– Устанет она, ага! Это тебе не лошадь, чтобы уставать. Ты что, не знаешь, что такое оживляющие заклинания из запрещенного списка? Мы в эту лавку столько магии всадили - на тысячу лет хватит…
Семь-Пень-Дыр выглядел обескураженным. Оставлять Ваньку на взбесившейся скамейке не входило в его планы. Он ведь только хотел, чтобы чистюля с белого отделения разбил себе нос. Не более того.
Таня не отрывала глаз от Ваньки Валялкина, не зная, как ему помочь. Похоже, у Ваньки от постоянных толчков и ударов начинала кружиться голова. Его правая рука, которой он удерживал равновесие, взмахивала уже не так решительно. Несколько раз он заваливался то в одну, то в другую сторону и лишь чудом удерживался на гладкой деревянной доске. Спрыгнуть сейчас было невозможно, и Ванька это понимал. При таких скачках это было почти равносильно тому, чтобы немедленно свернуть себе шею. К тому же секунду спустя на месте, куда бы он приземлился, оказалась бы взбесившаяся скамейка.
– Держись, друг! Попробуй Чебурыхнус парашютис форте! А потом сразу подстраховочное! - крикнул Баб-Ягун.
Возможно, Ванька успел бы последовать его совету, но тут скамейка взбрыкнула и резко скаканула в сторону. Ванька не успел ни отклониться, ни даже крикнуть Ойойойс шмякис брякис, Он ударился головой о стену и, оглушенный, был сброшен вниз корчащейся от злобы деревяшкой.
Ванька еще не упал, а Таня уже метнулась к нему.
– Танька, лавка! - завопил Баб-Ягун. Он попытался сшибить скамейку боевой искрой, но промахнулся.
Таня вскинула руку, уже понимая, что не сумеет уклониться от лавки, обрушивающейся на них с Ванькой. Холодная рука ужаса ласково взяла ее за горло. Сбивчивые мысли, как кегельные шары, застучали в голове: 'Сейчас она рухнет, сейчас, сейчас…'
Мгновения шли, а скамейка все висела в воздухе. Секунды размывались в вечность. Таня попыталась отпрыгнуть, схватить Ваньку, оттащить в сторону, но не могла даже сдвинуться с места. Время, раздавшееся для ее сознания, осталось таким же неумолимым для тела, взращенного в футляре магического контрабаса на лоджии у тети Нинели.
А потом Тане почудилось, что за окном полыхнуло красное зарево, щупальцами света втянувшее Тибидохс в свою дрожащую розоватую окружность. Словно невидимый великан выпустил из кольца громадную, размером с солнце, красную искру.
Внезапно скамейка изменила траекторию падения и, истратив весь свой пыл, завалилась набок в полуметре от Тани, точно дохлое насекомое, вскинув вверх ножки, Таня все никак не могла оторвать от нее взгляд и понять, почему взбесившаяся скамья, не убив их, оказалась совсем в другом месте. Кто усмирил ее и зачем?
Это было непредсказуемо и даже страшно. В дело явно вмешалась чья-то мощная посторонняя магия - причем магия темная. Это можно было определить по цвету той вспышки. По яркости вспышка была такой, будто тысячи искр собрались в единый огненный шар немыслимой силы. И это при том, что магия даже в три искры была явлением чрезвычайным.
– С чего это она утихомирилась? Там же магии было на целую вечность! - Демьян Горьянов пораженно разинул рот, разглядывая скамью.
Похоже, никто из темных, да и из светлых магов, за исключением одной Тани, не видел красного зарева за окном, и уже это было непостижимо. Что это за выборочная магия, которую может видеть один, но о которой даже не подозревают другие!
'Не может быть, чтобы скамья нас пожалела. Это же бешеное родео! Вселившийся в нее дух не знал жалости. Какой-то темный маг помог мне, а темные маги просто так не помогают… И как он вообще узнал, что тут творится? Значит, следил, но зачем? И что это за маг, если он может выбрасывать искры сильнее, чем у Чумы-дель-Торт?' - недоумевала Таня.
Ванька застонал. После падения он неподвижно застыл на полу лицом вниз. Таня бережно перевернула его и положила его голову к себе на колени.
– Зачем?! С какой стати ты вообще полез на эту лавку? - закричала она.
Ей казалось, она ни на кого никогда так не злилась, как сейчас на Ваньку. И ни за кого так не волновалась.
– Я… я просто не мог иначе… ты же знаешь почему… - едва выговорил Валялкин.
И как он только мог так блаженно улыбаться, когда губы у него были разбиты в кровь, а вся правая сторона лица превратилась в сплошную ссадину?
– Почему, дурья твоя башка? Разве было не ясно, что эти темные тебя подставят? Ты же знал, знал! Ванька стиснул Тане руку.
– Я тебе никогда об этом не говорил… Я сделал бы это снова… Сделал бы для тебя, потому что ты была рядом и я не мог…
– Что 'и я'? - перебила Таня. - По-твоему, меня бы очень обрадовало, если бы тебя залягала эта укушенная табуретка?
– Ты не понимаешь… Как ты можешь понять, когда я пугало в майке, которое… с которым никто… Что ты вообще понимаешь? - не договорив, Ванька улыбнулся еще блаженнее и закатил глаза.
– Ягун, чего ты стоишь? Разве ты не видишь?… Помоги мне! - крикнула Таня.
Таня и Баб-Ягун схватили Ваньку и потащили в маг-пункт. Им деятельно помогал Шурасик. Попутно обнаружилось, что все это время он любознательно подслушивал под дверью, изредка конспектируя заинтересовавшие его моменты в записную книжечку.
Семь-Пень-Дыр, Жикин, Демьян Горьянов и Гуня остались в комнате. У истинных черных магов было не принято помогать белым. Если, конечно, они сами когда-то не были белыми, как тот же Шурасик.
– Фи! - с презрением сказал Жора Жикин. - Вы слышали, что он молол? Готов поспорить, этот жалкий маечник влюблен в Гроттершу! И самое прикольное, что только одна Гроттерша, кажется, этого не понимает. Вот я, например, всегда смекаю, когда в меня влюблены. Когда вчера Гробыня опрокинула на меня поднос с компотом, я сразу уловил, что надо назначать свидание, потому что вообще-то никто не просил ее делать крюк на ползала да еще спотыкаться на ровном месте…
Спохватившись, что сморозил лишнее, Жикин пугливо покосился на Гломова, на всякий случай страхуя нос. Но Гуня, к счастью для него, не вслушивался в бессвязное бормотание местного донжуана.
Он сидел на полу и то и дело зачем-то встряхивал рукой. Крошечное серебряное колечко, врезавшееся в толстый, как любительская сарделька, палец Гломова, выглядело нелепо. Но тут уж ничего не поделаешь - магические кольца выбирают тебя сами. Один раз и на всю жизнь.
– Слышь, Демьян, тупо все как-то получилось! Скамья-то парня чуть совсем не прибила… Но меня больше другое напрягает: мой перстень чё-то совсем перестал искры пулять! - басом пожаловался Гуня, снова встряхивая кольцо.
– Просто ты свой перстень давно не чистил… Дай я попробую! Буйнус палатис! - приказал Горьянов.
Красная искра погасла, едва оторвавшись от его перстня, Деревянная скамья неохотно дрыгнула повернутой к потолку ножкой и вновь застыла.
– И у меня чего-то искры тусклые стали. Магия пропадает. Может, кто-то на нее блокировку наложил, а? - озабоченно сказал Демьян.
– Точно… С магией что-то происходит. Не иначе, как где-то близко Поклеп шастает, или я сам не знаю чего… - неохотно признал Семь-Пень-Дыр.
Некоторое время спустя Гуня Гломов, все еще тупо разглядывающий кольцо, поднес его к самому лицу и неосторожно встряхнул. Выскочившая искра обожгла ему многострадальный нос.
– Во, блин, дела! То есть магия, то нету! Когда я еще у лопухоидов жил, у нас такие фокусы электричество выкидывало! То вырубается во всем подъезде, то опять горит! - поразился Гуня.
– При чем тут лопухоиды и электричество? Ты бредишь! - брезгливо поморщился Горьянов.
Демьян, как и многие в Тибидохсе, был невысокого мнения о сообразительности Гломова. А раз так, он даже предположить не мог, какая светлая мысль забрела случайно в пустую, как пыльный чулан, голову Гломова.
