животе прежнее бульканье. Должно быть, Лизверь вновь ненароком взглянул на нее.
Арей покачал головой.
– Нет. Я потому и позвал тебя, что хотел посоветоваться. У Лизверя особое задание. Иди-ка сюда!
Мечник поднялся и подвел Улиту к окну.
– Этот приказ Лигула прибыл вместе с Лизверем! Запечатанным. Сам Лизверь его не видел, - негромко шепнул он, показывая Улите единственную, наискось листа написанную строку:
Арей оскалился улыбкой.
– Вот и я поначалу задумался: зачем Лигулу вредить Прасковье? А потом сообразил. Лизверя посылали еще к Мефу! Но Лизверь по своему обыкновению задержался на несколько недель… Он, ты еще убедишься, редкостный тормоз.
– И что будем делать? Подошлем его вредить Мефу? - уточнила Улита.
Мечник помрачнел. Чувство долга вступило в его сознании в схватку с обычным недовольством главой Канцелярии и пало в неравном бою.
– Конечно, синьор помидор заслуживает серьезного наказания. Тем не менее я склонен считать, что наша обязанность не разводить самодеятельность, а буквально следовать приказам вышестоящего начальства, - произнес Арей подчеркнуто сухим голосом.
Мигом все поняв, Улита хихикнула, но тотчас застенчиво заслонила рот ладонью.
– И правильно! «Насл, мрк» так «насл, мрк», - сказала она.
Арей дернул головой, что означало кивок, и отошел к Лизверю.
– Приказ главы Канцелярии! Отправляешься к Прасковье и ее слуге - как его там! - и вредишь им! И еще одно: можешь не спешить.
Лизверь, казалось, несказанно удивился приказу не спешить. Обычно от него требовали сугубо противоположного, и все равно он вечно опаздывал. Улита услышала скрипучее «ыыгх», потом «уэа» - и медлительный дух первомрака исчез, оставив на память о себе зеленое пятно рекордных размеров.
Скрипнуло, жалуясь, кресло. Арей тяжело опустился в него и повернулся к Улите.
– Ну… говори! Что там с тобой такое в последние дни? Ненавижу лица, заспиртованные в тоске.
– Какая тоска, шеф? Для меня в жизни важнее всего простые желудочные радости! - с досадой сказала Улита.
Щеку Арея уколола сухая судорога.
– За вранье буду штрафовать. Скромный восточный штраф в размере одной отрубленной головы, - спокойно предупредил он.
Улита рассказала. Слова вырывались из ее груди толчками. Сухие глаза скользили по отвисшим, с желтыми пузырями воздуха, обоям. Она опять начала беспричинно ненавидеть Эссиорха, ненавидеть так сильно, до трясучки, что в раме жалобно задрожало стекло.
Арея любовная ссора Улиты почти не заинтересовала. Он давно привык к тому, что его секретарша устраивает себе такие встряски раза два в год. Для нее вдрызг поссориться с кем-то - все равно что выпить глоток воды. Нетерпеливо махнув рукой, чтобы остановить ее излияния, он принялся расспрашивать Улиту о том, каким образом у Мефа в руках оказался ее эйдос. Об этом Улита ничего не знала.
– Сходи к Мефу! Поговори с ним! Мальчишка слишком много стал себе позволять! Передай, чтобы сидел тихо, или я рассержусь! Москва вообще-то моя территория, и кому здесь размахивать мечом, решаю только я, - приказал Арей, хмурясь.
Улита встала, энергично растирая лицо. Глаза так и остались сухими. Сезон слезных дождей уже закончился.
– Сама не пойду. Это сделает специально обученный человек, - увильнула Улита.
– Кто это у тебя
– Мошкин. А то сейчас суккубы припрутся, а он с ними работать не умеет. Чуть что - краской заливается. Робкий больно.
Улита вышла в приемную. Подозвала Мошкина, объяснила, что от него требуется, и отправила к Мефу. О том, где поселились Мефодий и Дафна, русский отдел мрака давно оповестили комиссионеры, гнездившиеся как в штукатурных, так и в нравственных щелях общежития озеленителей.
– Я их найду, да? - привычно засомневался Мошкин.
– Найдешь.
– А удобно вот так вот врываться без звонка? - Удобно.
– А они не рассердятся, нет?
– Если ты сейчас же не исчезнешь - тогда рассержусь я! - не выдержала Улита.
Мошкин поместил на одну чашу весов Мефа и Дафну, а на другую - Улиту и мысленно определил, чей гнев весит больше. Кивнул, вспомнил о суккубах, которые сейчас припрутся в резиденцию, и, охотно выскользнув за дверь, очутился на Большой Дмитровке.
Погода была колеблющаяся и такая же до конца ни в чем не уверенная, как и сам Мошкин. «Не дождь, нет? Но и не солнце, нет?» - точно спрашивала она у самой себя, и то затягивалась тучами, то проглядывала неуверенными пятнами ясного неба.
Мошкин был уже на полпути к метро, когда увидел знакомое лицо, мелькнувшее в толпе, и память привычно выстрелила имя:
– Лариса!
Девушка нервно оглянулась на Мошкина, после короткого замешательства узнала его и остановилась. Не виделись они уже года три-четыре. С Ларисой Евгеша когда-то вместе ходил в Студию развития воображения. Там им давали всякие необычные задания. Однажды заставили представлять себя осенними листочками, которые падают с дерева. Один мальчик решил упасть с высокой ветки, залез на подоконник, неудачно упал, сломал ключицу и стал корчиться.
– Странный ты какой-то листочек! - задумчиво сказала руководильница студии. Она не сразу сообразила, что случилось.
Мошкин сам не понял, что заставило его окликнуть Ларису. Как девушка она никогда ему не нравилась. Маленькая, сдавленная, с неожиданно толстыми ногами и резким голосом. Это был тот случай, когда гадкий утенок превращается непосредственно в гадкую утку, таинственным образом минуя стадию прекрасного лебедя.
И вот теперь они шли рядом - неинтересные друг другу люди разного пола, у которых никогда не будет романа и вообще ничего не будет. Оба прекрасно это понимали и ждали минимального внешнего повода, чтобы разбежаться. Мошкин шагал, дежурно изображал приветливость и радость, от которой у него судорогой сводило мышцы лица, и взглядом промерял расстояние до метро. Метро было почти рядом, но мешалась оживленная улица без светофоров. Приходилось делать крюк.
И вот Мошкин уныло шел и от нечего делать размышлял: некрасива Лариса, потому что зла, или зла, потому что некрасива. Обе версии были правдоподобными. Лариса бежала рядом с ним полубоком и визгливым, как диск пилы-болгарки, голосом конспективно, через запятую, перебирала всех общих знакомых:
– Анька просто самка собаки… Натурально самка! Федор - урод! Димон, ты помнишь, всех нас старше был, провалился в институт, тупарь, и его втюхали в платный… Кузьмина увела у меня парня! Я ей морду кислотой оболью!
