старого Фо и о том, что он не назначил себе наследника, а потому намерен провозгласить себя Квангом. Вы единственный человек, который может помочь мне в достижении этой цели. Итак, скажите мне, какова будет цена вашего содействия?.. Вы видите, что я вполне откровенен с вами…
Лао Тсин ничем не обнаружил внезапного волнения, овладевшего им при таком неожиданном повороте их беседы, и ответил сдержанно и просто:
— Вы придаете слишком много значения моему содействию в этом важном деле. Во всяком случае, я нахожу, что мне необходимо сначала основательно обдумать ваше предложение, прежде чем высказать вам свои требования.
— Ваше желание подумать, прежде чем дать решительный ответ, я нахожу вполне естественным, — продолжал Ли Ванг, маленькие глазки которого блеснули от удовольствия. — Но сколько времени нужно вам на размышление?
— Завтра вечером вы получите от меня окончательный ответ. Предупреждаю только вас, что мне нужно несомненное доказательство смерти Кванга, иначе я не стану действовать в вашу пользу.
— Об этом не беспокойтесь, ваше превосходительство, у нас есть самые неопровержимые доказательства того, что старый Фо умер!
— А именно?
— Об этом узнаете завтра вечером. Теперь же для вас совершенно излишне было бы знать их, так как вы можете и отказаться от содействия нам в этом деле.
— Вы, стало быть, не один заинтересованы в нем?
— Нет, как видите, иначе эти два джентльмена не присутствовали бы здесь: они тоже заинтересованы, и не меньше, может быть, меня. Когда я буду Квангом, я возвращу маркизу де Сен-Фюрси, специально посланному сюда французским правительством, тот драгоценный бриллиант, который взят был в Париже вместе со скипетром Хуан-ди… Если я вам не сообщаю сегодня доказательств смерти Кванга, так это по той причине, что они известны только этим двум господам, желающим открыть свои тайны не иначе как наверняка. Вы понимаете меня?
— Теперь я вас понял, — объявил банкир, — и могу свободнее обдумывать ваше предложение.
— Вы мне позволите сказать моим товарищам о результате нашего разговора?
— Сделайте одолжение, не стесняйтесь!
Не предполагая, что банкир может понять его французский язык, Ли Ванг сказал де Сен-Фюрси и Ланжале:
— Он наш, этот банкир; дело сводится к одним деньгам, потому что это денежный мешок, который за золото готов продать самого себя!
— Это удивительно, — заметил Ланжале. — А я считал его бравым малым, и он мне так понравился!..
«Неужели в этой банде нашелся один честный человек?» — подумал Лао Тсин, выслушав замечание Парижанина о своей особе.
— Во всяком случае, — заключил Ли Ванг, — это неважно. Он может попросить за свою помощь сколько ему вздумается — ведь казна нашего общества неистощима!
— Не находите ли вы, Гроляр, или, виноват, господин маркиз, — продолжал Ланжале, плохо слушая Ли Ванга, — не находите ли вы, что этот почтенный китаец очень похож на нашего покойного доброго Фо?
При этих новых словах Парижанина скорбь мгновенно охватила банкира, что выразилось в нервном подергивании его губ: теперь ему уже было ясно, что Фо умер — Фо, его старый друг, смерть которого он считал до этой минуты не более как выдумкой Ли Ванга, всеми силами старавшегося расположить его в свою пользу! Но силой воли он подавил свое скорбное чувство, чтобы не выдать себя перед хитрым Ли Вангом, которого он должен был с этих пор держать в своих руках как изменника и бунтовщика перед лицом нового Кванга, который должен наказать его!
Он сказал гостям «до завтрашнего вечера!», и они расстались. Посягавший на высокое звание Короля Смерти ушел от банкира настолько довольный результатами совещания, что можно было подумать, будто вся заманчивая власть уже в его руках: стоит ему лишь приказать, да распорядится. До такой степени превратно понял он, при всей своей хитрости и пронырливости, своего соотечественника!
V
Как только ушли посетители, Лао Тсин ударил в гонг и сказал явившемуся на зов камердинера. — Ты хорошо заметил этих трех господ, что сейчас были у меня? — Очень хорошо, господин! — Ну, так ступай за ними следом и заметь, в какой гостинице они остановились.
— Слушаюсь, господин, ваше желание будет в точности исполнено!
И камердинер бросился вслед за посетителями, держась, конечно, так, чтобы не быть замеченным ими.
Дав такое поручение своему верному слуге, вечно находившемуся у двери его кабинета, банкир потребовал к себе опять малайца Сарангу.
— Приготовься, милый мой, к отъезду на завтра, — сказал он ему, — есть очень важное дело, с которым надо спешить!
— Как, господин! — воскликнул малаец. — Вы хотите, чтобы я пошел на верную смерть?»
— Не бойся ничего, я не требую от тебя этой слишком дорогой жертвы. Выслушай только меня!
И банкир начал что-то шепотом говорить своему собеседнику, причем, по ходу рассказа, глаза малайца сверкали то гневом и ненавистью, то дикой радостью удовлетворенной мести… В заключение Лао Тсин сказал уже громко:
— Понял ты меня?
— Отлично, господин!
— Ты их доведешь до входа в эти гроты и, указав им дальнейшую дорогу на остров, вернешься назад.
— Хорошо, господин! — одобрил малаец план банкира. — Так именно и должно наказывать изменников!
— Итак, Саранга, будь готов к завтрашнему дню! — заключил свое совещание с малайцем Лао Тсин.
Когда Саранга ушел, в кабинет явился запыхавшийся камердинер-яванец.
— Ну? — спросил с нетерпением банкир.
— Эти люди, господин, не остановились ни в каком отеле, — сказал яванец.
— Что ты мне говоришь?!
— Истинную правду, господин: они пошли прямо к морскому берегу, где их ждала шлюпка. Они сели в нее и направились к французскому фрегату, что называется «Бдительным». Этот фрегат пришел к нам утром.
— Удивительно! — воскликнул банкир.
— По всему видно, господин, что они остановились на этом самом французском фрегате, потому что шлюпка, в которую они сели, по-видимому, принадлежит «Бдительному».
— Ну, хорошо! А можешь ты узнать француза, который помоложе другого?
— Могу, господин!
— Сумел ли бы ты передать ему письмо?
— Нет ничего легче, господин!
