поморщившись, сказала практичная Лиза Зализина.
– Девушка, вы рассуждаете точно так же, как мои завистники в Магфорде! - печально произнес Фудзий. - Они все ополчились на меня после того, как я превратил жену декана в жабу! Но не виноват же я, что у нее была такая скрытая сущность?! Вы улавливаете мою мысль?
В классе разразилась настоящая буря. Смех, сдерживаемый весь урок, вырвался наружу, как лава, которой наскучило вяло бурлить в недрах вулкана. Баб-Ягун не мог даже выговорить: 'Мамочка моя бабуся!', а только взвизгивал: 'Ой, я не могу!' Преподаватель, необратимо превративший жену магфордского декана в лягушку, мгновенно стал героем. В скрытой иерархии 'любви-нелюбви', которую выстраивал для себя каждый ученик, Фудзий мгновенно вырос на сто пунктов и встал где-то рядом с Тарарахом и Сарданапалом, оставив далеко позади и Зуби, и Медузию, и Поклепа.
Таня смотрела на занудливого преподавателя совсем другими глазами. Низенький, красноносый, нелепый, он показался ей вдруг магом-романтиком, освобождающим душу предметов из оков ее нелепой оболочки.
– Ноуменус кантус выпулялис, - тихо повторила она, думая, сработает ли это заклинание без тех пассов, что делал Фудзий.
– Все свободны! Завтра в то же время! - сухо сказал магфордский преподаватель.
Похоже, он искренне не понимал, чем вызван смех, и был даже обижен таким к себе отношением. Он повернулся и, поманив летающий журнал, вышел из класса. За ним потянулись все остальные. Даже Кузя Тузиков запрыгал на одной ноге.
В классе остались только Таня, которой захотелось поймать и выпустить летучую мышь, все еще бившуюся в стекло, и Гробыня. Склепова искала свою уползшую ручку, которую не так давно сглазил Шурасик.
Таня почти уже поймала летучую мышь, как вдруг двойные рамы аудитории распахнулись. Вместе с влажным океанским ветром в класс влетели два купидончика с огромной корзиной цветов.
Гробыня всплеснула ручками.
– Пупперчик! Это от него, я знаю! Только он такой деликатный! Сюда, сюда, это мне! - завизжала она.
Но купидончики, трепеща крылышками, пролетели мимо нее и направились к Тане. Таня делала страшные глаза и показывала купидончикам кулак, но глупые крылатые младенцы не понимали намеков. К тому же они явно успели перессориться между собой, деля полученные от Пуппера в награду пирожные. У одного купидончика распухла губа, у другого была под глазом подозрительная синева.
– На, держи! За конфетами после обеда залетим! - буркнули они, уронили корзину с цветами Тане на голову и улетели.
Пока Таня выбиралась из-под цветов, Гробыня тигрицей подскочила к корзине и выхватила спрятанную там открытку. На открытке, изображавшей воркующих голубков, красным маркером было написано:
С минуту Гробыня оставалась неподвижна, а потом… впрочем, я не рискну это даже описывать… скажу только, что даже в пруду у сторожки Древнира вскипела вода.
– Как ты это сделала? - выдохнула Гробыня, когда ее ярость обрела более или менее контролируемые формы и она перестала осыпать Таню сглазами и проклятиями, от которых та едва успевала блокироваться.
– Утихни, Склеп! Никто этого не хотел. Это все то твое заклинание! Фигурку из теста вылепила я, и произнесла его тоже я. Вот и результат! Раньше надо было думать! - пожимая плечами, сказала Таня.
Она испытывала к Гробыне жалость, хотя та никак не была похожа на беспомощного Фудзия да и вообще кому угодно могла дать отпор. Не дожидаясь, пока Склепова вновь начнет осыпать ее искрами, она выскользнула из аудитории и закрыла за собой дверь. Гробыня осталась одна. Плача от злости, она топтала цветы. Потом сожгла огнеметным заклинанием корзину.
– Не сработало! Этот негодяй полюбил Гроттершу! Но я этого так не оставлю! Я применю крайнее средство! Он пожалеет, что выбрал ее, а не меня! Я… я прибегну к помощи магфии! Они достанут мне его из-под земли! - крикнула она.
Гробыня отправилась в комнату, заперлась, перевернула кровать и выдвинула потайной ящик.
– Только разболтай кому-нибудь! - пригрозила она Пажу, разворачивая скелет глазницами к стене.
Паж обиженно защелкал зубами. Мушкетерские перья на его шляпе разочарованно обвисли.
Достав из потайного ящика записную книжку, Гробыня попыталась открыть ее, но записная книжка внезапно превратилась в крысу и попыталась цапнуть ее за палец.
– Вот дырявая голова! Своякис маякис! - сказала Склепова, небрежно выпуская красную искру.
Крыса присмирела и вновь стала записной книжкой. Пролистав ее, Гробыня наконец обнаружила то, что было ей нужно - одно из ста опаснейших запрещенных заклинаний. Чтобы оно не исчезло, как имеют привычку исчезать многие перенесенные на бумагу заклинания, Склепова ухитрилась записать его особым ученическим шифром.
То и дело косясь на дверь, Гробыня шепотом прочитала длинное заклинание, завершившееся словами: 'Маньякус пришивакус магфиозо якудзякус!'
Полыхнула красная искра. Черные Шторы в ужасе вздулись пузырем и тотчас опали, задрожав могильной бахромой. Сквозь приоткрытое окно в комнату, озираясь, скользнул купидончик. Это был хмурый младенец магфиозного вида, в зеркальных очках. Лук, помещающийся в его колчане, был гораздо больше, чем у других купидонов. То же самое можно было сказать и о стрелах. Они были такой длины, что колчан с ними свешивался гораздо ниже пухлых купидоньих ножек, слегка нарушавших общее магфиозное впечатление.
– Проблемы? - спросил младенец писклявым голосом.
– Есть заказ! - дрожа, сказала Склепова. Купидончик молча протянул толстенькую ручку. Гробыня достала из-под подушки фотографию Пуппера и показала ее купидону. Магфиози взял фотографию и скользнул по ней равнодушным взглядом. Склепова решила, что он не узнал Гурия, но вскоре обнаружилось, что это не так.
– Сколько? - спросил он.
– Две плитки шоколада! - выпалила Склепова.
Купидон расхохотался и вернул фотографию Гробыне.
– Не дело! Клиента хорошо охраняют. Две плитки - это цена лопухоида… Гробыня помрачнела.
– Сколько? - спросила она.
Купидончик показал ей пять пальцев, а потом еще пять. Больше, чем до десяти, ни один купидончик считать не умеет, даже самый магфиозный.
– Вот столько! И столько же, когда работа будет выполнена.
Склепова облегченно вздохнула. Она отбросила подушку и вручила купидончику заранее приготовленные плитки.
– Хорошо, Чума-дель-Торт тебя побери! Если Пуппер меня полюбит, ты треснешь от шоколада! - сказала она.
Купидончик ухмыльнулся и ссыпал плитки в колчан.
– Мои стрелы разят без промаха, хозяйка! Он влюбится в вас, как хмырь в тухлое мясо! Втрескается по уши! - пообещал он.
– Имей в виду: он уже заговорен на фигурку из теста и любит другую, - предупредила Гробыня.
Купидончик поморщился с таким презрением, что с его младенческого носа соскочили очки.
– Вы не знаете моих стрел. Три стрелы, и он ваш навеки, - заверил он.
– Только не забудь про контрольную стрелу! Все должно быть наверняка, - велела Гробыня.
– Без проблем, хозяйка! Я вижу, вы имеете опыт. Считайте, он уже ваш… - сказал купидончик.
Он поправил подтяжки, поднял очки и улетел, трепеща очень магфиозными золотистыми крылышками. Гробыня проводила его задумчивым взглядом. Потом задвинула Черные Шторы и уселась на
