подорвана, и я взял расчет. Мы снова вернулись в Усть-Кут».
Переезд зимой в 40-градусный сибирский мороз на расстояние 250 верст в санях был нелегким. На коленях у Бронштейна была 10-месячная Зина, которая «дышала через меховую трубу, сооруженную над ее головой. На каждой остановке мы с тревогой извлекали девочку из ее оболочек».
Вторично в Усть-Куте Бронштейны пробыли недолго, переехав вскоре в Верхоленск. Ни в Усть-Куте, ни в Верхоленске Бронштейн не пытался больше работать по найму. Однако к этому времени он избрал себе занятие, которое приносило семье некоторый доход. Находясь в Усть-Куте, он стал сотрудничать в иркутской газете «Восточное обозрение». Под псевдонимом «Антид Ото» он опубликовал несколько очерков о жизни сибирской деревни, а затем стал писать литературные обзоры. Учеба в школе и воспитание в доме Шпенцеров не прошли даром. Он писал «о русских классиках, об Ибсене, Гауптмане и Ницше, Мопассане и Эстонье, о Леониде Андрееве и Горьком». Бронштейн работал упорно, и, по его словам, он «просиживал ночи, черкая свои рукописи вкривь и вкось, в поисках нужной мысли или недостающего слова». Бронштейн «становился писателем». Качество статей удовлетворяло редакцию, и он не испытывал недостатка в заказах. К тому же, по его словам, «газета неожиданно для меня повысила мой гонорар с двух до четырех копеек за строку. Это было высшим выражением успеха».
Семейная жизнь, заботы о малых детях и упорный литературный труд не позволяли Бронштейну опуститься. Он продолжал заниматься и самообразованием, хотя изучение «Капитала» продвигалось медленно. Он вспоминал: «Я изучал Маркса, сгоняя тараканов с его страниц». Он утверждал, что еще до прибытия в Усть-Кут встал на марксистские позиции, замечая, что «ко времени ссылки марксизм окончательно стал для меня основой миросозерцания и методом мышления». В ссылке он пару раз поспорил со ссыльными народниками, критикуя их взгляды. Однако он по-прежнему не занимался изучением положения рабочего класса или опыта рабочего движения. Хотя им была написана пара очерков о сибирской деревне, но они не отличались глубиной социального анализа.
Распространяя расхожие представления о пореформенной деревне на сибирскую и иллюстрируя их своими впечатлениями от заброшенного поселка золотоискателей Усть-Кут, Бронштейн решительно заявлял: «Наша деревня экономически расхищается кулаками, физически всякими эпидемиями, наконец, с духовной стороны пребывает в какой-то концентрированной тьме». Несмотря на то что Чехов, в отличие от Бронштейна, был проездом в Сибири, он оставил более яркие зарисовки, позволяющие обратить внимание на отличие сибирской деревни от среднерусской.
Посетовав на скудость эстетического оформления сибирских деревень, Чехов восхитился трудолюбием сибиряков, которым прихопилось выполнять крестьянские обязанности в исключительно тяжелых климатических условиях. Отметил он и материальный достаток среднего крестьянина Сибири, чистоту и порядок в их избах: «Горница– это светлая, просторная комната, с обстановкой, о какой нашему курскому или московскому мужику можно только мечтать. Чистота удивительная: ни соринки, ни пятнышка. Стены белые, полы непременно деревянные, крашеные или покрытые цветными холщовыми постилками; два стола, диван, стулья, шкаф с посудой».
Ничего подобного не найти в очерках Бронштейна о сибирской деревни. Скорее всего, это было вызвано тем, что, в отличие от Чехова, направлявшегося на сахалинскую каторгу для того, чтобы принять участие во Всероссийской переписи населения и с помощью этого социологического исследования, углубить свои познания о людях, Бронштейна интересовали вопросы, далекие от условий труда и жизни большинства населения страны. В мемуарах Троцкий писал: «В ссылке я попытался подойти под усвоенным мною углом зрения к так называемым «вечным» вопросам человеческой жизни: любви, смерти, дружбе, оптимизму, пессимизму и пр…В своих тогдашних статьях о литературе я разрабатывал, по существу, почти одну только тему: личность и общество».
Эта тема позволяла Бронштейну размышлять над вопросом о противостоянии сильной личности и общества, особенно в своих очерках о Фридрихе Ницше и творчестве Генрика Ибсена. Осуждая культ «белокурой бестии» Ницше, Бронштейн, тем не менее, поддержал непримиримость германского философа к мещанству. Критикуя крайний индивидуализм ряда героев Ибсена, Бронштейн положительно оценил позицию норвежского драматурга в отношении бюргерской морали, разделяя презрение его героев к невежественной «толпе»: «Если бы «толпа» призывалась для решения вопроса о верности той или иной научной теории, философской системы, – отмечал Бронштейн, – то Ибсен был бы тысячу раз прав».
На противопоставлении сильной личности, носителя передовых идей, зовущего людей в светлое будущее, невежественной толпе, зараженной первобытными инстинктами, строились и философские очерки Антид Ото. В очерке, посвященном началу нового XX века, Бронштейн выбрал точку обзора Земли из космической дали, представив себя в виде звезды Галактики: «Dum spiro spero (Пока дышу, надеюсь! –
Подводя итоги прошедшему столетию, Бронштейн писал, что XIX век принес больше разочарований, чем достижений. «Что же принес человечеству новый XX век? – вопрошал Бронштейн и отвечал: «Во Франции – ядовитую пену расовой ненависти (имелось в виду дело Дрейфуса. –
Автору казалось, что XX столетие провозглашает: «Смерть Утопии! Смерть вере! Смерть любви! Смерть надежде! Сдавайся, мечтатель! Я, столь долго ожидавшееся XX столетие, пришло! Я – твое будущее!» Однако автор-мечтатель смело отвечал началу XX века: «Нет! Ты лишь настоящее!» Бронштейн провозглашал: «Пока я дышу, я буду бороться ради будущего, того лучезарного и светлого будущего, в котором человек, сильный и прекрасный, станет хозяином своей истории и направит его к бескрайним горизонтам красоты, радости и счастья!» Хотя Троцкий уверял, что в своих статьях, опубликованных в «Восточном обозрении», он пропагандировал марксистское мировоззрение, вряд ли с этим можно согласиться. Веру в прогрессивность XX века, поддержку Дрейфуса и буров выражали многие российские интеллигенты, в том числе и те, кто был весьма далек от марксизма.
Пока Бронштейн высказывался по поводу творчества Ницше и Ибсена, клеймил англичан за войну против буров и французов за «дело Дрейфуса», в России происходили события, серьезно повлиявшие на быстрое развитие революционного движения. Голод 1901 года, последовавший после страшного голода 1891 года и недородов 1897 и 1898 годов, привел к ухудшению положения значительной части крестьянства. В деревнях вспыхивали стихийные крестьянские восстания. Особенно сильные выступления крестьян вспыхнули в Полтавской и Харьковской губерниях.
Экономический кризис 1900—1903 годов привел к закрытию 3000 предприятий с 112 тысячами рабочих. Выступления рабочих в борьбе за свои права перерастали в политическую борьбу. На всю страну прогремела «Обуховская оборона» питерских рабочих в мае 1901 года, когда на попытки полиции подавить забастовку рабочие ответили активным сопротивлением. С весны 1901 года политические демонстрации охватили всю страну от Петербурга до Баку. Рабочие все активнее вступали в революционную борьбу. Если в 90-х годах рабочие составляли менее шестой части арестованных революционеров, то в 1901—1903 годах они составляли почти половину. В феврале и марте 1901 года демонстрации рабочих и студентов прошли в Петербурге, Москве, Харькове, Киеве, Казани, Томске.
События, происходившие в стране, убеждали многих противников существующего строя в том, что желанная революция не за горами. На основе опыта «Обуховской обороны» Ленин осенью 1901 года выдвинул задачу подготовки народного восстания.
Подобные мысли разделяло все большее число революционно настроенных людей, и это способствовало созданию новых марксистских организаций. В 1901 году по инициативе томских рабочих был создан Сибирский социал-демократический союз. Сначала он существовал как самостоятельная организация вне российской партии и лишь в январе 1903 года Сибирский союз объявил себя комитетом РСДРП.
Бронштейн установил связь с иркутской группой Сибирского союза и стал писать для нее тексты прокламаций. Теперь Бронштейн вступал в революционную деятельность, уже имея опыт подпольной деятельности в Николаеве и опыт по изучению масонства. Рассказывая об этом времени, Троцкий замечал:
