когда Проересий собирался обратно в Афины, император (Констант) уговорил его принять от него дары. Затем софист попросил нечто более достойное его природы, а именно несколько довольно крупных островов, которые должны были обеспечивать Афины продовольствием. И Констант не только дал ему их, но и удостоил высшей чести, даровав Проересию должность стратопедарха,[164] чтобы никто не выступал против этого приобретения софиста, выделенного ему из общественного фонда. Этот дар должен был утвердить префект претория, который незадолго перед тем прибыл из Галлии. Поэтому после описанных состязаний в ораторском искусстве Проересий подошел к Анатолию и попросил его утвердить дар, полученный от императора. Для убедительности он позвал не только профессиональных адвокатов, но и почти всех образованных людей Эллады: они собрались в Афинах по случаю приезда префекта претория. Когда эти люди заполнили театр и Проересий попросил своих адвокатов выступить с речами, префект претория обежал взглядом всех присутствовавших и захотел снова испытать красноречие самого Проересия. Поэтому он сказал: «Говори ты, Проересий! Плохо, если кто-то другой будет выступать и славить императора, когда здесь присутствуешь ты». И Проересий, словно всадник, вызванный на поле,[165] выступил с речью об императорском даре, вспомнив Келлия и Триптолема и то, как почитается Деметра за то, что дает людям хлеб. Ко всему этому он прибавил слова о щедрости и благородстве Константа, придав современным событиям достоинство древнего мифа. Затем, когда софист перешел к основной части речи, он оживился еще больше. В результате такой речи Проересий и от префекта претория удостоился большой чести.
Жена Проересия происходила из Азии, из города Траллы. Ее звали Амфиклея. У них было две дочери, у которых разница в возрасте составляла ровно столько времени, сколько необходимо для зачатия и рождения. Но достигнув того возраста, в котором ребенок столь мил и обаятелен и наполняет сердце отца неизъяснимой радостью, обе девочки покинули своих родителей, сначала одна, а через несколько дней — другая. Горе Проересия было таким сильным, что он оставил философские занятия. В этот час его поддержала муза Милесия,[166] успокоившая его гармонией и изяществом, развлекшая своим обаянием и вновь призвавшая к рассудку. Когда римляне попросили Проересия {278} прислать им одного из учеников, он послал им Евсевия, уроженца Александрии, который, кажется, очень подходил для Рима, поскольку умел льстить и заигрывать с жителями этого города. В Афинах же это смотрелось возмутительно. Посылая Евсевия, Проересий думал увеличить и свою собственную славу, потому что его ученик был в самом деле несравним в хитром искусстве политических речей. Что же касается особенностей риторического дара Евсевия, то будет достаточно сказать, что он был египтянином. Этот народ испытывает особую страсть к поэзии, тогда как Гермес, поощряющий серьезные науки, покинул их страну. Противником Евсевия был Мусоний, который в искусстве софистики доводился ему учеником. Об этом человеке я много пишу в своей «Всеобщей истории», хотя и по другому поводу. Когда Мусоний стал выступать против Евсевия, последний уже хорошо знал, с кем имеет дело, поэтому он и предпочел заняться политическими речами.
Во время правления императора Юлиана Проересий лишился своего места преподавателя, потому что его считали христианином. Все на него смотрели как на иерофанта, как на человека, словно вещающего с дельфийского треножника, способного предсказывать будущее всем, кто в этом нуждается; делал он свои предсказания, опираясь на некую неведомую мудрость. Император (Юлиан) изменил налогообложение земли эллинов,[167] чтобы уменьшить тяжесть налога, который они платили. Проересий же удостоился чести узнать у богов,[168] насколько долго продлятся эти благодеяния. Когда ему ответили, что счастливые дни продлятся недолго, Проересий понял, что его ждет, но не пал духом. Автор этих строк, которому в это время было около шестнадцати лет, именно тогда и приехал в Афины и вошел в число учеников Проересия, который полюбил его, как своего родного сына.[169] Спустя пять лет автор собирался отправиться в Египет, но родители уговорили его вернуться в Лидию; ему предстояло стать софистом, и все побуждали его к этому. Вскоре
