Когда Барбассон вспоминал ужасную смерть Барнета, он не уступал каннибалам к жестокости.
Несмотря на то, что туг был новичок, рыбы было так много и приманка так хорошо приготовлена, — бобы, полусваренные в воде с терпентинной эссенцией, — что каждая закинутая удочка приносила рыбу. Кишная объявил, что он наслаждается, как король, и скоро, пожалуй сделается страстным поклонником рыбной ловли.
— Ладно! Скоро ты будешь ловить рыбу в Ахероне, — сказал по-французски провансалец.
Рыбная ловля шла прекрасно, и радость наполняла их сердца, хотя по различным причинам. Они беседовали, как старые друзья. Кишная расспрашивал своего спутника о Сердаре и Нана-Сагибе, об их подвигах, о жизни, которую они вели в Нухурмуре, о борьбе, которую им приходилось выдерживать. Любопытство его было неистощимо; с своей стороны, Барбассон очень любезно отвечал на его вопросы.
«Осужденному на смерть ни в чем не отказывают», — думал он про себя.
И он рассказывал о разных приключениях, о которых будто бы слышал и в которых Кишная также играл роль. По прошествии целого часа такого разговора Барбассон подумал, что пора кончить; туг наполнил уже половину корзины, предназначенной для рыбы. Они разговаривали в это время о Барнете, и провансалец, бросив взгляд в сторону тени от дерева, чтобы убедиться, не испортились ли его приготовления, решил воспользоваться этим разговором.
— Ты все необыкновенное рассказываешь мне о Барнете, — сказал туг.
— О, это ничего еще, — отвечал Барбассон, — он был очень добр, и отправлял на тот свет самых жестоких врагов таким образом, что они даже не подозревали этого… а сами наверное замучили бы его.
— Ты удивляешь меня.
— Все так было, как я говорю… Хочешь, в доказательство расскажу тебе одну историю?
— Хорошо… Это очень интересует меня, а ты так хорошо рассказываешь.
— Это еще больше тебе понравится.
— Я уверен.
— Представь себе, — начал Барбассон, привязывая удочку, чтобы ничто не мешало его движениям, — один из самых ожесточенных врагов его попал ему в руки; негодяй считал себя погибшим и дрожал всем телом; убить человека в таком состоянии было не в характере Барнета; сердце у него было нежное. «Попади я к тебе в руки, — сказал он пленнику, — ты резал бы меня на мелкие кусочки и заставил бы страдать два, три дня, а я тебя прощаю».
— Какое величие души!
— Подожди конца! Тот не верил ушам. «Помиримся и будем друзьями, — продолжал Барнет, — и чтоб скрепить этот разговор, пойдем позавтракаем вместе». За завтраком царствовала самая сердечная радость; негодяй, считавший себя спасенным, обнимал колени своего великодушного врага. Барнет, одним словом, обращался с ним так хорошо, что тот сказал, будто лучше этого дня у него не было еще в жизни. За десертом и после кофе, — о, Барнет умел угощать, — оба отправились покататься в лодке; во время катанья Барнет, объясняя новому своему другу, каким образом моряки обращаются с парусами и как перевязывают их, взял веревку из кармана и соединил обе руки друга вот так…
Барбассон взял небрежно руки Кишнаи и положил их одна на другую, как бы демонстрируя свои слова.
— Он обвязал их веревкою, — продолжал он свой рассказ, — и сделал узел, «мертвый узел», потому что его нельзя развязать.
И провансалец, под предлогом примера, проделал эту операцию над руками туга, который доверчиво подставил их ему.
— Попробуй сам, легко ли его развязать.
— Твоя правда, — сказал Кишная после тщательных усилий освободить руки. — Трудно придумать более надежный узел. Ты научишь потом меня?
— Разумеется. Слушай конец. Лодка остановилась у берега поддеревом, почти как здесь; Барнет взял веревку, которая висела на дереве, с мертвой петлей и накинул на шею новому другу…
Барбассон взял спрятанную среди листьев веревку, кончавшуюся мертвой петлей, и накинул ее на шею туга.
— Что ты делаешь, — сказал Кишная, начинавший пугаться, — мне не нужно этого показывать, я пойму и без того.
— Подожди конца, — продолжал невозмутимо Барбассон.
— Сними сначала эту петлю, она может задушить меня при малейшем движении.
— Не двигайся с места и ты ничем не рискуешь; дай мне кончить рассказ… Как только Барнет накинул петлю, как я тебе показал, он оттолкнул лодку от берега, и враг его, само собою разумеется, повис, не подозревая близкого конца. И неужели, по-твоему, Барнет, поступил бы человечнее, если бы заставил страдать своего пленника, подвергая его попытке или принуждая смотреть, как он будет приготовлять все для повешения?
— Поведение его, конечно, удивительное, — отвечал Кишная, который все еще не хотел понять, в чем дело. — Но развяжи меня, ведь твой рассказ кончен.
Вместо ответа Барбассон откинулся на планшир шлюпки и разразился безумно веселым смехом. Туг все еще смотрел на это, как на шутку, но тем не менее побледнел и боялся двинуться с места.
— Полно, — сказал он, — шутка забавная, но слишком долго длится; развяжи меня. Пора домой, мы достаточно наловили рыбы.
— Рыбы этой ты не отведаешь, Кишная, душитель, разбойник, убийца Барнета! — крикнул Барбассон.
Услышав свое имя, Кишная вскрикнул от ужаса. Он понял, что погиб. Но финал разговора был так неожидан, что он употребил все силы, чтобы не упасть. Неужели у него была еще надежда смягчить Барбассона? Последний не дал ему времени просить себя.
— Счастливый путь, Кишная, проклятый душитель женщин и детей, шпион англичан, подлый убийца. Счастливый путь. Убирайся к черту!
При этих словах лицо туга приняло выражение невероятного ужаса. Какие страдания вынес он в течение нескольких секунд, когда понял сделанную им неосторожность!
Барбассон положил конец этой пытке, оттолкнув шлюпку от берега… Тело туга повисло над водой.
— Эта смерть слишком легка для такого негодяя, — сказал провансалец, бросив последний взгляд на подергиваемое судорогами тело своей жертвы, — правосудие людей удовлетворено, да будет правосудие Бога милостивее к нему!
Ночью в долине, внутри Нухурмура, раздавались страшные человеческие крики, смешанные с ревом диких зверей… Это кричали шесть товарищей Кишнаи, которых, по приказанию Нана-Сагиба, отдали на съедение Норе и Сите, пантерам заклинателя Рамы-Модели.
Так кончили свое существование последние представители касты тугов в провинции Беджапур. Нана-Сагиб еще раз ускользнул от англичан.
Эта последняя попытка, обещавшая полный успех, заставила принца принять решение покинуть Индию. Думая, что известие о новом восстании было вымышлено тугами, чтобы пробраться в Нухурмур, наскучив долгим ожиданием и однообразной жизнью, которую он вел, он сказал себе, что рано или поздно измена предаст его в руки англичан, и решил уехать навсегда из Индии. Чтобы не изменять этого решения, он поклялся тенями своих предков не уступать никаким убеждениям и просьбам.
Но что случилось в Беджапуре и не был ли Сердар убит тугами перед отъездом их в Нухурмур? Арджуна боялся этого; он припоминал теперь, что еще до прибытия его в Малабар Кишная уже присвоил себе высшую власть общества «Духов Вод». Было решено в тот же день отправить посла в Беджапур, и Нана-Сагиб одновременно стал готовиться к отъезду. Он принял решение и не мог успокоиться, пока не приведет его в исполнение.
Наступила ночь… Все спокойно спали в Нухурмуре, когда слон Ауджали огласил вдруг воздух
