темперамента, я должен перестать быть занудой с нуля часов завтрашнего дня. Первый отчет о борьбе с занудством должен быть представлен письменно в личном дневнике не позднее 23 часов текущих суток. В противном случае кампания по борьбе с занудством будет считаться несостоявшейся“, — издевалась над собой Ирка.
Мысли двигались одна за другой в привычной последовательности, проплывая как корабли по судоходной реке. Ирка же стояла на берегу и смотрела на них. Гамак трудолюбиво раскачивался, убаюкивая ее, пока наконец не преуспел. Глаза закрылись. Ирка уснула.
На лес опустилась ночь. Ветер трепал вершины деревьев. Встревоженные вороны сердито кричали в ветвях. Лишь Антигон топтался в соседней комнатке. Ему не спалось. Кикимор постоял, поплевал в люк, как ночной курильщик на балконе девятиэтажки. На душе у него было смутно и тревожно.
— Ну все, хватит! Выпью чаю с мухоморами и баиньки, — сказал он себе.
Антигон через люк, пыхтя, втащил в кухню ведро с водой и стал переливать из него в котелок. Он так старался не пролить, что даже золотистая вспышка за спиной не заставила его обернуться. Кто-то мягко шагнул к нему сзади и коснулся шеи кикимора коротким жезлом, в котором угадывался отпиленный рог единорога, вручную покрытый забытыми рунами хаоса.
Не выпуская ведра, Антигон повалился лицом вперед. Вода плеснула на раскаленную печь. Белый дым заполнил тесную кухню «Приюта валькирий». Слышно было, как кто-то, тяжело ступая, прошел в дыму и решительно толкнул дверь в комнату Ирки.
— Валькирия-одиночка, проснись! — хлестнул слух Ирки неприятный, с визгливыми интонациями голос. Не открывая глаз, Ирка попыталась понять: кто это?
— Валькирия, я всегда отличу спящего человека от того, кто притворяется. У спящего никогда не бывает таких врущих напряженных век!
Когда мужчина говорит тонко и истерично, как женщина, это омерзительно. А когда мужчина еще и втягивает воздух через щелочку губ, получается отвратительный звук «с-ссссю», будто кто-то собирает капли с губ.
Поняв, что притворяться глупо, Ирка села в гамаке, кутаясь в одеяло. Перед ней, постукивая себя по ладони коротким жезлом, стоял кривоногий толстяк с огромной головой и отвисшими щеками. Когда он говорил, щеки его начинали дрожать и дрожали еще долго после того, как он замолкал. Толстяк выглядел нездоровым. Красные глазки слезились. Шея была обмотана грязным белым шарфом — подобные шарфики любят носить стареющие поэты, чтобы, покушав блинчиков, было чем промокнуть губы перед поцелуем с поклонницей.
Одет он был в светло-серый свитер грубой вязки, ничуть не скрывавший, а скорее подчеркивающий его огромное, свисающее до колен пузо. Толстяк смотрел на Ирку со сладковатой ехидцей. При этом у него был такой вид, будто он незаметно выковыривает языком застрявшее между зубами мясо.
— Ну что, мы уже проснулись, с-ссссю? Между нами, ты выглядишь куда лучше, чем полтора года назад. А тогда-то в колясочке — зелененькая, с затравленными глазками… Как ноги, с-ссссю? Старые шрамы не болят? «Я пришью тебе новые ножки, ты опять побежишь по дорожке!», а? Чудесный стишок, классика! В детстве любила его, и-и? — спросил толстяк, добавив в свой голос копеек на десять участия.
Однако на Иркин взгляд это куда больше походило на скрытую угрозу.
— Кто вы такой? — спросила валькирия резко.
Пухлое лицо толстячка поспешно приняло озабоченное канцелярское выражение. Типа все мы люди, все мы человеки, но работать надо! Положите головку на пенек. Сейчас у палача из топорика вылетит птичка.
— Это пока неважно. Я пришел пообщаться. Короткая, обоюдно полезная беседа. Посмотрим друг на друга. Новые контакты, новые варианты общения. С-ссссю? — хихикнул толстяк.
Его щеки пришли в движение и сотрясались как желе, пока Ирка на них смотрела.
— Общение становится полезным только, когда понимаешь, с кем общаешься и зачем общаешься! — холодно сказала Ирка.
— Необязательно. Все зависит от характера информации. Когда человек орет на улице «Пожар!», все бросаются на пожар, а не просят его представиться и показать документики! — с готовностью откликнулся толстяк.
Он был явно не из тех, кого словами можно припереть к стене или загнать в тупик Явно имел уже готовые ответы на все вопросы.
— И вы пришли сюда кричать «Пожар»?
— Я пришел заключить сделку. И я ее заключу, потому что, как некий американский мафиози, всегда делаю предложения, от которых невозможно отказаться, — веско сказал толстячок.
Ирка незаметно, как ей казалось, скосила глаза на столику гамака, на котором она обычно оставляла шлем. Копье — она это и без того знала — появится по первому ее зову. От толстяка ее взгляд не укрылся.
— Что за мысли, валькирия, и-и? Мне, кажется, не доверяют? — спросил он, сопровождая вопрос все тем же «сссююю».
— Где Антигон? Почему он вас впустил? — спросила Ирка подозрительно.
Она ощущала: что-то здесь не так. Даже Багров не мог войти к ней без того, чтобы Антигон раз сто не сказал «не положено» и не устроил бы в кухне жуткую возню.
Толстяк наклонил голову и посмотрел на свой жезл. Он был не лыс, но неприятно плешив. Его блестящая макушка напоминала апельсин, в результате генетических экспериментов заросший черным курчавым волосом.
— Антигон, какой такой Антигон? — спросил он.
— Кикимор. Мой паж и оруженосец… Дряблые, вылепленные из жира щеки толстяка дрогнули.
— Ссююю… А, этот! Твоя ходячая нелепость очнется через час.
— Очнется?
Поняв, что это означает, Ирка сорвалась с гамака. Копье, появившееся у нее в руке, почти касалось шеи толстяка. Ирке почудилось, что оно жадно тянется к ней, мечтая выйти сзади, у позвоночника. К ее удивлению, толстяк даже не переменился в лице. Более того, в его заплывших глазках мелькнуло нечто вроде хорошо скрытой иронии.
— Убери копье, валькирия! Я всего лишь усыпил твоего слугу. Наслал жезлом магию, с-ссссю! — сообщил он.
Ирка нерешительно опустила копье и тотчас вскинула его снова, потому что толстяк мечтательно сказал:
— Эти кикиморы крайне живучи. Помнится, однажды при мне одного такого мужики поймали в поле и колотили цепами в течение часа. И что же? Он умер только к вечеру.
— И вы не вступились?
Толстяк передернул жирными плечами.
— Нет, хотя мог бы обратить этих идиотов в бегство щелчком пальцев. Увы, у меня принцип, с- ссссю. Я не вмешиваюсь в события, которые не сулят мне лично никакой выгоды, — заявил он.
В глазках толстяка мелькнуло нечто такое, что совсем не вязалось с его рыхлым обликом. У Ирки внезапно заныла та самая точка чуть выше бровей, которую Багров не раз называл центром прозорливости. Ей захотелось помассировать ее костяшкой большого пальца.
Однако Ирка не сделала этого, зная, что ее движение сразу бросится в глаза. Вместо этого она незаметно моргнула и переключилась на истинное зрение. И сразу едва скрыла торжествующий вопль. Так и есть! Не ошиблась! Жирное тело гостя расступилось, как рыхлый кисель, пропустило взгляд, стало прозрачным, и Ирка осознала, что это лишь личина.
Роговицу Иркиных глаз обожгло, точно она низко наклонилась над кипящей картошкой. Инстинктивно валькирия отшатнулась, зажмурилась. Трясущиеся как желе щеки, существующие лишь в ее воображении, скрывали серебряную маску. Это была маска совсем молодого человека,
бодрого, гладколицего, с уголками губ, застывшими в легкой усмешке. Глаза, полыхавшие в
