Таня поморщилась.
– Какой смысл? Что они могли сделать магам?
– В сущности, ничего. Но Танталу нужно было выиграть время. И он добился своего. Пока маги и охотники сражались с мертвяками, он успел закончить зеркало. Когда дверь хижины вышибли, то увидели Тантала. Он стоял у большого котла. И хотя огонь под ним уже погас, в котле кипела отвратительная, вязкая жидкость, в которой отражались
все предметы этого мира и все живущие в мире, кроме того единственного, кто смотрел в котел. Это и было жидкое зеркало некромага Тантала.
– Это невозможно. В мире слишком много людей и предметов, чтобы одно зеркало было способно вместить все! - сказала Таня.
Сарданапал грустно улыбнулся.
– К сожалению, возможно. Скажу больше: достаточно, не страшась боли, опустить в котел руку, и можно извлечь из него любой предмет, который ты видишь, как бы далеко он ни находился. Но это должен быть обязательно темный предмет. Кроме того, у зеркала Тантала есть и другие магические свойства.
– Какие? - спросила Таня.
Она напряженно пыталась понять, зачем жидкое зеркало Тантала могло понадобиться Бейбар- сову.
Академик быстро взглянул на Таню.
– Зеркало Тантала наделяет даром особого оборотничества. Оно будет проявляться только ночью и только при лунном свете. Жизни двух людей - твоя и того, чей облик ты примешь хотя бы раз - с этой минуты сливаются воедино. Единая кровеносная система судьбы. Уколется один - кровь у обоих. Постепенно их сознание тоже начнет объединяться. Тот из двоих, кто нравственно сильнее, будет влиять на более слабого даже в том случае, если они никогда не увидятся…
Таня опустила глаза. Ей вспомнился Серый Камень.
– Так что стало с Танталом? Его убили? - спросила она, чтобы сменить тему.
– Нет. В него не успели выпустить ни одной искры. Тантал прыгнул в кипящее зеркало и исчез.
– А кому он передал свой дар? Некромаг не может умереть, пока не передаст дара.
– Это долгая история, - уклончиво ответил академик.
– Но Тантал погиб?
– Принято было считать, что он в Потустороннем Мире, - сказал Сарданапал.
– Было? Значит, теперь нет???
Сарданапал потянулся к карману и за золотую цепь вытянул часы - большая, с мелкими бриллиантами луковица была подарена ему князем Потемкиным за помощь в присоединении Крыма.
– Мне пора, Таня! Прости, что привел к тебе охотников из Магщества. Они были чудовищно назойливы, - сказал он и, поклонившись, вышел.
Заметив, что академик забыл закрыть дверь, Таня хотела сделать это искрой, но внезапно поняла, что не слышит шагов главы Тибидохса по коридору. Неужели так спешил, что телепортировал? На мага его уровня школьные блокировки, разумеется, не распространяются. Таня подошла к двери и увидела, что академик стоит шагах в пяти и поднимает к глазам ладонь, на которой проявляется лицо Поклепа. Магу уровня Сарданапала не требовался зудильник, когда ему нужно было кого-то вызвать.
– Сколько срабатываний Гардарики было за последние два дня? - услышала она голос академика.
Что ответил Поклеп, Таня не разобрала. Сарда-напал кивнул.
– А сколько реально гостей прибыло? Ему снова ответили. Сарданапал подул на ладонь, и лицо Поклепа исчезло.
– Этого я и опасался, - сказал академик.
Глава 5
ПОДВАЛ - ЭТО ЧЕРДАК, КОТОРОМУ НЕ УДАЛОСЬ ВОЗВЫСИТЬСЯ
Единственное, что имеет цену, - это здоровая, горячая, энергичная кровь. Не только умная, но и способная умерить свой ум, когда он становится неподъемной ношей.
Едва полувампиры и академик ушли, как через окно на пылесосе ворвался взбудораженный Ванька. Свитер на нем был разодран. Лицо в копоти. На щеке - пять длинных царапин, загибающихся книзу.
– Ну, Тарарах и дает! В драке он настоящий гладиатор! Видела бы ты, какую взбучку мы задали этим уродам! Их было восемь, не считая тех, что так и не рискнули сунуться!… - крикнул Ванька, спрыгивая с пылесоса прямо на стол.
– Я догадывалась, куда вы полетели. Надо было хоть Поклепа с собой взять, - сказала Таня, озабоченно разглядывая Ванькино лицо.
– Мы и сами справились. Входим в конюшню, а там концлагерь. Пегасы загнанные, на крыльях болячки, на шеях следы укусов. А тут подваливает хозяин и начинает требовать денег, что мы задержали Пегаса! Жирный такой упырь. Ротик в сале прорезан, глазки блестят… Тарарах, не тратя слов, сразу вложился справа, а я еще две искры добавил, уже от себя. Тут на нас накинулись конюхи и пошло-поехало. В общем, когда мы оттуда уезжали, у них в конюшне не было ни одного животного. Мы всех выпустили.
– Правильно сделали. Тарарах-то не сильно пострадал?
– Меньше, чем я. Так, пара ссадин. Он сразу схватил лопату, так что они близко не совались. А меня-таки один упырь укусил! На тот момент у него были еще зубы! - похвастался Ванька, показывая Тане глубокую рану в районе запястья.
– Ты что, спятил? Ты же теперь сам упырем станешь! - испугалась Таня.
– Не-а, не факт, - успокоил ее Ванька. - Я уже залетал к Ягге. Она обложила рану землей из Трансильвании. Сказала, через некоторое время меня может потянуть на кровь и на сырое мясо, но это ненадолго. День, два, а потом все отпустит, если я смету держать себя в руках… Ускоренное течение болезни с последующим выздоровлением. А там все зависит от того, насколько глубоко проникла слюна этого урода.
– Звучит оптимистично. Ягге всегда умела утешить, - сказала Таня задумчиво.
Ванька спрыгнул со стола.
– Ерунда! Ягге всегда любила запугать. Лекари, они самые хитрые существа на свете. Если у тебя пустяковая рана - они стращают заражением крови, гангреной и всякой гадостью. При этом делают круглые глаза, а сами втайне над тобой ржут. Если же ты заболел всерьез - тебе говорят, что все пустяки и главное больше оптимизма.
Валялкин был такой веселый, взбудораженный, радостный, такой весь 'ванькинский', что Тане захотелось поймать его вихрастую голову и прижать ее к себе.
– Я тебя люблю, - сказала она.
Ванька серьезно посмотрел на нее. Глаза его сияли.
– Три, - удовлетворенно произнес он.
– Что три?
– За те две тысячи дней, что мы знакомы, ты говоришь это в третий раз. Если это говорить чаще, слова обесценятся. 'Я тебя люблю!' станет вежливой банальщиной, такой же, как 'привет!' или 'как ваши дела?'.
– Ты зануда, - сказала Таня нежно.
Она давно изучила своего Валялкина. При внешней мягкости он был куда тверже громогласного и шумного Ягуна, который чуть что принимался жестикулировать и топать ногами, как итальянец, которому
