спускаться по лестнице. Комиссионеры обожают заплеванные лестницы, одежду, обувь и все прочее, что сближает их с лопухоидами и позволяет быть хоть чем-то, вместо того чтобы быть ничем.
Он спустился до третьего этажа, как вдруг что-то заставило его испытать острую тревогу. Внешне все было нормально — пятна солнца на лестнице, исписанные баллончиками стены, но чутье подсказывало: что-то не так. Осторожный комиссионер попытался телепортировать, прозаично провалившись сквозь выложенный плиткой пол подъезда, но магия почему-то не сработала. Тухломон, прекрасно разбиравшийся в таких вещах, понял, что его элементарно взяли под колпак. Блокировали всю его магию. Где-то здесь, на стенах или потолке, в пестроте нацарапанных гвоздем бестолковых узоров, скрывалась зловещая руна, перечеркивающая все его способности. Такие руны во множестве наносили в мире лопухоидов стражи света, стремившиеся ограничить власть посланников мрака. Надо было найти руну и стереть — найти срочно, пока не стало слишком поздно. Если руна была старой — не страшно, он сотрет ее. Опаснее, если руна появилась недавно и сделавший это страж света все еще где-то поблизости…
Принюхиваясь и приглядываясь, Тухломон медленно стал спускаться. В этот миг он больше походил на напружинившуюся рысь, чем на истасканного комиссионера. Взгляд его скользил по стенам. Пещерные откровения на тему личной жизни, чьи-то любовные признания, вдавленный в штукатурку окурок. Где же она, в конце концов? Тухломон уже начинал тревожиться, как вдруг что-то точно царапнуло его глаз. Вот она, руна света — маленькая, но четкая, похожая на острый росчерк пера!
Подкравшись, комиссионер поспешно присел и протянул указательный палец с длинным и острым ногтем, собираясь всего одной лишней чертой нарушить идеальную целостность руны. Однако за мгновение до того, как его ноготь коснулся руны, кто-то невидимый бесцеремонно толкнул его ногой в плечо.
Комиссионер покатился по лестнице, считая пластилиновой головой ступеньки. После одиннадцатой ступеньки падение замедлилось, и он проехал спиной по чему-то относительно ровному.
«Площадка!» — сообразил Тухломон, открывая глаза и вправляя вмявшийся нос. Он попытался встать, но ему в грудь уперся пристегнутый к флейте штык.
— Не двигаться, не моргать, не дышать! Пальцами на ногах не шевелить! Глазными яблоками не двигать! Магию не применять! — рявкнул кто-то, материализуясь посреди площадки.
Над Тухломоном склонился плечистый молодец с правильным носом и тонкими губами. Это был Пуплий, страж из Дома Светлейших. После случившегося недавно конфуза, когда он со скандалом арестовал старшего хранителя света, по рассеянности не ответившего на вопросы стражи, Пуплий вместе со своим напарником Руфином был отстранен от охраны Дома Светлейших и отправлен на патрулирование в лопухоидный мир.
Теперь Руфин стоял за спиной у напарника, держа наготове флейту. На шеях у обоих стражей поблескивали тонкие цепочки с золотыми крыльями. «Полк золотокрылых! Особый рейд», — с ужасом осознал Тухломон. О златокрылых стражи мрака слагали легенды. Только лучшие бойцы, такие как Арей, владевшие силой сотен эйдосов и техникой магического боя, могли позволить себе не бояться его неожиданных вылазок.
Как всякий комиссионер, действующий на свой страх и риск, Тухломон ужасно боялся попасться. Он принимал все меры предосторожности и не попадался никогда, хотя работал многие сотни лет. Недаром по количеству добытых эйдосов он опережал большинство комиссионеров мрака. Но вот теперь… И как это могло случиться?
— Что ты здесь делал, жалкий? Разве тебе ничего не известно о запрещении вам, слугам мрака, охотиться в мире лопухоидов? — грозно спросил Пуплий.
— Это вы мне? Я не охотился, я просто гулял! — плаксиво промямлил Тухломон. Вся его магия была блокирована. Он ничего не мог сделать и имел теперь не больше возможностей, чем любой заурядный лопухоид.
— Как трогательно! Дышал свежим воздухом? — поинтересовался Руфин.
— Да, воздухом! Что, нельзя? — пискнул Тухломон и для убедительности принялся дышать, как мамонт, пробежавший марафонскую дистанцию. В одно мгновение стекла в подъезде запотели.
— Перестань пыхтеть! Ненавижу вашу комиссионерскую вонь! — велел Пуплий.
Тухломон послушно перестал.
— Воздухом, говоришь? Тогда почему в подъезде? Почему не в сибирской тайге? — с насмешкой спросил Пуплий.
— В тайге воздух слишком свежий!.. Меня просквозит! Я слабенький! — всхлипнул Тухломон так жалобно, что даже профессиональный нищий невольно пожалел бы его и дал ему копеечку. Пластилиновое лицо так и лучилось доброжелательностью.
Однако стражей света это не тронуло.
— Я пойду, ребят? Меньше народу — больше кислороду, — сказал Тухломон заискивающе.
— Ты кое-что забыл нам вернуть! — хмыкнул Руфин.
— Разве я у вас что-то брал? Вы меня с кем-то путаете! Я всего лишь скромный продавец антимикробного мыла! И вообще моя твою не понимай! Требую синхронного перевода на украинский! — заскулил Тухломон.
— Не валяй ваньку! Нам нужен эйдос! — негромко сказал Пуплий.
— «Эй нос»? Какой же я нос? С этим диагнозом меня еще не госпитализировали! — искренне удивился Тухломон. Но тотчас понял, что переиграл. Златокрылые переглянулись.
— Эйдос! Ты отдашь его мне сейчас! — очень отчетливо произнес Пуплий.
Тухломон пытливо заглянул в его глаза и прочитал там нечто такое, от чего ему стало жутко. Тухломон внезапно вспомнил, что флейта стража света обладает достаточной силой, чтобы разрушить его бессмертную сущность.
— Ладно-ладно! — сказал он примирительно. — Зачем же так сразу идти на принцип? Все нервничают. Я нервничаю, вы нервничаете… Я захватил его просто как сувенир. Меня упросили! По слабости характера я не смог отказать. Умоляю, отодвиньте немного свою острую палочку! Я с детства боюсь зубочисток.
Пуплий хмыкнул и отвел руку с флейтой, впрочем, продолжая держать ее недалеко от губ. Тухломон поспешно открутил одну из пуговиц и бросил ее стражу.
— Ваш противный эйдос там, внутри! Возьмите его, бяки! — сказал он плаксиво. — А теперь отпустите меня! Мне холодно лежать. Я старый больной человек! У меня радикулит и перхоть! Я три дня ничего не ел! Эй, почему вы не поднимаете пуговицу?
— Оставь ее себе, голубчик! Нам нужна другая, с рукава! — сказал страж.
«Мрак меня возьми! Им и это известно!» — подумал комиссионер.
Тухломон сообразил, что его сдал кто-то из своих. Иначе стражи света никогда не догадались бы, где он прячет эйдосы. «Гады, никакой корпоративной солидарности! Узнаю кто — пропущу через мясорубку, потом склею и еще раз пропущу!» — подумал он.
— Пуговицу с рукава! Живо! — повторил Пуплий.
— Не дам! Имел я вас в виду, противные бяки! — на глазах теряя отвагу, пропищал Тухломон.
— ПУГОВИЦУ! НУ! — Пуплий коротко дунул в флейту, заставив комиссионера кувырком прокатиться по площадке. — Пришел в чувство? Я жду! — Угрожая, страж света вновь поднес флейту к губам. Тухломон в ужасе зажал уши и зажмурился. Любое звучание светлой флейты невыносимо для слуг мрака. — Я жду! — повторил Пуплий тихо и совсем уж грозно.
Тухломон открыл вначале один глаз, затем второй. Что ж, они сами напросились!
— Да нате вам, нате! Все берите! — истерично взвизгнул комиссионер.
Он с треском ниток решительно оторвал от рукава пуговицу и швырнул ее Руфину. Пуговица, вырезанная из кости грозного Тифона, покровителя первомрака, была заговорена так, что служила одному только Тухломону. Вздумай коснуться ее кто-то посторонний, пусть даже сам Арей, его рука, мгновенно перестав повиноваться, выхватила бы из ножен кинжал и вонзила бы его в грудь хозяину. Не окажись кинжала, она мертвой хваткой вцепилась бы ему в горло и сдавливала его до тех пор, пока ее бы не отрубили. Иного способа снять черную магию с коснувшихся пуговицы пальцев не существовало.
Однако опытный Руфин, знавший все уловки мрака, не попался на эту удочку. Он хладнокровно
