– Очень тяжелый случай! Когда вы выступаете, многие зрители вас не любят. Они вас и сглазили. У вас теперь сзади вырос энергетический хвост. Это очень плохо. Энергия из космоса через хвост утекает в преисподнюю.
– Что делать? – задал я извечный вопрос, мучивший российского человека.
– Надо его обрубить. Могу за это взяться. Но хвост очень серьезный. Справиться с ним будет нелегко. Стоить это будет сто рублей.
Я согласился. Он положил меня на диван, долго колдовал над моим копчиком, бормоча стихи, по- моему, Крученых или раннего Маяковского. Потом отошел в дальний угол комнаты, Я спросил: «Что, действительно, хвост такой длинный?»
– Да, очень. Боюсь даже, за один сеанс мне его не обрубить, Поидется еше поийти два раза по сто тгблей.
– А куда вы складываете обрубленные хвосты? – спросил я. Я с максимальной точностью пересказываю этот разговор двух сумасшедших Юрке.
– Ты шутишь? – спрашивает он.
– Если бы. Приезжай. Я тебя к нему отведу. Он тебе тоже чего-нибудь отрубит. Я оплачу. Потом из хвостов сделаем шубы женам.
Юрка просит меня объяснить подробнее, кто такие экстрасенсы. Он что-то слышал, но точно не знает. Да и зачем ему знать это, если у него есть таблетки от радикулита.
Двум нашим известным людям необычайно повезло: они заболели за границей. Евгению Леонову – это стало теперь известным, поэтому я имею право об этом упомянуть. И нашей известной эстрадной певице. Без ее разрешения я не могу назвать имя. У Евгения Леонова случилось на сцене то же самое, что и у Андрея Миронова, но в ФРГ. Нашей звезде сделали операцию в Лос-Анджелесе. Я к ней заходил в госпиталь. Она еще не вставала, но была в хорошем настроении. Я спросил, есть ли у нее боли? Она показала мне рядом с кроватью кнопку обезболивания. Ей не надо было даже в случае приступа вызывать нянечку, похожую обликом на полотер.
Повезло и моему другу, молодому ученому-физику. У него в Америке началось заражение крови.
– У вас заражение крови, – сказал молодой врач-американец, как всегда приветливо улыбаясь, словно поведал о чем-то безумно приятном. – Что вы делаете сегодня вечером?
– Должен идти на прием.
– Я думаю, что вы сможете пойти, но с завязанной шеей и выпить не более двух дринков. Но я должен вам сказать честно, у вас всего два выхода. Первый – это я вам дам мазь и сделаю укол. Это будет стоить всего 60 долларов, но вероятность, что вы останетесь живы, не более 30 процентов. Второй – могу сделать немедленную операцию и дам ту же мазь и сделаю тот же укол. Это будет стоить 500 долларов. Но вероятность что вы останетесь живы, возрастет до 95 процентов. И еще... Можно сделать операцию под общим наркозом, это еще сто долларов. А можно под местным. Местный не будет стоить ничего, это будет мой подарок русскому другу. А когда вы будете от меня уходить, я вам дам медицинскую карту с вашими данными, которую вы всегда будете носить с собой. Она может пригодиться вам в любой стране мира, если с вами что-то случится. Я знаю, у вас таких карт нет. Но в цивилизованных странах они есть у всех.
Мой друг решил сэкономить только на общем наркозе. И то лишь потому, что за него платила принимавшая его фирма. Вечером он выпил два дринка: один за свое здоровье, другой – за успехи фирмы.
Конечно, наша медицина бесплатная, да и как можно платить за то, за что расплачиваешься своим здоровьем.
Юрка проверил меня на своей аппаратуре. Как он выразился, «прокрутил на тестах». На общую сумму три тысячи долларов. Такой счет он бы выставил любому американцу. Но любой американец каждый месяц платит медицинскую страховку. И когда он болеет, за него выплачивается благодаря этому 80. 90, а то и 100 процентов. Мы тоже платим подоходный налог. Только мы не знаем, куда он идет. Потому, что он идет в закроме Родины. У американцев нет закромов Родины! Я ни разу не видел в американской печати, чтобы какой-то фермер «намолотил в закрома Родины славной поступью в авангарде пятилетки, держась за экономические рычаги». Поэтому американцы в большинстве своем и не знают, кто такие экстрасенсы. Только в эмигрантских газетах, например в «Русском слове», можно увидеть объявление: «Доктор Гинзбург лечит руками все, что хотите, за умеренную плату».
Впрочем, американцы не знают не только этого. Они многого еще не знают. Например, что бутылки можно открывать зубами. Не знают устройства своих сливных бачков: где надо в гостях пошарить рукой, чтобы потекло и не опозориться. Они не умеют разливать виски в парадном по булькам за спиной с закрытыми глазами. Они не понимают, как это в электрический счетчик можно поставить «жучок» так, чтобы государство еще приплачивало деньги. Они даже не подозревают, что можно стирать полиэтиленовые пакеты и, вывернув их наизнанку, сушить на бельевой веревочке. Они не догадываются, что свежие газеты можно класть в шкаф от моли. А орехи лучше всего колоть дверью. Они не знают, что такое счеты! Я им привез в подарок, они думали, что это массажер для спины.
– Я хочу в Россию, – говорит Юрка. – Все эти годы я не думал об этом. А сейчас... ты меня растеребил, я соскучился. Помнишь, как мы с тобой в Риге разливали в парадном по булькам с плавленым сырком? Кажется, этот сырок стоил 14 копеек!
– Твой дом в Риге снесли.
– И что там теперь?
– Какой-то институт.
Мы выкатываемся на берег Миссисипи. За окнами все тот же бесконечный американский газон. По реке идет старинный, декоративный пароход с декоративной трубой и декоративным дымом. На том берегу где-то «Хижина дяди Тома», Гекльберри Финн в сахарном тростнике...
– Расскажи мне еше что-нибудь о России, – просит Юрка...
Ещё в юности я заметил, что больше всего разнообразных мыслей приходит в дороге. Думать долго бывает лень. Может, поэтому большинство людей старается в путешествии разговориться. В Америке я довольно много летал на самолетах. И все молча, поскольку вокруг были сплошь американцы. Какие только мысли не приходили мне в голову. Некоторые даже казались интересными. В такие минуты по закону подлости под рукой ничего не оказывалось, и я записывал их на чем попало: листочках, салфетках, полях рекламного журнала авиакомпании, – после чего с чистой совестью украдкой от стюардессы уносил его с собой под полой пиджака. * * *
У американского и советского языков есть нечто общее. Советский – испорченный русский, американский – исковерканный английский. Советский язык – это русский язык, сознательно растянутый на бюрократической дыбе ради инструкций, которые не надо выполнять, докладов, которые не надо понимать, рапортов, за которые не надо отвечать. Язык, затуманенный солидными иностранными существительными, безграмотными прилагательными и деепричастными оборотами с продолжениями на следующей странице. Это язык государственных лоботрясов. Он помогает им самим верить в то, что они приносят пользу обществу.
Американский язык, наоборот, – язык деловых людей. Сжатый английский. Порой пропускаются звуки в словах, не договариваются сами слова... На американском языке можно кратчайшим путем договориться о сделке. Он постепенно избавляется от литературных, ненужных бизнесу красивостей. Американский вариант английского языка оказался настолько выгодным, что наиболее яркие «американизмы» стали быстро проникать в английский. Акселерат-ребенок стал влиять на инфантильного родителя.
И советский, и американский языки выгодны своим создателям. Но ни на том, ни на другом невозможно написать хорошие стихи. Чтобы выразить чувственные оттенки, поэт невольно вернется к русскому или английскому. * * *
В американских домах никогда не отключается горячая вода. И я понял, почему. Нет домоуправлений. Некому отключать. Вода течет себе и течет. И никто ею не руководит. * * *
