– Подлец! Он покрыл себя позором, забыв, что схватка должна происходить один на один. Покончим с негодяем! – крикнула Таамаг.
Валькирии, за малым исключением, согласно загудели. Момент был опасный. Мгновение – и многие могли последовать призыву.
– Мы не должны лишать его шанса. Он пока не отдал мраку свой эйдос! – перекрывая гул голосов, громко сказал Эссиорх.
Эти здравые слова образумили валькирий. Свободный эйдос – непреодолимое препятствие для созданий света. Пока он не определился, не прилепился к мраку, никто из тех, кто служит свету, не коснется человека, как бы ни был он виноват.
Лишь одна валькирия, темноволосая, худощавая, до сих пор молчавшая и ни единым движением не обращавшая на себя ничьего внимания, продолжала упорствовать.
– Есть эйдос или нет – на цвет крови это не влияет. Я объявляю Буслаеву войну. Хорошо бы, правда, чтобы сперва он встретил-таки одиночку… – сказала она в повисшей тишине.
– Сэнра! что ты говоришь? Эйдос – величайшее из чудес. Та единственная частица света, которая является безусловно вечной. Эйдос переживет и землю, и померкшие светила, и зев черных дыр. Нельзя отнимать у него шанс. Порой самое черствое сердце поворачивает к добру в последний миг! – ужаснулась Гелата.
– Вот и прекрасно! Пусть его эйдос определяется, пока мое копье летит в цель! Оставлять мерзавца в живых я не намерена. Если он переживет схватку с валькирией-одиночкой, я буду следующей, кто встанет у него на пути! – с насмешкой отвечала валькирия.
В глазах Сэнры – некогда ясных – теперь заметен был неприятный, нездоровый блеск. Она увлеклась, переступила черту. В своей жажде убивать – пусть и во имя добра – она давно переступила границы добра. Охота и убийство стали для нее спортом. Недаром Гелата некогда предупреждала Ирку, что Сэнру стоит опасаться больше, чем Хаару или Таамаг.
Улита внимательно посмотрела на эту валькирию, на наконечник копья, которое держал в руках ее оруженосец, тоже весьма мрачный субъект, и – нехорошая, неотвязная мысль стала преследовать ведьму.
– Даф! – шепнула она Эссиорху.
– При чем тут Даф? – не понял Эссиорх.
– Посмотри на копье Сэнры!
Эссиорх взглянул. Он увидел длинное копье с наконечником из чистого льда – острого как бритва, хрупкого как стекло. С наконечником, который, ломаясь в ране, восстанавливался вновь и так никогда и не мог сломаться.
– Ну и что? – спросил Эссиорх.
– Даф была ранена копьем холода.
– ЧТО? – Эссиорх порывисто шагнул к Сэнре.
Улите почудилось, что он на нее наброситься. Сэнра на мгновение отпрянула, но справилась с собой и с вызовом подалась вперед. В ее нехорошо прищурившихся глазах, в усмешке, тронувшей губы, Эссиорх прочитал ответ на так и не заданный вопрос.
– Ты! Сказал он хрипло. – Я знаю: ты!
– И что из того? – спросила Сэнра.
– Змея! Но зачем ты тронула Дафну?
– Я встретила изменницу на рассвете и сразу узнала ее. Страж света, бежавший из Эдема и переметнувшийся к мраку. Она схватилась за флейту, я – за копье… Дальше все произошло само собой: победил сильнейший, – неохотно процедила Сэнра.
Эссиорх сжал кулаки, с трудом сдерживая себя. Улита случайно взглянула на его лицо, и ей стало жутко. Она-то думала, что ее Эссиорх смирный светлый ягненочек, а тут такое!
– Она схватилась за флейту, чтобы напасть на валькирию? Кого ты обманываешь, зачем? – повторил он.
Сэнра ощущая себя неуютно, оглянулась на оруженосца.
– Возможно, первой начала я, а она лишь пыталась защититься. Какая теперь разница? Она изменница. Вопрос исчерпан, – сказала она.
Эссиорх покачал головой.
– Вопрос будет исчерпан тогда, когда ты перестанешь быть валькирией и с погасшим эйдосом вернешься в лопухоидный мир. Ты опасна для света больше чем мрак. К встрече с мраком свет готов. Ты же разишь исподтишка. Тьма уже пробралась тайком в твое сердце… – проговорил он.
– Бред! Я ненавижу мрак и уничтожаю его! – крикнула Сэнра.
– Свет не может ненавидеть, даже если речь идет о мраке! Свет пылает, он горит, он хочет изменить, исправить. Ненависть вообще не его чувство. Мрак обманул тебя! Проник в трещину твоей души, как дым проползает в замочную скважину, и занял ее, – печально сказал Эссиорх.
Улита заметила, что остальные валькирии тоже смотрят на Сэнру и во взглядах их нет явного сочувствия. Скорее – сомнение.
– Я метнула копье в предательницу! Она изменила свету и должна была умереть! Я убила бы ее еще тысячу раз, – не выдержала Сэнра.
– А вот тут ты ошибаешься. Ты не убила ее. Она ранена, но жива, – сказал Эссиорх.
– Жаль, я не знала этого прежде. Но она все равно умрет. Возможно, мучения пойдут ей на пользу. Она сотни раз пожалеет о свете, который предала! – с нехорошей усмешкой сказала валькирия холодного копья.
Во всей фигуре ее было нечто маниакальное, убежденное.
– Она никого не предавала. Она еще ребенок! А ты подняла на него руку! – сказал Эссиорх.
– Ребенок? Которому столько столетий?
– Да, ей уже много веков. Но это века Эдема – легкие как пух, которые проходят как один день. Века юности и покоя. Сейчас же она все больше становиться обычной человеческой девчонкой! Она почти уже ею стала, иначе ты никогда не смогла бы нанести стражу света раны своим копьем! – сказал Эссиорх.
– Откуда ты это знаешь? Даже если все так, как ты говоришь, – какая теперь разница? Свет объявил ее в розыск? Вот я ее и нашла! – пренебрежительно воскликнула Сэнра.
Взгляд Эссиорха стал холодным, как лезвие ее копья.
– Ты нашла не ее! Ты нашла неприятности. Я ее хранитель. Ее боль – моя боль! – сказал он.
Сэнра быстро оглянулась на своего оруженосца. Улита заметила, что тот едва заметно придвинулся к своей госпоже и сдвинул на локте щит. Ведьма, опытная в подобных вещах, тут же поняла, как действует Сэнра в бою. Оруженосец мгновенно выдвигается вперед и прикрывает ее щитом, в то время как сама Сэнра либо метает копье, либо из-под щита наносит удар копьем.
– Так вот почему Даф ничего не сумела сделать своей маголодией! Она была отражена магическим щитом валькирий. Не так ли? – сказала с презрением Улита.
Последнее самообладание оставило Сэнру.
– Умри первая, ведьма! Потом – он! Хранитель изменницы – сам изменник! – крикнула она и, не глядя, закинула назад руку, ожидая, что в ней сейчас окажется копье.
Однако схеме, сотни раз опробованной и всегда удачной, ныне суждено было дать сбой. Улита налетела и толкнула мрачного оруженосца Сэнры плечом. Тот не упал, удержался-таки, но точная координация его движений была нарушена. Он покачнулся. Сэнра, рука, которой была уже занесена в замахе, схватилась не за древко копья, а за его наконечник и вскрикнула, порезавшись.
Страшный, омерзительный, как у гарпии, крик далеко разнесся в лабиринтах новостроек. Перехватив копье другой рукой, она бросилась на Эссиорха. Однако он уже поднял руку на уровень глаз Сэнры.
– Non fructificat autumno arbor, quae vere non floruit[4], – быстро, но отчетливо произнес хранитель.
Сэнра застыла. Кольчуга и нагрудник со звоном соскользнули с ее тела. Копье и щит выпали из рук оруженосца. Он попытался подхватить их с земли, но закричал: они обожгли ему руки. Сэнра зашипела. Последним с головы упал шлем. Улита увидела, как валькирию окутал золотой кокон, быстро теряющий свой
