— И Матвей Багров стал его учеником? — спросила Ирка.
— Именно. Но лучше бы он этого не делал и погиб от яда.
— Почему?
— Потому что его учителем стал волхв Мировуд, практиковавший всеначалие. Он считал, что добро и зло части единого целого, как день и ночь, не могут существовать отдельно друг от друга, и потому растворены в каждом человеке в той мере, в которой зачерпнулось при рождении… День побеждает ночь, чтобы через какое-то время быть вновь побежденным ночью. Так и зло с добром ведут давнее, но довольно дружелюбное сражение с заведомо ясным концом. Более того, если бы день вдруг победил ночь, то самому дню пришлось бы делиться на две части — ну, скажем, утро или вечере, и вновь сражаться, но уже друг с другом. Бороться со злом, конечно, надо, но в целом оно естественно, как насморк или аппендикс. Вот примерно так и рассуждал Мировуд. Скверное такое представление! — с негодованием сказал Эссиорх.
— Что же в нем скверного?
— Если изначально признать зло естественным и нормальным, исчезает необходимость становиться лучше. Да и зачем бороться, с чем, если мрак существует в тебе, так сказать, на законных основаниях? Человек говорит себе: я такой, потому что я такой уродился, и не собираюсь меняться. Даже гордится своими недостатками. Захочу — буду творить свет, захочу — мрак. И как только он решает так, то сразу начинает скатываться. И знаешь, почему? Зло, увы, в целом увлекательнее добра, и стоит открыть ему маленькую лазейку, оно в короткие сроки захватывает все строение… А потом, только потом уже — показывает свое истинное лицо, как у трупа!.. Но нас сейчас интересуют даже не взгляды Мировуда, а Матвей Багров, — отрезал Эссиорх.
Когда волхв встретился с Багровым и взял его в ученики, Мировуду оставалось жить не больше года. Волхв знал это точно. Некогда в ранней юности он выпил магический напиток, дававший ему ровно тысячу лет жизни и ни на миг больше. И вот время иссякало, а ученика, которому бы он передал свои знания и силы, у него не было. Вероятно, дело было в том, что Мировуду требовался особый ученик, и он знал, что рано или поздно, пусть даже в последний год, такой появится и он сможет передать ему…
— …знания! — услужливо подсказала Ирка.
Эссиорха поднял на нее укоризненные глаза.
— Не только знания! Мировуд был последним хранителем Камня Пути — одного из самых жизнерадостных, самых важных артефактов этого мира. Пока волхв был жив, мрак не мог завладеть Камнем. Вот после его смерти — другое дело! Мировуд знал, что стоит ему закрыть навеки глаза, как сотни и тысячи рук потянутся к Камню.
— И Багров должен был стать его новым хранителем?
— Разумеется. Но Мировуд не заблуждался. Он знал, что с Багровым никто из магов, особенно из темных, церемониться не будет. Одно дело он сам, и совсем другое дело — мальчишка-ученик. Через Багрова перешагнут и Камень отнимут. И тут уж сабелькой не отобьешься, пистолетиком не отстреляешься, на лошадке не ускачешь… — сказал Эссиорх.
Ирка посмотрела на портрет. Тот, казалось, внимательно слушал и втайне смеялся. Во всяком случае, уголки губ были слегка приподняты.
— Но волхв все равно взял его в ученики? Почему? — спросила она, глядя не на Эссиорха, а на мальчишку на портрете.
— У Мировуда существовал план. И план этот сработал. Хотя, лопни у меня шина, я не знаю, в чем он состоял! И никогда не знает. Но все очень хотят узнать, причем именно сейчас. Иначе мы не стояли бы с тобой перед уворованной из музея картиной! — сказал Эссиорх с досадой.
Он подошел к окну и выглянул наружу. На маленьком балкончике ворковали голуби. Один из них изредка, кругло-подозрительно, с птичьей оглядкой, посматривал в стекло. Заметив Эссиорха, он спохватился и с удвоенным рвением стал клевать несуществующие крошки.
— Чей-то ученик с Лысой Горы! Шастают тут, понимаешь, собаки страшные!
— Откуда ты знаешь?
Хранитель усмехнулся.
— Да уж знаю. Город просто переполнен магами и шпионами всех мастей! Я даже не говорю о комиссионерах, которых всюду как пыли! Все равно не подслушаешь, братец! А что подглядишь, то забудешь! — сказал он голубю.
— Забудет? А если нет? — спросила Ирка с опаской.
— А куда он денется? Все мои защитные руны со склеротическим эффектом! Пока он здесь, он помнит все, что видел (потому что слышать нас не может), но стоит ему сделать пару взмахов крыльями, как ему будет казаться, что он был тут по какому-то своему делу, а то и просто летал мимо. Память станет чистой, как новый карбюратор… Вот смотри!..
Эссиорх просунул руку через стекло — оно расступилось послушно, как вода — и сделал вид, что хочет схватить голубя.
— Вот я тебя!
Испуганные голуби вспорхнули с балкона, от ужаса теряя перья. Как Эссиорх и предсказывал, подозрительный голубь сразу отделился от стаи и с видом недоумевающе-изумленным стал кружить на месте. Затем сложил крылья и, ударившись грудью о землю, превратился во всклокоченного маленького человечка, который вначале долго озирался в полном замешательстве, а потом, сердито размахивая руками, быстро направился куда глаза глядят.
— Где я? Что я? Почему я? Извечные вопросы! — передразнил Эссиорх, провожая его взглядом.
Прохожие косились на человечка с негодованием: на нем болталась длинная белая до колен рубаха, но совсем не было штанов. И ничего удивительного: ведь голубям-то штаны не положены по штату, а рубашка вполне могла быть прежде перьями.
— Еще немного сведений о Камне Пути! — продолжил Эссиорх. — Он относится к так называемым артефактам-посредникам, то есть артефактам, которые сами по себе не наделены магией, но усиливают мощь тех, кто станет их хозяином. Понимаешь?
— Смутно, — призналась Ирка.
— Объясняю сугубо для бывших лопухоидов: тупо и доступно. Вот бензин… Сам по себе он может ехать? Нет. Но, попав в бак мотоцикла, дарит ему движение. Следовательно, в какой-то мере его тоже можно назвать артефактом-посредником, — сказал Эссиорх, чьи метафизические сравнения все больше и больше попахивали байкерством.
— Скорее: обозвать, — поправила Ирка, которой это показалось кощунственным. Еще бы — Камень Пути и какой-то бензин.
— Ну хорошо… назвать… обозвать… не цепляйся к словам! — досадливо отмахнулся хранитель. — Такие артефакты-посредники, как Камень Пути, практически не излучают собственной магии. Обнаружить их невозможно ни в магическом зеркале, ни ворожбой, ни как-либо иначе. Они откроются лишь тем, кто взял их в руки, и тысячекратно преумножат их внутренние силы. Вот такой Камень и охранял старец Мировуд.
У Ирки, которая давно уже сидела на корточках перед портретом, затекли ноги. Она встала и, взяв с некоторой нерешительностью портрет, переставила его на стол. На круглом журнальном столе, на испачканной машинным маслом газете, лежали несколько подшипников, спутанный моток проводов, старая свеча, открытый туристический нож, отвертка и плоскогубцы. Здесь же помещался надкушенный соленый огурец.
«Ничего себе жилище хранителя, а?» — подумала Ирка.
— Теперь о возможностях Камня Пути… Просто, чтоб ты поняла, почему все так алчут получить его, — продолжал Эссиорх. — Ты никогда не задумывалась вот о чем: чтобы мечта сбылась — если, разумеется, это Большая Мечта, а не какое-нибудь дрянцо — нужны колоссальные силы. Такие силы, каких нет у лопухоида, ни у рядового стража. Вернее, они есть поначалу, когда ты еще полон рвения, но после, по мере того как встречаешь все новые препятствия, силы иссякают. Одновременно с илами исчезает обычно и интерес к цели. Она начинает казаться все менее привлекательной, и хочется все бросить, утешив себя тем, что все фигня, не очень-то и хотелось. Если же отступить нельзя, иссякнувшие силы начинают искать лазейки. «Успеется! Когда угодно, только не сегодня! Давай отдохнем немного!» — говорят они. Ты откладываешь осуществление мечты на недели, месяцы годы, изобретая чудовищно уважительные
