делать. Нужно общаться с людьми. Это ужасно. Нет, не ужасно. Скучно. Тошно. Противно. Надо бриться. Чистить зубы. Как сказал этот парень в баре? Точка и тире? А что если описать человека, который весь мир воспринимал в двоичной системе? Допустим, такой человек живет на некоторой планете в районе звезды X. А что такое воспринять мир в двоичной системе? И вообще, что такое восприятие мира? Восприятие? Я, безусловно, слышал сквозь сон звуки какой-то возни. Не знаю, что мне приснилось, что я действительно слышал и что додумал только теперь. Не в этом дело. Пожалуй, я вдаюсь в излишний экзистенциализм. Больше экспрессии, черт возьми! Почему бы не начать с убийства в машинном отделении? Или в капитанской Убийство сразу же возбудит острый читательский интерес. Ну кому интересно, что я умер? Вот если бы меня убили... Репортаж с того света! Показания трупа... Но об этом я, кажется, писал в „Судебном разбирательстве в склепе“...»
19
– Не надо. Не надо так жарко, Лоис. Погоди демножко. Погоди. Ей-богу, я даже не знаю, что тебе сказать. Все хорошее, как и плохое, происходит неожиданно.
– Ээй, ты что?!
Евгений Кулановский открыл глаза и с отвращением уставился на Альберта, который тряс его за плечо.
– Боже, – сказал он хриплым со сна голосом, – только что перед моим внутренним взором витал прелестный образ, и вдруг я вижу твою физию! Такие потрясения вредны для старого человека. Оставь меня, юноша. Пожалей мое дряхлое сердце.
– Ничего, оно переживет, – грубо заявил Альберт. – Где ты вчера шатался? Судя по всему, ты явился на рассвете?
– Не спрашивай, не спрашивай, не выканючивай, – Евгений сладко потянулся и уперся головой и ногами в борта койки, – мне дико повезло, дорогой мой, я встретил человека, благодаря которому мое пребывание здесь приобретает особый смысл и значение. Эта девушка – воплощение жизнерадостности и веселья. А ты знаешь, как я люблю веселых людей!
– О господи, – сказал Альберт, – ты забываешь, где мы находимся. Это по меньшей мере легкомысленно.
– Ох, не говорите мне о здравом смысле, я вас умеляю! Мне надоел здравый смысл и все разновидности здравомыслия. Хочу быть диким и свободным, поросшим шерстью и чешуей!
– Это невозможно, – сказал Альберт, – чтоб чешуя и шерсть одновременно...
– А вот и возможно, а вот и возможно! – запел Евгений, соскакивая с койки.
– Женька, не дурачься! Послушай...
– Старого, умудренного? Не хочу, не хочу слушать, не хочу слышать. Я все знаю, все понимаю, но остаюсь при своем твердом убеждении, что мне очень-очень повезло: я встретил существо удивительное, достойное почестей царских, лучших в мире стихов и моего ухаживания.
– Ну смотри сам. Как знаешь. Ты человек взрослый. Самостоятельный. И прочее. Только напрасно, мне кажется, ради ветреных красавиц ты позабросил своих мальчиков-зайчиков.
– А что? Что-нибудь случилось?
– А вот что. Сегодня утром, пока ты отсыпался после рандеву, я прогуливался по палубе и видел, как нас догнал вертолет и на «Святую Марию» спустили еще одного пассажира. Это было очень эффектно. Лайнер и вертолет в океане.
– Еще одного пассажира? Это становится интересно. И кто же наш новый пассажир? – Евгений вновь стал серьезным настолько, насколько это было ему доступно.
– Некто Сэм Смит.
– Откуда ты узнал?
– Я случайно слышал, как он представился капитану.
– Ты не находишь, что наш корабль представляет интерес для слишком большого количества людей? Моя интуиция подсказывает, что за всем этим что-то скрывается. Какая-нибудь афера в международном плане.
– Теперь и я начинаю так думать. Поэтому твое увлечение тем более мне не представляется своевременным.
– Ах, не скажи, ничего нельзя загадать. Да и когда любовь была своевременной? Она всегда кому- то или чему-то мешала. Нет, но все же хотелось бы понять, почему они все так рвутся на «Святую Марию»?
– Может быть, ты представишь меня своей пассии?
– Я слишком плохо говорю по-английски, чтобы найти для этого слова.
– This is a friend of mine[13], Женечка.
– Я подумаю над вашим предложением, мистер Альберт.
20
Живчик и Ленивец в помятых костюмах (они спали, накрывшись брезентом, на дне бассейна, откуда на ночь спускали воду) прошли по знакомому коридору к злополучной четыреста первой каюте.
Живчик ощущал во рту отвратительный металлический привкус после вчерашней драки, после почти бессонной ночи, после всей этой суеты и кутерьмы, связанной с розысками проклятого Дика Рибейры.
«Я стар. Я устал. Я болен. И чего еще хочет от меня этот набитый здоровьем боров?» – Слушай, вельо, я шагу не могу ступить: расползаются брюки,смущенно шептал Ленивец.
– Я ж тебе дал булавку! – прошипел Живчик.
– Она не держит!
– Ну не знаю. Потерпи. Мы не можем сейчас идти в бюро обслуживания. Вот увидим Миму, я попрошу ее зашить дыру. А пока закройся ладошками спереди и сзади и шагай.
Они прошли, как могли, с независимым видом мимо портье и его доски с ключами и проникли в заветный отсек.
– Смотри, огнетушитель повесили!
– Тише ты!
– А кондуктора убрали, – с некоторым сожалением произнес Ленивец.
– Если Миму выполнила наш приказ, Дик уже дожидается в своей каюте.
На этот раз Живчик быстро справился с капризным замком. Они вошли в каюту.
На койке Дика лежал здоровенный негр и читал газету. Огромные ноги в грубых матросских шкрабах он изящно примостил на полированной спинке кресла.
– Ты кто такой? – в отчаянии заорал Живчик. – Как сюда забрался?
– Это не Дик?
– Какой к черту Дик! Дик белый!
Негр с не меньшим изумлением взирал на посетителей. Он снял ноги со спинки кресла и сказал:
– Меня зовут Даниил. Что вам угодно, сеньоры?
– Будь ты проклят и прокляты твои родители! Что ты здесь делаешь, в чужой каюте?
– А что делаете здесь вы, сеньоры? Эта каюта вам тоже не принадлежит, насколько мне известно.
– Заткнись, ублюдок! Отвечай на вопросы, или мы свернем тебе шею!
