вашей благую мысль благодарения Богу, славословия и благословения десницы Его».
К некоторому скорбящему священноиноку Владыка писал: «Бог кого отделяет в ближайшее служение Себе, в сосуд духовных дарований, тому посылает скорби». «Облобызаем Крест как знамение Христово, – продолжает он, – руководствующее ученика Христова в Царство Небесное. Был повешен на кресте разбойник <...> а с креста переселился на небо как исповедник». Заключая письмо к этому своему собрату, святитель Игнатий восклицает: «Дайте руку: пойдем за Христом, каждый неся крест свой и им израбатывая свое спасение».
Крест и скорби так усвоились святителю Игнатию, что почти в каждом письме можно встретить мысли, аналогичные изображенным выше. «Где бы я ни был, в уединении ли, или в обществе человеческом, свет и утешение изливаются в мою душу от Креста Христова», – начинает он свое письмо к иноку, пожелавшему глубокого уединения. Ему Владыка советует «терпением между человеками уврачевать немощь чувств, узреть Промысл Божий и войти в умную молитву». Говоря другу о своей болезни, епископ Игнатий заключает: «Точно – Крест Господень есть иго благое и бремя легкое, а со Иисусом и на Голгофе рай».
Признавая скорби и крест необходимыми в ходе внутренней жизни человека, святитель Игнатий вместе с этим вел своих учеников и всех его вопрошающих к деятельному покаянию. «В покаянии вся тайна спасения, – уверяет Преосвященный своего собрата настоятеля. – Не думайте о покаянии легко, – развивает эту идею святитель Игнатий, – это душа всех подвигов, это общее делание, которое должно одушевлять все прочие делания».
Отвечая на вопрос своего корреспондента о молитве, Владыка связывает в своем ответном письме подлинную молитву с покаянием. «Покаяние должно быть душою молитвы, – пишет он, – без него она мертва, смердит вонею мнения гордостного и обольстительного! Покаяние – единственная дверь, посредством которой можно о Господе обрести спасительную. Вознерадевший о покаянии чужд великого блага». «От покаяния раждается умиление, – поучает Святитель другого священноинока, – умиление освещает клеть душевную, внося в нее свет духовный от Света Христа». «Ложась на одре, кайтесь, – поучает Святитель свою близкую духовную дочь, инокиню, – и вставая кайтесь: как в цепи звено держится за звено, так в жизни вашей воздыхание да следует за воздыханием».
Преосвященный Игнатий очень высоко ставил жизнь по совету и большое значение уделял откровению монахами помыслов старцу. Одной из своих духовных дочерей, предлагая часто и искренне открываться ее старице, Владыка писал: «При решительном откровении согрешений делами, словами и помышлениями можно в один год преуспеть более, нежели при посредстве других подвигов, самых многотрудных, в течение десяти лет. Оттого враг и борет так сильно против этого спасительного делания».
В письмах о молитве святитель Игнатий развивал те же основные мысли, которые излагал в своих больших произведениях. «Молитва, – пишет он, – есть высочайший, труднейшей и многоскорбнейший подвиг, требующий и полного самоотвержения, и правильности мыслей». Давая различные по объему молитвенные правила своим духовным детям, святитель Игнатий считал необходимым, чтобы «правило было для человека, а не человек для правила». Искушения же, встречающиеся при делании молитвы, считал неизбежными. «Умиление и любовь к ближним, кои все без изъятия кажутся яко ангели, суть плоды истинные и непрелестные молитвы», – поучает Святитель болезненную инокиню, делательницу молитвы Иисусовой. «А встречающиеся искушения, уныние и сон служат доказательством, сколько молитва нам полезна», – заключает свое назидание Владыка.
Своему собрату о Христе, настоятелю монастыря, преосвященный Игнатий пишет поучение о делании чистой молитвы, говоря, что тогда «душа движется в соединение с умом, влечет за собою тело (и) в хладе тонком и мире глубоком человек, соединенный сам с собою, превысший всякой борьбы, чуждый всякого греха, одеянный в покаяние, предстоит перед лицем Господа чистою молитвою, объемлющею все его существо».
Следует допустить, что из состояния, подобного описанному, изложены Святителем глубочайшие тайны молитвы в его письмах «к брату, занимающемуся умной молитвой». Всего, что написано здесь святителем Игнатием, невозможно перечислить. Строки эти остаются драгоценным назиданием для всякой души, ищущей путь к молитвенному общению с Богом, ищущей путь к Богу Живому. Вместе с тем при всем величии поднимаемого им вопроса Владыка пишет этому брату: «Будь снисходителен к себе, не засуждай себя, при побеждениях прибегай к Богу с раскаянием – и простится тебе побеждение твое; а ты снова за меч, и на сечу».
Приведенные только что слова Святителя и другие его высказывания, в которых мы видим индивидуальное отношение к каждому спасающемуся, вопрошающему его, показывают, как ценил пастырь-подвижник души человеческие. Об этом невозможно умолчать.
В тех же письмах он пишет об этом – всегда различно – соответственно душе каждого из переписывающихся с ним. Так, в душе близкого ученика своего он «услышал <...> глубокое, истинное призвание к Богу». «Я глядел на душу, – пишет святитель Игнатий, – для лица и для всего вещественного я – точно без глаз. Черты физиономии как раз забываю; черты души, и самые тонкие, остаются запечатленными в памяти». «Я часто о вас вспоминаю, – пишет Владыка болящей инокине, духовной дочери своей, – извещает о вас мое сердце».
«Я утешился, увидевши из письма вашего, что вы уже не так умны, как были прежде», – с назиданием пишет святитель Игнатий инокине, своей духовной дочери, и продолжает: «А что пишу к вам так откровенно, то из этого можете видеть, как я к вам близок сердцем моим и как искренно желаю вам преуспеяния о Господе». Вот – мудрость старца. По его же слову в другом письме: «Многие из святых называли чадами тех, которым они сообщали жизнь Духа». Так, любя душу каждого из своих учеников, святитель Игнатий каждого вел соответственно его свойствам и душевным качествам. Себя же самого признавал служителем этих душ, как об этом и писал в одном из своих писем: «Вы желаете соделаться моею дщерью? Я в восторге духа, взирая на сонм духовных чад моих, которых несмь достоин называться отцом, но рабом, – говорю душе моей: “возвеселись, неплоды не рождающая, возгласи и возопий, не чревоболевшая, яко многи чада пустыя, паче нежели имущия мужа”». Воистину в своем старческом делании святитель Игнатий руководился словами святых, которые приводил в своих письмах: «Егда человек человека воспользует словесы или делы, Божию благодать да разумеют оба».
В письмах Святителя встречаются отдельные выделенные им картины природы, переживаемые духовно. Он даже соединяет природу в единое целое с миром незримым, как это становится очевидно из писем Владыки к художнику К. П. Брюллову, ставших известными по трудам отца Марка (Лозинского). «Религия вместе с (нездоровьем), – пишет Святитель, применяясь к понятиям самого Брюллова, – обратилась для меня в поэзию и держит меня в непрерывном чУдном вдохновении, в беседе с видимым и невидимым мирами, в несказанном наслаждении <...> время сократилось, понеслось с чрезвычайною быстротою, – как бы слилось с вечностью; вечность как бы уже наступила <...> Всякая красота, и видимая и невидимая, должна быть помазана Духом, без этого помазания на ней печать тления; она, красота, помогает удовлетворить человека, водимого истинным вдохновением. Ему надо, чтобы красота отзывалась жизнию, вечною жизнию».
Такой именно красоты полны все те строки писем, где страдающий и вместе вдохновленный красотой природы Божией Святитель описывает красоту Волги или высоту неба. «В тихом уединении, на берегу величественной Волги часто вспоминаю вас», – начинает Святитель письмо духовно близкой ему чете. И продолжает дальше о Бабаевском монастыре: «Он мне чрезвычайно нравится <...> Какой воздух! Какие воды, какие кристальные ключевые воды! бьют, кипят из горы <...> Какие рощи с дубами! с вековыми дубами! какие поляны! какая Волга! какая тишина! какая простота!». В следующем письме продолжаются излияния души Святителя, обретшего отдых в Бабаевском монастыре. «Из моего уединения, с живописных берегов Волги, – восклицает переполненная душа страдающего Святителя, – величественной и великолепной Волги, поздравляю вас».
Но в следующих письмах скорбь его становится очевидной: «Среди глубокой, мрачной ночи, – начинает эти строки Святитель, – уныло тянутся звучные отклики часовых <...> ободряет, утешает часового голос его товарища <...> Утешителен, отраден для христианина голос его собрата, – заключает начатую мысль святитель Игнатий, – в этой тьме и сени смертной, в которой мы совершаем наше земное странствование, шествуя к небу».
