Сьерра-Леоне, Юго-Западной Африки, Занзибара, а также Западного Ириана, Пуэрто-Рико[3] и многих других колоний… Сейчас, когда льется кровь колониальных народов, невозможно отвернуться, закрыть глаза на это кровопролитие и делать вид, что царит мир». Так было положено начало политическим кампаниям в СССР в защиту всех перечисленных народов, а затем оказанию обильной советской помощи многим из этих стран после достижения ими независимости.
Хрущев провозгласил: «Советский Союз, верный политике мира и поддержки борьбы угнетенных народов за национальную независимость, провозглашенной основателем Советского государства В.И. Лениным, призывает Организацию Объединенных Наций поднять голос в защиту справедливого дела освобождения колоний и незамедлительно принять меры к полной ликвидации колониального режима управления… Советское правительство считает, что наступило время поставить вопрос о полной и окончательной ликвидации колониального режима управления во всех его видах и разновидностях, с тем, чтобы покончить с этим позором, варварством и дикостью». Затем Хрущев зачитал некоторые из положений «Декларации о предоставлении независимости колониальным странам и народам», которая прилагалась к его выступлению.
Далее Хрущев привел многочисленные примеры того, как территории, населенные национальными меньшинствами царской России, добились значительного экономического, социального и культурного прогресса при советской власти. Таким образом он указывал на преимущества социалистического устройства для преодоления народами бывших колоний своей отсталости. Он подчеркивал: «Мы гордимся тем, что на опыте бывших окраин России доказана возможность для стран Востока в течение жизни одного поколения покончить с отсталостью, с нищетой, болезнями, невежеством и подняться до уровня экономически передовых стран».
Оценивая выступление Хрущева, Суходрев писал: «Сразу скажу, что в конечном счете декларация о ликвидации колониализма была принята на основе нашего проекта. И добавлю, что с тех пор, можно сказать, с легкой руки Хрущева, вопрос, озаглавленный 'О выполнении декларации о предоставлении независимости колониальным и зависимым странам и народам', в качестве отдельного пункта включался в повестки дня всех последующих сессий Генеральной Ассамблеи ООН вплоть до наших дней. Получилось, что в том году мы со своим 'главным вопросом' угадали».
Нет сомнения в том, что если бы Хрущев уехал с Генеральной Ассамблеи вскоре после своего выступления, его участие в ее 15-й сессии запомнилось бы главным образом в связи с внесением антиколониальной декларации, которая долгие годы являлась важным документом ООН.
Однако прибытие в Америку на борту «Балтики» предполагало, что Хрущев намерен долго и основательно находиться в США. Правда, в отличие от сентября 1959 года, Хрущеву американские власти не намеревались открыть путь в США, за исключением Нью-Йорка и его окрестностей. Власти же Нью-Йорка ограничили возможность для передвижений Хрущева, ссылаясь на невозможность обеспечить ему безопасность. Хрущев, поселившийся в представительстве СССР при ООН в центре Манхэттена, не имел возможности даже погулять по городу, а поэтому, чтобы подышать воздухом, он стал выходить на балкон представительства.
Об этом узнали журналисты, которые стали осаждать советское представительство. Они задавали вопросы Хрущеву с тротуара. Так начались импровизированные пресс-конференции Хрущева, которые он давал с балкона представительства. На всю улицу Хрущев сокрушался по поводу ограничения его передвижения, атаковал политику США, выражал солидарность с борьбой народов Африки и восхвалял советскую политику мира. Однажды в доме напротив группа американских студентов стала с вызовом Хрущеву петь американский гимн. Хрущев ответил исполнением первых строк «Интернационала». На тротуаре под балконом была толчея, на улице возле представительства возникали автомобильные пробки. Этот спектакль напоминал отчасти те сценки, которые разыгрывал Хрущев год назад во время своей поездки по США, и он снова доставлял обильный материал репортерам.
Хрущев внес зрелищность и в дебаты на сессии Генеральной Ассамблеи. По словам Суходрева, Хрущев упорно не желал признавать особенности распорядка дня в ООН: «Поражая всех, он являлся на утреннее и дневное заседание к самому началу. Опытный в этих делах Громыко напрасно уговаривал его не торопиться, мол, заседания Генассамблеи никогда не начинаются вовремя. Но Хрущев говорил: 'Ничего не знаю. По регламенту заседание начинается в одиннадцать. Именно тогда мы там и будем'. Делать было нечего. Ехали. Хрущев входил в пустой зал. Подходил к тем креслам, которые занимала наша делегация. Потом в недоумении бродил по вестибюлю или выходил в ооновский сад, возмущался здешними порядками. В Верховном Совете подобного представить было нельзя. Посмел бы там кто-нибудь опоздать к началу или во время заседания разгуливать по залу. Все эти дни в нем, наверное, копилось недовольство». Однажды он даже выступил с осуждением тех делегатов, которые вместо того, чтобы присутствовать на заседаниях, гуляют по Нью-Йорку.
Вскоре Хрущев истолковал нравы всемирного парламента, решив, что здесь каждый волен вести себя так, как ему хочется, и без стеснения выражать свои чувства, если ему что-то не нравится. Между тем Хрущева раздражало, что он был вынужден сидеть за спиной ненавистных ему представителей франкистской Испании и безропотно выслушивать антисоветские выпады ряда делегатов с трибуны ООН. Видимо, накопившееся раздражение вызывало у Хрущева желание подурачиться, покривляться, как это не раз с ним случалось. Не исключено, что Хрущев решил вести себя развязно и вульгарно, как, по его мнению, вели себя депутаты в буржуазных парламентах. Видимо, вспомнив о кадрах из кинокартины «Возвращение Максима», где показано, как стучали по пюпитрам и буянили в дореволюционной Государственной думе правые депутаты Пуришкевич и Марков во время выступления большевика А.Е. Бадаева, Хрущев решил подражать этим персонажам из популярного в свое время фильма. При этом он стал протестовать против неугодных ему выступлений, подобно Пуришкевичу и Маркову, но в то же время его некоторые речи в ООН напоминали страстное выступление Бадаева из фильма.
По словам Суходрева, кто-то «стал вещать с трибуны о… действиях СССР в Венгрии в 1956 году, и этого уже Хрущев перенести не мог. Он стал с места громко выкрикивать свои возражения против заявления того или иного оратора. Однако микрофонов перед делегатами тогда еще не было, и поэтому ему приходилось кричать изо всех сил, но все равно без толку: ведь сидящие в своих будках синхронные переводчики его не слышали… Премьер-министр Англии Макмиллан прервал свое выступление, когда Хрущев начал что-то выкрикивать и с легкой улыбкой в усы произнес: 'Хоть бы мне кто-нибудь его перевел что ли…'»
Особенно возмутило Хрущева выступление делегата от Филиппин, который стал распространяться по «венгерскому» и «прибалтийскому вопросу». (Интересу к прибалтийской теме придало бегство матроса- прибалта с «Балтики».) Как вспоминал Суходрев, «к этому времени Хрущев уже уяснил, что его выкрики с места никто не слышит, но все же продолжал буйствовать… Филиппинец… старался не обращать внимания на выкрики. Тогда Хрущев начал барабанить кулаками по столу. Пробовал и топать ногами, но это было малоэффективно, поскольку пол был устлан сплошным ковровым покрытием. Рядом сидел Громыко. Мало того что он сам не пытался успокоить своего соседа, так еще и сам разошелся. Кто бы это мог представить Андрея Андреевича, бьющего кулаками по столу в зале Генеральной Ассамблеи! Однако я это видел. Громыко все же сумел в какой-то момент объяснить Хрущеву, что тот имеет право перебить оратора 'по порядку ведения'. 'Ах, все-таки имею право перебить? Очень хорошо!' – обрадовался Никита Сергеевич и поднял табличку с названием своей страны. Председатель прервал филиппинца. Тот покорно отошел от трибуны, а его место быстро занял Хрущев. Причем, подходя к трибуне, он сделал жест рукой, будто смахивает оратора с трибуны как муху. Хрущев, разумеется, начал говорить не 'по порядку ведения', а свое. Председательствующий Фредерик Боланд, ирландец, перебил его, мол, извините, но это не 'по порядку ведения', но это не остановило Хрущева.
Сначала Хрущев стал осуждать председателя Ассамблеи Боланда за то, что тот остановил представителя Конго. Затем, назвав представителя Филиппин 'американским холуем', он опять осудил Боланда за то, что тот не остановил его. При этом Хрущев выразил мнение, что Боланд 'симпатизирует колониальному господству'. 'Разве это справедливо? Нет, несправедливо', – возмущался Хрущев. 'Господа, господин председатель, – выкрикивал Хрущев, – мы живем на земле не милостью Божьей, и не вашей милостью, а силой и разумом великого Советского Союза и всех народов, которые борются за свою независимость. Не заглушить вам голос правды, который звучит и будет звучать. Конец и могила колониальному рабству! Долой его! Надо похоронить его, и чем глубже, чем лучше!'»
