свидание. Некий работник министерства собирается отдать эйдос за встречу со своей первой студенческой любовью!
— А что за любовь? — спросила Даф.
— А-а, ничего особенного! Пустоватая такая девица с зубами и ногами, — сказал суккуб с таким презрением, будто иметь зубы и ноги было чем-то предосудительным. — Интересно, он хотя бы поинтересуется, почему она не изменилась за тридцать лет? Кстати, оригинал с внуками и двумя собаками живет от него в трех улицах, но не представляет для нашего друга никакой ценности. Мечты, мечты! Порой они стоят больше, чем явь… Ну я полетел на крылышках любви! Не упусти Мефодия, нюня моя!
— Не упущу! — под нос себе сказала Даф.
— Твоя любовь — уж поверь мне на слово — на сопельке висит, волоском укрепляется! Нужна будет моя помощь — только свистни! Крылышки — и я твой!
— Нет! — твердо сказала Даф.
Суккуб сложил пальцы кольцом и посмотрел на Дафну сквозь дырочку.
— Так и быть! Дам тебе совет! — сказал он великодушно. — Настолько же хороший, насколько бесплатный. Когда мак станет коричневым или желтым, ты еще сможешь вернуть ему прежний цвет и вместе с ним любовь Мефодия… Что интересно?
— Как? — невольно спросила Даф.
Хнык воровато огляделся.
— Достаточно будет окропить мак кое-чем алым! — сказал он громким шепотом.
— Алым?
— Именно, нюня моя! Алым! А что может быть алее крови смертного? Только кровь светлого стража!
— Я не стану никого убивать! — с презрением сказала Даф.
— А никого убивать и не надо. Вполне хватит крови из твоего пальца… А когда мак вновь станет красным, приколи его к рубашке Мефодия около ворота. Не будет рубашки — сойдет и майка… Ну мне пора, светлая! Чмоки-чпоки!
— Чмоки-чпоки! — невольно улыбаясь, повторила Даф.
— Не скучай! Я тебе как-нибудь приснюсь! Пока-пока, сладкая!
Суккуб сладко пошевелил пальчиками. Даф поежилась. Увидеть суккуба во сне — недобрый знак. Сон — их стихия. Во сне они выпивают силы и душу.
— Я сама тебе приснюсь, мой сладкий! — сказала Даф, не оставаясь в долгу.
Хнык передернулся, точно у него разом заныли все зубы. Кто каким оружием разит — тот того оружия страшится. Примерно так пугаются цыганки, слыша слова: «Я сама тебе погадаю!», произнесенные с нужным градусом убежденности. Обещание присниться суккубу действеннее любых проклятий. Суккуб, увидевший во сне светлого стража, долго потом не выберется из Тартара в человеческий мир.
Хнык растаял в воздухе. Даф некоторое время задумчиво рассматривала мак, вложенный ей в руку. Избавиться от него или нет? Достав флейту, Даф проверила мак короткой маголодией, которая уничтожила бы цветок, представляй он для нее непосредственную опасность. Однако мак благополучно уцелел. Он лишь поменял цвет, запылав еще ярче.
«Ага! Похоже, меня кто-то любит! Интересно кто? Депресняк?» — с любопытством подумала Даф, покосившись на кота. Высунув страшный фиолетовый язык, он вылизывал заднюю лапу и, если любил ее, то в фоновом, чрезвычайно ненавязчивом режиме.
Поразмыслив, Дафна не стала выбрасывать мак, равно как не стала и вставлять в петлицу. Вместо этого она сделала нечто среднее, а именно сунула его в карман. Средний пусть всегда самый простой. Другое дело, что редко ведет в правильном направлении.
Голод, отогнанный на время вторжением суккуба, вновь вернулся и принялся настойчиво покашливать у Даф за спиной. Растущий организм требовал цемента и кирпичей для дальнейшего строительства себя, любимого.
«А не зайти ли мне к Эде Хаврону? Он тут где-то недалеко работает!» — подумала Даф. Карта Москвы подробно соткалась у нее в памяти со всеми потертостями на сгибах и пестротой мелких шрифтов на тех маленьких переулках, что были гораздо короче своих названий.
Однако волею судеб свидание с Эдей Хавроном состоялось позже и совсем даже не в «Дамских пальчиках». Пока же Дафну ждала еще одна встреча.
Отыскивая дорогу к Хаврону, Дафна начала петлять по переулкам. Первое время переулочки сохраняли какое-то достоинство: чванились старинными домами, чугунными оградами посольств и идиллическими будочками с дремавшими в них милицейскими фуражками. Но по мере того, как Дафна удалялась от центра, переулки становились все ничтожнее. Мусорные контейнеры, прежде прятавшиеся по углам, теперь прыгали прямо в глаза. Из потрескавшихся стен домов кое-где, дурея от собственной веселой наглости, торчали березки.
Когда же Даф, наскучив переулками, свернула во дворы, пошла уже полная околесица. Между сверкавшими иномарками ржавели заброшенные мастодонты, сгнившие колеса которых были неизменно подперты кирпичами. На подоконниках нижних этажей мирно лысели герани, и лишь новые водосточные трубы хорохорились, что, мол, мы тут в глуши, тоже не в рукав сморкаемся. Сложно было поверить, что это центр города.
Даф пересекла еще два-три переулка и вышла на оживленную улицу. Пока она отыскивала глазами синий прямоугольник вывески, соображая куда ей идти дальше, справа послышались выстрелы. Депресняк поджал уши. Пока воображению Даф рисовались всевозможные уголовно-романтические картины на тему вооруженных до зубов гномиков, удиравших из банка с мешками денег, к ней, окутанный сизым дымом, подлетел мотоцикл. Это его глушитель — а точнее его отсутствие — производил оглушительные хлопки, которые Даф приняла за стрельбу.
Немного не доехав до Даф, мотоцикл мнительно чихнул и умолк. С мотоцикла торопливо слез широкоплечий великан. Когда он перекидывал ногу, на поясе блеснул ремень в форме руки скелета.
— Привет, Эссиорх! — сказала Дафна, переводя взгляд с мотоцикла на своего хранителя и с хранителя на мотоцикл. Она никак не могла определиться, чье появление поразило ее сильнее. Эссиорх как будто заслуживал больше внимания. С другой стороны, мотоцикл она видела впервые.
Подбежав к Дафне, хранитель недоуменно огляделся. Его громадные ручищи были сжаты в кулаки. Но, увы, сражаться было совершенно не с кем. Разве что с обклеенной рекламными бумажками водосточной трубой, но она вполне могла дать сдачу, свалившись на голову.
— Где? — крикнул Эссиорх.
— Что «где»? — не поняла Даф.
— Враги! Я ощутил, что тебе грозит опасность, и сразу примчался. К сожалению, в дороге у меня заглох мотоцикл…
Даф присела на корточки, разглядывая то, что Эссиорх назвал мотоциклом.
— М-да… — сказала она. — Никогда бы не подумала, что из старого лома можно собрать такую чудную тачку для перевозки хлама! Та еще шутка пьяного Кулибина!
— Это не тачка! — оскорбился Эссиорх. — Мотоцикл отличный! За основу взят «Урал», а все остальное сплошная импровизация. Рама, например, переварена под жигулевское колесо. Денег сюда вложено немного, зато любви вагоны. А только любовь и имеет значение в определении истинной стоимости предметов… Жаль только, что батарея дохлая!.. А глушитель я сам снял.
— Ага, бывает… Эдя Хаврон тоже недавно снял дверцу от стиральной машины. Ему надо было достать что-то с верхней полки, и он додумался встать на дверцу ногой… Теперь стирают у соседки. Платят ей продуктами: по картофелине за каждую наволочку. Носки идут по отдельному тарифу, — похлопав мотоцикл по седлу, миролюбиво заметила Даф.
Эссиорх побагровел. Даф подумала, что додумайся кто-нибудь дотронуться до его лба незажженной сигаретой, она вспыхнула бы сама собой.
— Я ДЕЙСТВИТЕЛЬНО сам снял глушитель, — пылая гневом, сказал Эссиорх.
