Баллады о Боре-Робингуде: Паладины и сарацины

сАмого, что предпочитал всем прочим сэр Уинстон?) отпито буквально на пару пальцев, одномолтственные же скотчи (ну, там, типо, «Глен Орд»-ы вкупе с прочими «Хайланд Парк»-ами) остались и вовсе невостребованными. Его превосходительство вице-премьер как раз втолковывает что-то своему визави, видному нам лишь со спины, когда в кармане у того вдруг подает голос мобильник (кстати, это действительно голос — эдакое тактичное покашливание). Вообще-то говоря, на совещаниях такого ранга мобильники обычно отключают — но визави вице-премьера, похоже, обладает тут особыми правами. Он подымает трубку к уху, извиняющимся жестом попросив собеседника чуть повременить; по прошествии же пары секунд он внезапно встает (со всей резвостью, на какую способен человек на протезах) и, опираясь на свою черную трость с набалдашником в виде львиной головы, тяжело отходит от стола, сделав остальным знак — дескать, продолжайте без меня.

Несколько асимметричное, собранное из кусков лицо Подполковника хмуро и предельно сосредоточено:

— Да, я. Разумеется, узнал…

3

Бомж, прижимая к уху телефонную трубку, столь же хмуро и явно профессионально сканирует взглядом метровскую публику, снующую мимо его желтомраморной пещеры:

— Это неважно, откуда у меня этот твой номер… Я под колпаком, Саша, под колпаком и на мушке… звонок наверняка отследят, но прослушку врубят не сразу — с полминуты у нас есть. Я тут раздобыл кой- какие документы — и это смертный приговор вам с Робингудом… похоже, вас решили подставить по крупному — крупнее некуда. Отдаю их задаром: фокус в том, что спасая себя, вам придется спасти еще заодно и… ладно, сам сообразишь, не маленький. Ну так как — дернешься , или станешь ждать, пока за тобой придут ? …О! — я так и думал. Так вот: документы — в вокзальной камере хранения…

4

На фоне крутящихся магнитофонных бобин и помаргивающего зеленым регулятора громкости звучат металлизированные трансляцией, но вполне узнаваемые голоса.

Бомж:

— …Так вот: документы — в вокзальной камере хранения …

Подполковник:

— Обожди! Если я подниму группу прикрытия…

Бомж:

— Нет. Спасибо, но — поздно. Слушай внимательно — ОНИ уже наверняка нас пишут . Это тот вокзал, с которого ты поехал бы пить НАСТОЯЩИЙ «Белый аист»… Как понял? Прием.

Подполковник (после секундной заминки):

— Четыре звездочки?

Бомж:

— Именно так! Теперь — номер ячейки…

И тут поверх всего вклинивается новый голос, в ореоле эфирных помех:

— Одиннадцатый — восьмому! Одиннадцатый — восьмому! Он звонит из второго слева автомата в заднем торце Комсомольской-радиальной. Берите его, немедля! Или хотя бы заткните ему пасть!

5

Лицо Подполковника; крупным планом — чуть сощуренные глаза. Вторым, наложенным, планом (в киношных терминах — «переплывом») идут кадры, стилизованные под старую черно-белую любительскую киносъемку. Дачный участок где-то в Подмосковье; шашлыки, коньяк из десятилитровой алюминиевой канистры (НАСТОЯЩИЙ «Белый аист» , надо полагать) — компания молодых офицеров обмывает свеженькие капитанские погоны; золотистые звездочки — одна, две, три, четыре! — булькают в граненый стакан с водкой…

— Четыре звездочки? — уточняет в трубку Подполковник.

— Именно так!.. Теперь — номер ячейки . Тот гараж в Бейруте…

— Понял! — явственно скрежетнувшим голосом обрывает Подполковник. — Стенка?..

— Угадал.

Второй «переплыв».

…Заброшенная авторемонтная мастерская; маячащий во мраке штабель ободранных автомобильных кузовов отчего-то воскрешает в памяти кровожадных мезозойских ящеров, прикинувшихся до поры окремнелыми скелетами. Со свисающей из-под потолка сорокаваттной сортирной лампочки под жестяным абажуром с грехом пополам накапало-таки на бетонный пол тусклое, как постное масло, световое пятно. В центре этой световой лужи слабо корчится на бетоне человек со скованными за спиной руками; щегольской светло-кремовый костюм его перепачкан ржавчиной и смазкой (похоже, везли в багажнике), а местами заляпан кровью. Вокруг безмолвными тенями застыли несколько мордоворотов в каком-то полувоенном обмундировании, с лицами, по местной традиции, замаскированными клетчатыми арабскими платками-кафиями. По знаку главаря один из арабов (или кто они? — в этом Леванте хрен разберешь…) рывком приподымает за волосы голову пленника, и теперь можно разглядеть его лицо: это ни кто иной, как Подполковник; впрочем, назвать это месиво «лицом» можно лишь при изрядной доле воображения.

— На кого ты работаешь? — допрос ведется на английском, хотя язык этот для главаря, похоже, не родной. — На Кей-Джи-Би? Или на Джи-Ар-Ю?

— Я ничего не понимаю, богом клянусь! У меня честный бизнес, ничего противозаконного… Справьтесь у Анвара-эфенди…

— Извини, парень, но я спешу и у меня нет времени на пентотал, — пистолет главаря медленно изучает распростертого на полу человека. — Для начала будет колено… и тут ничего личного… Ну?..

— Нет!! Меня с кем-то спутали!.. Или подставили…

Выстрел гасит картинку как щелчок выключателя; тает же воцарившийся мрак медленно и постепенно, в реостатном режиме. Из серого хаоса возникают размытые цветные пятна; мало-помалу они сгущаются, и наконец ближнее из них обретает облик человека с лицом, замотанным кафией и со шприц- тюбиком в руке, опустившегося на одно колено рядом с раненым. Похоже, однако, за время затемнения оперативная обстановка тут поменялась до неузнаваемости: руки пленника уже освобождены от наручников, а охрану несут трое квадратных парней в джинсовых куртках и шапочках-масках, тогда как прежние хозяева гаража — те, что в полувоенном — валяются по всему полу в живописных позах, не подавая признаков жизни.

— Со вторым рожденьем вас, товарищ подполковник! — хмыкает человек в кафии, открывая лицо (это — не кто иной, как «бомж» с Комсомольской), и сноровисто вводит иглу шприц-тюбика в бедро раненого. — Любопытно, с которым по счету — не с девятым ли?

— Ты-ы?.. Что… мне… вкололи?..

— Простое обезболивающее… доза, правда, лошадиная. Извиняй, — (кивок на небрежно перебинтованные колени раненого — точнее сказать, на то, что от них осталось), — но придется задать