— Очень, гляжу, вы сегодня все остроумные, — совсем не развеселился Димка. — Пойду переодеваться.
— Зачем? — пожал плечами Петька. — Начнем строить шалаш, все равно испачкаемся.
— Я мокрый. Могу простудиться, — с трагическим видом принялся ощупывать горло Димка. — Там вроде уже немного пощипывает.
— В такую жару не простудишься, — отмахнулась Настя.
— Именно в такую жару случаются самые страшные переохлаждения, — назидательно произнес Димка. — А они, в свою очередь, приводят к ангине.
— И как ты только его терпишь — с большим сочувствием посмотрела Настя на Машу.
— Мы привыкли, — вмешался Петька. — Как-никак знакомы с двухлетнего возраста.
— И Димка уже тогда был точно таким же занудой, — не преминула сообщить новой подруге Маша.
— На себя посмотри, — огрызнулся брат и пошел по направлению к воротам.
— Ты куда? — окликнул его Петька.
— Переодеваться, естественно, — бросил через плечо Димка.
— Да с тобой правда в такую жару ничего не случится, — вновь попыталась его урезонить Настя.
— Пусть лучше идет, — покачала головой Маша. — Иначе еще, чего доброго, от чистого воображения заболеет. И тогда такое начнется…
Маша выразительно закатила глаза.
— Если начнется, плакало наше тайное общество, — разделил опасения девочки Петька.
Димка все делал с размахом. В том числе и простужался. Температура у него всегда поднималась такая, что он бредил. Затем у него обязательно начиналось какое-нибудь осложнение. Поэтому Димка проводил в постели никак не меньше месяца. А если простуда приходилась на летние каникулы, то время выздоровления могло оттянуться до первого сентября. Так, например, и произошло
Позапрошлым летом.
— Иди, иди! — поторопил друга Петька. — И поскорей возвращайся.
— Вас не поймешь, — откликнулся Димка. — То отговаривают, то, наоборот, торопят. Никакой логики.
И, продолжая что-то бормотать себе под нос, он покинул участок Мироновых.
К тому времени, как Димка возвратился, Петька, Маша
И Настя вовсю выбирали место для будущего шалаша.
— Между прочим, могли бы меня подождать, — обиделся вновь прибывший.
— А мы все равно еще ничего не решили, — отвечал Петька.
— Куда уж вам без меня, — скептически покачал головой Дима.
— Ты лучше смотри как следует под ноги, — предостерегла его Маша. — Иначе снова сейчас в ручейке искупаешься.
— Я никогда два раза одних и тех же ошибок не повторяю, — убежденно изрек брат. — А шалаш нужно строить возле воды, — посоветовал он. — Так всегда поступали самые мудрые градостроители. Потому что там, где вода, там и жизнь.
— И комары, — усмехнулась Маша.
— Комары — это плохо, — немедленно изменил точку зрения брат.
С комарами у него складывались напряженные отношения. Если в радиусе десяти километров оказывался хоть один представитель этих хищных насекомых, то обязательно находил Димку. Маша по этому поводу утверждала, что, видимо, ее брат обладает каким-то особым запахом, на который комары и слетаются словно мухи на мед. Права она была или нет, но комариный писк доводил мальчика до полубезумного состояния. А потому Димка убежденно произнес:
— Нет, братцы, строить шалаш у самой воды было бы просто глупо.
— А говорил, лучшие градостроители именно у воды и строят, — напомнила Настя.
— Но мы же с вами не город возводим, — мигом нашелся Димка. — А всего лишь шалаш.
— Он прав, — поддержал друга Петька. — Во-первых, на дне оврага нас и впрямь комары изведут. А во-вторых, при хорошем ливне смоет вместе с шалашом. Поэтому я предлагаю построить его вон там.
И Петька указал на ровную площадку почти у самого склона оврага.
— Отличное место! — одобрила Настя. — И дерево тут такое красивое! — указала она на высокую густую ель.
— В данном случае важна не красота, а густота, — усмехнулся Петька. — Если мы выстроим шалаш под этой елкой, нам никакой дождь не страшен.
Остальные кивнули. Лучшего места для штаб-квартиры тайного общества и впрямь не найти.
— А главное, — продолжал Петька. — Тот, кто не знает о шалаше, — нипочем его тут не заметит.
И это было совершенно верно. Огромные еловые лапы свисали едва ли не до самой земли. А землю покрывал плотный ковер из опавших иголок.
— Теперь самое главное, сделать надежный каркас, — с несколько растерянным видом оглядел всю компанию Петька.
— Уж это мы как-нибудь сможем, — не испытывал по сему поводу сомнений Дима.
— Из чего? — повернулся к нему Петька.
— Из веток, естественно, — сказал Дима. — Не понимаю, в чем тут проблема?
— Именно в ветках, — медленно произнес Петька. — В идеале нам нужны прутья из орешника. Он гибкий и держит любую форму. А вот с орешником у меня на участке как раз труба.
— У нас тоже, — хором откликнулись Маша и Настя.
— Зато у Ковровой-Водкиной этого орешника пруд пруди! — вдруг оживился Димка.
— Нам только к ней идти не хватало, — поморщилась девочка.
— Да уж, — кивнул Петька. — Пока мы втолкуем ей, что нам надо, весь день пройдет. И строительство шалаша придется отложить на завтра.
Наталья Владимировна Коврова-Водкина была местной достопримечательностью. По словам бабушки Димы и Маши, знавшей Наталью Владимировну смолоду, та всегда отличалась большой эксцентричностью. Совсем юной девушкой она вышла замуж за восьмидесятилетнего философа-мистика Аполлинария Коврова, который публиковал свои труды под звучным псевдонимом Аполлон Парнасский. Счастье «молодоженов» длилось недолго. Два года спустя после свадьбы древний Аполлинарий тихо скончался во сне. Правда, Наталья Владимировна уверяла, что с его смертью они не расстались.
По ее утверждениям, «незабвенный возлюбленный» почти каждую неделю являлся ей в ослепительно сияющих нарядах и давал очень важные и мудрые жизненные советы. Причем не оставил ее своим вниманием даже после того, как Наталья Владимировна сочеталась вторым браком со знаменитым хирургом Вадимом Леонардовичем Водкиным. И прибавила к фамилии Коврова фамилию Водкина. Дима, Маша и Петька хорошо помнили этого толстого жизнерадостного мужчину. Он умер пять лет назад, оставив Наталье Владимировне не только свою фамилию, но и дачу в Красных Горах, а также богатую коллекцию картин и антиквариата. Что позволяло Ковровой-Водкиной ни в чем особенно не нуждаться. Кроме того, у них с Вадимом Леонардовичем была дочь Светлана, которую Наталья Владимировна называла «поздним даром небес», ибо родила ее в сорок с лишним лет.
Правда, после смерти отца «поздний дар небес» появлялся ' Красных Горах хоть и с частыми, но очень кратковременными визитами. Как объяснила однажды Светлана в присутствии Димы и Маши их бабушке: «Мы с мамой ' сильней всего любим друг друга на расстоянии».
Это было совершеннейшей правдой. Спустя пять минут после бурной и радостной встречи Наталья Владимировна и Светлана умудрялись вдрызг разругаться. И дочь со словами: «Ноги моей больше не будет в этом доме!» — уезжала в Москву. Потом проходила неделя. В крайнем случае, две. И все повторялось вновь.
Надо сказать, что характер Ковровой-Водкиной и впрямь с годами не улучшался. Когда же она несколько лет назад начала плохо слышать, то стала воспринимать окружающий мир совсем уж
