услышала, как завелась и отъехала от дома машина Торна. В статье было сказано:
«Для миссис Джеймс Акрюиан, учительницы третьего класса в Бишопс Индастриал Скул, день начался, как обычно. Была пятница, и, когда пошел дождь, она готовила класс к чтению вслух. Хотя капли дождя и не попадали в класс, учительница решила закрыть окно, чтобы было не так шумно. Она и раньше жаловалась на старинные окна, потому что не могла дотянуться до верхних фрамуг и всегда вставала на табуретку, даже имея в руках шест. Не попав на этот раз в металлическое кольцо на окне крючком шеста, она высунула шест наружу, намереваясь достать внешнюю часть фрамуги и подтащить ее к себе. Шест выскользнул у нее из рук и пронзил случайного прохожего, остановившегося у здания, очевидно, в поисках убежища от дождя. Личность погибшего устанавливается в настоящий момент полицией с целью розыска его родственников».
Катерина ничего не могла понять. Она позвонила в контору Торна и попросила, чтобы он перезвонил ей, как только появится. Потом Катерина позвонила доктору Гриеру, но он был так занят, что даже не смог подойти к телефону. После этого она связалась с больницей, чтобы договориться насчет аборта.
Глава 9
Увидев фотографию священника, Торн сразу же поехал в Лондон, судорожно перебирая в мозгу все, что могло помочь разобраться в этом деле. Катерина БЫЛА беременна, священник оказался прав. И теперь Торн уже не мог игнорировать остальные слова Тассоне. Он попытался припомнить их встречу в парке: имена, места, куда он должен был поехать по настоянию Тассоне. Он попытался успокоиться, вспомнить все недавние события: разговор с Катериной, анонимный телефонный звонок. «Прочитайте газеты», — сказал знакомый голос, но Торн никак не мог припомнить, кто это мог быть. Кто вообще знал, что он был связан со священником? Фотограф! Это был его голос! Габер Дженнингс!
Приехав в офис, Торн заперся в кабинете. Он соединился с секретаршей по селектору и попросил ее позвонить Дженнингсу. Дженнингса не было дома. Она доложила об этом Торну и добавила, что звонила Катерина, но он решил перезвонить ей попозже. Она захочет поговорить об аборте, а он еще не был готов ответить ей со всей определенностью.
«Он убьет его», — вспомнил Торн слова священника. — «Он убьет его, пока тот спит в утробе».
Торн быстро отыскал телефон Чарльза Гриера и объяснил ему, что им необходимо срочно увидеться.
… Визит Торна не удивил Гриера. Между беспокойством и отчаянием Катерины теперь почти не было границы, и доктор видел, что несколько раз она уже переступала эту черту. Страхи женщины росли, и он беспокоился, как бы Катерина не решилась на самоубийство.
— Никогда нельзя угадать, как далеко зайдут эти страхи, — сказал врач Торну в кабинете. — Но, честно говоря, я должен сознаться, что она готовит себя к серьезнейшему эмоциональному потрясению.
Торн напряженно сидел на жестком стуле, а молодой психиатр сильно затягивался табачным дымом, стараясь поддержать огонь в трубке, и расхаживал по комнате.
— Ей стало хуже? — спросил Торн дрожащим голосом.
— Скажем так: болезнь прогрессирует.
— Вы можете чем-нибудь помочь?
— Я вижу ее два раза в неделю и считаю, что ей нужны более частые консультации.
— Вы хотите сказать, что она сумасшедшая?
— Она живет в мире своих фантазий. Эти фантазии очень страшны, и она реагирует на этот кошмар.
— Что за фантазии? — спросил Торн.
Гриер помолчал, раздумывая, стоит ли все рассказывать или нет. Он тяжело опустился на стул и прямо взглянул в глаза Торна.
— Во-первых, она выдумала, что ее ребенок на самом деле не ее.
Эта фраза поразила Торна, как гром среди ясного неба. Он застыл и ничего не мог ответить.
— Честно говоря, я рассматриваю это не как страх, а как желание. Она подсознательно хочет бытьбездетной . Так я это трактую. По крайней мере на эмоциональном уровне.
Торн сидел ошеломленный и продолжал молчать.
— Конечно, я не могу даже предположить, что ребенок для нее не имеет значения, — продолжал Гриер. — Наоборот, это единственное и самое важное для нее на свете! Но почему-то она считает, что ребенок — угроза для нее. Я не знаю, откуда именно идет этот страх, от чувства материнства, эмоциональной привязанности или просто мышей, что она неполноценна. Что ей не справиться.
— Но она самахотела ребенка, — выдавил наконец Торн.
— Ради вас.
— Нет…
— Подсознательно. Она старалась доказать, что достойна вас. А как это лучше доказать, чем родить вам ребенка?
Торн смотрел прямо перед собой, в глазах его горело отчаяние.
— А теперь обнаруживается, что она не справляется с реальной жизнью, — продолжал Гриер. — И она пытается отыскать причину, чтобы не считать себя неполноценной. Она выдумывает, что ребенок не ее, что ребенок — зло…
— … Что?
— Что она не может полюбить его, — объяснил Гриер. — Потому ищет причину, отчего он недостоин ее любви.
— Катерина считает, что ребенок — зло?
Торн был потрясен, на лице его отражался страх.
— Сейчас ей необходимо это чувствовать, — объяснил Гриер. — Но дело также и в том, что другой ребенок был бы для нее гибелью.
— Все же в каком смысле ребенок — зло?
— Это только ее фантазия. Так же, как и то, что этот ребенок не ее.
Торну стало трудно дышать, к горлу подступил комок.
— Не стоит отчаиваться, — ободрил его Гриер.
— Доктор…
— Да?
Торн не мог продолжать.
— Вы хотели что-то сказать? — спросил Гриер.
На лице доктора появилась озабоченность. Человек, сидевший перед ним, просто-напросто боялся говорить.
— Мистер Торн, с вами все в порядке?
— Мне страшно, — прошептал Торн.
— Конечно, вам страшно.
— Я хотел сказать… Я боюсь.
— Это естественно.
— Что-то… Ужасное происходит.
— Да. Но вы оба это переживете.
— Вы не понимаете…
— Понимаю.
— Нет.
— Поверьте мне, я все понимаю.
Почти плача, Торн схватился за голову руками.
