1959 года. (Позже стало известно о том, что Большаков напрямую выполнял поручения Хрущева.)
Распространению представлений о том, что достижения СССР в космосе сопровождаются быстрым наращиванием советского ракетного потенциала, в немалой степени способствовал Хрущев. Как писал Таубмэн, в ходе новогоднего приема в Кремле в ночь с 31 декабря на 1 января 1960 года Хрущев долго беседовал с послом США Л. Томпсоном и его женой, французским послом и его женой, а также секретарем ЦК Компартии Италии Луиджи Лонго. На беседе были также Микоян и Козлов. Говоря об ужасах ядерной войны, Хрущев сообщил, что 30 советских бомб нацелено на Францию и 50 – на Англию. Заверив, что он в восторге от своего визита в США, Хрущев сказал, что если соглашения на встрече четырех великих держав не будет достигнуто, то он подпишет договор с ГДР, который покончит с пребыванием западных стран в Берлине. Томпсон и Козлов все время пытались прекратить беседу, но это у них не получалось до 6 утра. Еще до этого приема Хрущев подготовил записку по вопросам разоружения, в которой утверждалось, что у СССР имеется «широкий набор ракет и в таком количестве, что мы буквально можем потрясти мир». Он уверял, что западные державы попали в западню и они подрывают свои бюджеты военными расходами. Он полагал, что Советский Союз может перейти вскоре на милиционную систему армии. Как утверждал Таубмэн, в это время в СССР имелись лишь 4 боевые ракеты, находившиеся на боевом дежурстве.
Хотя американцы еще не располагали сведениями о подлинном ракетном потенциале СССР, Эйзенхауэр решил успокоить американцев и заявил, что «США никому не уступают» в стратегических вооружениях. По мере приближения совещания на высшем уровне ряд министров США (государственный секретарь К. Гертер и министр финансов Д. Диллон) в течение апреля 1960 года высказались о нежелании США идти на уступки СССР в германском и берлинском вопросах. В своем выступлении в Баку 26 апреля Н.С. Хрущев резко осудил выступление Диллона. В то же время было очевидно, что советское руководство было готово к проведению Парижского совещания Большой четвертки в мае и встрече Д. Эйзенхауэра в июне. Спасопесковский переулок, где был расположен дом американского посла, блистал свежей краской. Одновременно покрывали новым слоем асфальта и красили все дома в близлежащих арбатских улочках и переулках. Подобные усилия предпринимались везде, где должен был побывать Эйзенхауэр. Вблизи Братской ГЭС была даже сооружена дача для приема президента США. Потом за ней закрепилось имя Эйзенхауэра. Видимо, Хрущев рассчитывал, что в ходе непосредственного общения ему удастся добиться от президента США нужных уступок.
В Америке опасались, как бы Эйзенхауэр не уступил Хрущеву. Военные руководители настаивали на проверке заявлений Хрущева о ракетном превосходстве СССР. Для этого решили воспользоваться разведывательными самолетами, которые с 1952 года уже не раз углублялись далеко на советскую территорию. Советские силы ПВО не могли сбить эти самолеты, летевшие на высоте в 20—22 километра. Наши самолеты в это время не могли подниматься выше 19 километров. Ракеты же еще не обладали достаточной точностью попадания. 4 июля 1956 года американский разведывательный самолет пролетел над Москвой и Ленинградом. Хрущев был в ярости, но сбить самолет не удалось. Подобные полеты продолжались до 1959 года. В течение нескольких месяцев после поездки Хрущева по США Эйзенхауэр не давал разрешения на полеты. Однако в начале апреля с санкции Эйзенхауэра 9 апреля 1960 года американский разведывательный самолет У-2, стартовавший в Пешаваре, достиг Семипалатинского ядерного полигона, базы ракет советской авиации на Балхаше, ракетодрома в Байконуре. И опять наши силы ПВО не сумели сбить У-2.
Эйзенхауэр дал разрешение и на осуществление второго разведывательного самолета У-2. Пилот Гэри Пауэрс должен был провести самолет над Казахстаном, Уралом и северной частью европейской территории Союза, а затем приземлиться в Норвегии. Очевидно, помимо разведывательных целей, полет имел и политическую задачу. Пересекая СССР с юга на северо-запад 1 мая, когда в Москве проходил военный парад и по Красной площади провозили модели межконтинентальных ракет, американский самолет демонстрировал СССР неуязвимость разведывательных военно-воздушных сил США.
Пауэрс пересек советскую границу 1 мая, в 5 часов 36 минут, а уже в 6 часов Хрущева разбудили. Его позвал к телефону Малиновский, сообщивший о вторжении самолета «У-2». Затем Хрущев поддерживал связь с маршалом С.С. Бирюзовым. Хрущев нервничал. В ответ на доклад Бирюзова он сказал: «Ну, вот, страна вам дала все, а вы опять не можете сбить какой-то тихоходный одиночный самолет. Придется подумать, на месте ли вы там все». Бирюзов отвечал: «Никита Сергеевич, если бы я был ракетой, я бы с пусковой установки полетел в небо и сбил». Тем временем Пауэрс пролетел Байконур. Космодром был закрыт облаками, но пилот сфотографировал его окрестности и направил самолет к Свердловску (ныне – Екатеринбург). Хрущев же поехал на первомайский парад. А.И. Аджубей вспоминал: «1 мая 1960 года во время парада Хрущев нервничал. То и дело к нему на трибуну Мавзолея подходил военный, отзывал в сторону. После очередного доклада Хрущев сдернул с головы шляпу и, широко улыбаясь, взмахнул ею над головой».
Попытка сбить самолет с первой попытки оказалась неудачной. Ракетой был сбит советский истребитель, и его пилот С. Сафронов погиб. Однако вторая ракета достигла цели. Пауэрс с трудом сумел выбраться из разваливающегося самолета и выбросился на парашюте. Вскоре после своего приземления Пауэре был задержан, а затем доставлен в Москву. После того как в поле была обнаружена разведывательная аппаратура, Пауэрс понял, что отрицать свою шпионскую миссию не имеет смысла.
Открытие очередной сессии Верховного Совета СССР 5 мая 1960 года не предвещало ничего неожиданного. На ней с докладом «Об отмене налогов с заработной платы рабочих и служащих и других мероприятиях, направленных на повышение благосостояния советского народа» выступил Н.С. Хрущев. Он утверждал, что темпы роста советской экономики постоянно возрастают, а темпы роста американской экономики постоянно падают. Объясняя, «откуда берутся у нашего государства такие огромные возможности для быстрого подъема экономики, культуры, для роста благосостояния советских людей», Хрущев напомнил слова песни первых советских лет: «Мы кузнецы, и дух наш молод, куем мы счастия ключи!» Казалось, что Хрущев был в превосходном настроении.
Неожиданно в конце своего доклада он стал говорить о подготовке совещания глав четырех великих держав, хотя к теме доклада это не имело прямого отношения. Хрущев осудил неконструктивный подход западных стран к решению острых международных проблем. Как всегда, особенно досталось Аденауэру и Никсону. Он сообщил, что президент Эйзенхауэр собирался пробыть на совещании в Париже до 22 мая, а в случае если совещание не завершило бы работу к этому времени, то его заменил бы Никсон. Отвечая на это предложение, Хрущев сравнил Никсона с козлом, которого собираются пустить в огород.
Вдруг тон Хрущева изменился. Он объявил: «По поручению Советского правительства я должен сообщить вам об агрессивных действиях, имевших место за последние недели со стороны Соединенных Штатов против Советского Союза… Выразились они в том, что Соединенные Штаты посылали свои самолеты, которые пересекали наши государственные границы и вторгались в пределы Советского Союза». Хрущев рассказал о полете американского разведывательного самолета 9 апреля 1960 года. Затем Хрущев подробно стал рассказывать о полете У-2 1 мая. Когда Хрущев сказал, что у самолета не было опознавательных знаков, из зала прозвучал голос: «Как это совместить с елейными речами Эйзенхауэра? Ведь это прямой бандитизм!» Подтекст реплики означал: «А сколько вы, Никита Сергеевич, рекламировали Эйзенхауэра как борца за мир?»
Хрущев продолжал: «Советское правительство заявит Соединенным Штатам строгий протест и предупредит их, что, если подобные агрессивные акты против нашей страны будут продолжаться, мы оставляем за собой право ответить на них мерами, которые мы найдем нужными применить, чтобы обезопасить нашу страну». Хрущев возмущался: «Представьте себе, что произошло бы, если бы советский самолет появился бы, к примеру, над Нью-Йорком, Чикаго или Детройтом и пролетел бы над этими городами. Как бы реагировали Соединенные Штаты Америки? Официальные лица в Соединенных Штатах Америки заявляли, что у них существует дежурство бомбардировщиков с атомными и водородными бомбами, которые, при приближении иностранного самолета, поднимутся в воздух и направятся к указанному для каждого из этих бомбардировщиков объекту бомбежки. А это означало бы начало войны». «Думаем, – заявлял Хрущев, – что никто не сомневается в том, что у нас есть чем ответить. Правда, у нас нет дежурства бомбардировщиков, но у нас есть дежурные ракеты, которые точно и неотвратимо придут к заданной цели и будут действовать вернее и надежнее, чем дежурные самолеты». Хрущев обрушился и на союзников США: «Я считаю, что с этой высокой трибуны самым решительным образом предупредить и те