Эдмунд сделал несколько шагов в ту сторону, куда тащил его медведь. Друг Фриц радостно рявкнул и побежал к самому краю площадки.
— Это странно! — сказал Эдмунд. — Знаешь, Фредерик, я теперь сам думаю, что Фриц нашел что- то необыкновенное. Пойдем за ним оба…
— Какой ты стал нервный! — заметил Фредерик. — Что может случиться с тобой хорошего или дурного в этих местах, куда не ступала еще нога человека?
— Здесь ступали те, которые вырубили эти ступени, — возразил Эдмунд, указывая на ледяную гору.
— Ты прав, — сказал Фредерик и сделался серьезен.
Братья направились к краю площадки, где их дожидался друг Фриц. Увидав, что они подходят, медведь пустился бежать вниз по склону.
Дойдя до места, где перед тем стоял медведь, братья окинули взглядом долину, расстилавшуюся перед ними… Друга Фрица не было: он исчез!
XIV
Эдмунд окликнул медведя повелительным голосом:
— Фриц! Фриц!
В ту же минуту медведь выбежал из углубления, находившегося внизу площадки. К углублению вела тропинка, очевидно, проложенная человеком.
— Что тут такое? — сказал молодой человек с легкой дрожью в голосе. — Что суждено нам открыть?
— Пойдем, пойдем, — отвечал Фредерик, волнуясь не меньше брата.
В несколько шагов они могли бы дойти до пещеры, но колебались. Их удерживал какой-то таинственный страх, в котором они сами не могли дать отчета. Оба чувствовали сильное сердцебиение.
Фредерик шел впереди.
Вскоре они подошли ко входу в небольшую пещеру, края которой носили следы топора.
Герцог Норрландский обернулся к брату и вопросительно на него поглядел. Оба были до крайности бледны.
— Что же не входишь? — спросил Эдмунд. — Чего ты боишься?
Фредерик Биорн сделал еще шаг и опять остановился. Он не осмеливался войти.
Бывший командир «Ральфа», не боявшийся вражеских пушек, капитан Ингольф-Вельзевул, дрожал от страха!
— Ну же, брат, пропусти меня вперед, — сказал, наконец, Эдмунд решительным тоном.
В словах брата Фредерику почувствовался упрек. Он быстро сорвался с места и вошел в пещеру.
Глухой крик, скорее вздох, чем крик, вырвался из его груди. Он прислонился к стене, чтобы не упасть, и так стоял, не будучи в силах выговорить ни слова.
Еще бледнее и взволнованнее брата, Эдмунд вошел за ним в пещеру.
Без крика, без слов, он вдруг сложил руки и медленно опустился на колени.
Что же такое они увидели?
В пещере, в нескольких шагах от входа, на табурете античной формы сидел старик с длинной белой бородою и такими же волосами. Глаза его были открыты, а голова несколько наклонена. Старик был как бы погружен в задумчивость. На коленях у него лежала какая-то рукопись, а на рукописи остановилась рука, державшая карандаш, как бы только что написавший несколько строк.
Старик до того задумался, что не слыхал, как вошли молодые люди, и не повернул в их сторону взгляда.
Неподвижность его была неподвижностью смерти.
Братья догадались, кого они видят перед собой. То был Роланд-Сигурд-Магнус Биорн, брат герцога Гаральда, их отца. То был дядя Магнус, тщетно прождавший помощи и незаметно для себя уснувший вечным сном от холода в той самой пещере, которую он вырубил во льду своими собственными руками. Он умер, записывая что-то в своей тетрадке.
А между тем он сидел, как живой, и нисколько не был похож на мертвого. Иллюзия была такая полная, что Эдмунд даже окликнул его два раза:
— Дядя Магнус! Дядя Магнус!
Но старец не услышал голоса племянника, которого он когда-то очень любил и которому, бывало, привозил заморских птиц и удивительные игрушки, рассказывал ему по вечерам занимательные сказки…
Эдмунду вспомнилось все это, как мимолетный сон, и он невольно представил себе, как этот самый дядя Магнус в течение восьми лет ожидал помощи, и как об этой помощи умолял посланный им старик, которого, по приказанию герцога Гаральда, заперли в башню, как сумасшедшего… Вспомнив обо всем этом, он горько заплакал.
Успокоившись несколько, братья почтительно приблизились к мертвецу и боязливо заглянули в лежавшую у него на коленях рукопись.
Заглавие ее было: «Восемь лет в свободной области северного полюса».
— Восемь лет! — вскричал Эдмунд сдавленным голосом. — Когда же он умер?
Дальше братья прочли слова, написанные довольно твердою рукой:
«8 февраля 1819 года. Ничего! Все еще ничего нет!»
Итак — 8 февраля 1819 года! А теперь было 10 марта того же года… Стало быть, старик умер лишь месяц с небольшим тому назад!
Прочитав это роковое число, братья зарыдали и, встав на колени перед мертвецом, воскликнули:
— Прости!.. Прости ты нас!..
Если бы они ехали несколько скорее, если бы меньше тратили времени на то, чтобы обеспечить себе благополучное возвращение, если бы меньше заботились о построении станций, они поспели бы вовремя, чтобы спасти несчастного дядю, который был еще полон сил и лишь по неосторожности поддался сну, почувствовав холод. Только это его и погубило.
Печальные мысли! Печальные воспоминания! Они будут терзать обоих братьев всю жизнь… Но одному Богу известно, долго ли эта жизнь продлится.
Несколько часов провели они в слезах около мертвеца, и только почувствованный ими, наконец, ужасный холод заставил их опомниться.
Позвали людей, чтобы благоговейно перенести тело усопшего старца. В эту минуту, как бы для того, чтобы сделать минуту еще торжественнее, вся долина вдруг разом осветилась ярким ослепительным светом.
Действительно, «свободная земля» находилась в центре магнитного полюса. Через каждые тридцать шесть часов оттуда выделялся магнитный ток, и это истечение продолжалось восемнадцать часов, освещая землю магнитным светом. Таким образом, магнитная ночь продолжалась тридцать шесть часов, а магнитный день — восемнадцать.
По временам магнитный ток достигал такой силы, что поднимался до неизмеримых высот небесного свода. В такие минуты свет бывал виден почти во всех странах северного полушария. Это и есть северное сияние. При меньшем напряжении тока свет бывает виден лишь в более северных странах, а при еще меньшем — только у полюса.
— Наш земной шар, — объяснил потом Фредерик Биорн Пакингтону, ничего не понимавшему в физических явлениях, — представляет из себя магнит или, если хотите, электрическую батарею, для
