времени.
– Мы не можем задерживаться, Поклеп! - нетерпеливо крикнул академик Сарданапал. - Надо выяснить, куда направился Готфрид… И распорядись: пусть кто-нибудь отведет циклопа в магпункт. Бедняга до сих пор без чувств!
Завуч неохотно отвел от Гробыни замораживающий взгляд.
– Мы еще вернемся к этой крайне интересной теме, Склепова! Кстати, к тебе, Гроттер, это тоже относится! Я не забыл, что видел тебя в ночь, когда украли котел… - пригрозил он и вышел, настежь распахнув дверь.
Сарданапал поманил Таню к себе.
– Спрячь это получше! Я бы мог спрятать и сам, но по определенным причинам важно, чтобы все шло как идет, - сказал он вполголоса, чтобы не слышала Гробыня. - Возможно, он и должен это обнаружить, но не сейчас.
Таня вздрогнула.
– Что я должна спрятать? Вы знаете, за чем он приходил, да?
– Скажем так: я догадываюсь… Держись, девочка, и помни, что твоя смертельная клятва все еще действует, хотя, признаться, я слегка ослабил ее. Хотел бы я знать, почему все сваливается именно на тебя? - Академик грустно улыбнулся, ласково коснулся ее волос и вышел.
Таня была в замешательстве. Она не понимала, о чем говорил с ней Сарданапал. Что на нее свалилось? Почему к ней в комнату пришел Спящий Красавец? И отчего академик отказался ей что-либо объяснить, ограничившись туманными намеками?
Гробыня обернулась и наконец рискнула отойти от Черных Штор.
– Ну что, Гроттерша, расскажешь, где ты была ночью, когда украли котел? - спросила она елейным голоском.
– Где надо - там и была. А что делал на шторах купидончик в зеркальных очках? - в тон ей ответила Таня.
– Что надо - то и делал. У тебя забыл разрешения спросить! - явно нервничая, огрызнулась Гробыня.
Она плюхнулась на кровать, включила на полную громкость зудильник и стала полировать ногти. Тема была исчерпана. Воюющие армии временно откатили свои пушки, свернули знамена и разошлись восвояси.
Уже намного позже, нагнувшись, чтобы что-то достать, Таня заметила, что футляр ее контрабаса выдвинут из-под кровати сильнее, чем она сама всегда это делала. Ей даже показалось, что застежку пытались открыть. Во всяком случае, на ней остались небольшие, но все же заметные бороздки от ногтей.
Теперь Таня поняла, зачем приходил сюда Спящий Красавец.
'Ему нужен футляр! Но почему?' - ломала она себе голову.
А где-то на горизонтах памяти уже маячил ломкой тенью высокий трон с резной готической спинкой.
'И где я спрячу футляр? - продолжала думать Таня. - Хотя… А вот в ангаре у Гоярына, скажем, под его поилкой! А что: роскошное место! Хотела бы я видеть того, кто на глазах у Гоярына попытается перевернуть его поилку! Не говоря уже о том, что Соловей для повышения огнеметности перевел его со ртути на чистый нитроглицерин!'
Так Таня и поступила. На следующий день после тренировки она незаметно прокралась в ангар, Старый дракон спокойно смотрел, как она осторожно отодвигает его поилку и прячет футляр. Из его ноздрей струйками вырывался дым. Когда Таня вышла, он положил на поилку тяжелую морду, всем своим видом показывая, что никому не советует повторять этот трюк. Впрочем, никто и не пытался. Кроме Ваньки Валялкина, Кати Лотковой, Тани, Кузи Тузикова и Семь-Пень-Дыра, все предпочитали держаться от дракона в стороне. Даже ангарные джинны без особой нужды не рисковали заходить сюда…
Спустя неделю Спящий Красавец явился в их с Гробыней комнату среди ночи. Не обнаружив футляра, он зарычал, в раздражении сорвал с окна Черные Шторы и удалился…
Тридцать первого августа в Зале Двух Стихий, где только что собралась вся школа, а также баб- ёжки во главе с Матреной Большой, Мертвая Царевна, тридцать три богатыря, кот Баюн и многие-многие другие, внезапно загрохотал сводный оркестр циклопов. Один за другим в зал входили косматые оркестранты в бараньих шкурах и, двигаясь точно по черте, где прежде, пока цел был волос Древнира, плясала полоса огня, разграничивающая тьму и свет, дули в трубы.
Цепочку циклопов, гулко ударяя в тарелки, замыкали богатыри Усыня, Горыня и Дубыня. Циклопы нервно оглядывались и принимались семенить быстрее. У Дубыни от чрезмерного усердия медные тарелки вскоре погнулись, и он перешел на суповые, от всей души грохая их об пол. Сарданапал с Поклепом едва успокоили разбушевавшегося богатыря.
Едва не оглохнув, Катя Лоткова зажала свои хорошенькие ушки ладонями.
– Только не это! Все опять начинается! Преподы празднуют последний день каникул! - простонала она.
– Ты что, забыла, Лоткова? При чем тут каникулы? Сегодня свадьба привидений! Разве тебе не присылали пригласительный? - перекрикивая трубы, воскликнул Баб-Ягун.
– О, не беспокойся, Ягунчик! У.меня их целая пачка и все на разные числа! Двадцать свадеб подряд - вполне в духе нашей Дамы. Вероятно, разводы будут отмечаться отдельно, - заверила его Лоткова.
Последние недели Ягун вновь начал ухаживать за Катей. Правда, у той было столько поклонников, что она едва выделяла его в общей массе. Максимум, что он пока успел заслужить, было две-три улыбки. К тому же, о чем Ягун неоднократно горько сожалел, Лоткова, как и многие общепризнанные красавицы, была… э-э… очень дозированно умна. Она могла пропустить мимо ушей дюжину превосходных ягуновских шуток, а потом вдруг расхохотаться пещерной остроте Гломова или пижонистого Жикина, хотя ни Гломов, ни Жикин явно не ходили у нее в фаворитах. Исключение она делала разве что для Шурика Чпурикова, да и то скорее из сострадания, такой он был придавленный.
'В общем, одни обломы у меня с этими чувствами! Лучше б их вообще не было!' - размышлял порой Ягун.
Не успел он вспомнить о свадьбе привидений и об угрозе Недолеченной Дамы пригласить всех, кроме него, как сводный оркестр издал невероятный по оглушительности звук и вдруг разом замолк. В зал, медленно струясь из всех углов, пола и даже из потолка, томно, как белые лебеди в балете, вплывал хор привидений.
– звенели в воздухе их голоса.
Полупрозрачные, словно сотканные из тумана, привидения медленно поднимали и опускали руки. Сверкали бриллианты, мелькали эполеты, гремели доспехи. Простые платья в стиле ампир и красные народные сарафаны соседствовали с пышными кружевами и кринолинами. Даже Безглазый Ужас по такому торжественному случаю избавился от своей заляпанной кровью рубахи и был теперь в судейской мантии.
