– А он, понимаешь, говорит, один. Да мы из принципа не стали бы вдвоём разговаривать с одним! А два на два почему не поговорить? Даже под интерес и честно, по-джентльменски. Пускай не обманывает!.. Да чего мы с ним попусту фиксы сушим?[72] Дад-дим? – вдохновенно вопросил Рожкин.
– Дад-дим! – торжественно разрешил Ножкин, безуспешно силясь собрать непослушные пальцы в кулак.
Брезгливо чиркнув ладонью о ладонь, встречный галантно приподнял шляпу. Извинительно сказал сидящим на траве в растрёпанных чувствах Ножкину и Рожкину:
– Видит Бог, и в мыслях не было… Вынужденный экспромт.
И так же галантно удалился.
Охая, Рожкин робко, полуобрадованно сообщил Ножкину:
– Как хорошо, что он был всё-таки один!
– Но ещё лучше, что нас было двое, – провожая виноватым взглядом надёжно уходящего прохожего, скромно похвалился Ножкин. – Тебя бьёт – я отдыхаю. Меня бьёт – ты отдыхаешь…
Разговоры, разговоры…
– Алло! Лику, пожалуйста.
– Я за неё.
– Антире-есно… Что бы это значило?
– Только то, что с вами разговариваю я.
– Это 301 – 86–30?
– Нет.
– А чего ж снимаете трубку?
– Шутка. Но!.. Этот, этот номер! Почти…
– Тоже антиресно!.. Только мне нужна Лика.
– Но какие преимущества у Лики передо мной?
– Она моя подруга.
– А разве я не могу попасть вам в честь? Разве я не могу быть вашим другом?
– А зачем? У меня и без того закадык по шнурочек на шее! Вся Расея «от Москвы до самых до окраин» и частично забугорчик.
– Да вы многостаночница! Справляетесь?
– Слава Аллаху, жалоб пока нет.
– Столько друзей…Как лягушат на кочке… Не ошиблись бы…
– В чём можно, в том уже, слава всё тому же Аллаху, обшиблась!
– Это вас не огорчает? Не рано ли?
– В самый раз. Чем раньше, тем спокойней.
– Сколько вам?
– Двадцать один… Что же вы спросили возраст, а не спрашиваете, как зовут?
– Это был бы мой следующий вопрос.
– Олюня!.. А сколько вам лет?… Чего сопите? Хотите дать ложную информацию?
– Ни Боже мой! Двадцать четыре.
– Гм… У меня публика посолидней…
– То есть?
– Ну-у… За тридцать… за сорок… В основном тридцатники, сороковики…
– А пятидесятников нету?
– Не фиксировала. Может, и проскакивали отдельные резвые экземпляры на броневиках…
– По кличке БМВ?[73]
– Ну хотя бы…
– И что вы с ними делаете?
– Разное.
– А вы не желаете ещё раз ошибиться?
– Я подумаю, стоит ли ошибаться. Где вы работаете?
– В прохожем ряду ветром торгую.
– Не находка… Я сама на подступах к такой. Кому с голяками интересно?
– Жаль, что во мне не уловили главное достоинство. Сорок воров не смогут обокрасть одного голодранца! К тому же у меня ещё один крепкий плюс. Душа у меня очень богатая!
– Такая перспективка меня не греет. Я вся в горячих поисках… в художественном растрёпе. Рисую богатенького кадревича [74] и параллельно далеко не бедненького черновичка.[75] А вы, увы, ни то ни сё. Вы в кадр не попадаете.
– Но душа!
– Я это уже слышала. Скучно…
– Дайте ваш телефон.
– Отныне не даю.
– А что случилось ныне?
– Не ночевала дома. Не угодить бы к бабаю на блины…[76] На моих золотых пятнадцать ноль-ноль. Я только что еле причерепашилась. Состояние такой… эй-хо-рии… Не спала… Голова раскалывается на две равные половинки… Или это от полковника?[77] Как вспомню, какими стакана`ми после коленвала[78] дули коньячишко, умереть хотса… Ой!..
– Пили-то хоть за что?
– Да кто ж его знает? Кажется, отмечали столетие то ли лошади Будённого, то ли его шашки… Набузыкались… Оя!.. «Водка – враг народа, но наш народ врагов не боится»! Мы смеляки!.. В три часа ночи ходили на пруд купаться с бабслеем…[79] Бабслей в ночном пруду… Кррррыссссотулечка-а!.. С пруда я пришла в незнакомых джинсиках какого-то бабтиста…[80] Умереть не встать… Что мамахен петь? Что ночь была у подруги или в другом городе? Вариант с подругой дохлый. Скажет, чего не позвонила… Следовательно, я была в другом городе, где у моих знакомых нет телефона… Жду. С минуты на минуту пришлёпает. Обалдемон… Ох и вклеивать будет! Сейчас ещё ничего, а утром
– Дайте телефон – скажу.
– Я никогда дома не бываю. Я или работаю, или отдыхаю с друзьями. Без дела дома не сижу. Поэтому вы меня никогда не застанете. Я '
– У меня… Я говорю от друга. У меня нет телефона.
– Сочувствую. Нет телефона, не будет и красивой чернобурки!
– Вы красивая, как коровка сивая?
– Меня можно сравнить только с дикой ласковой кобрушкой. Я смуглая, у меня в жилах бегает южная кровь. Я всем нравлюсь.
– Все-е-ем? Подумаешь! Я тоже… Даже себе…
– Но мне вы не понравитесь. Вы слишком молоды. Если ваши годы перевернуть, то ещё…
– Переворачивайте. Я согласный на переворот. Мне ровно сорок два!
– Но это всё равно не выруливает на дело. У вас нет телефона.
– Я установлю!
– Когда установите, тогда и общнёмся. Привет бабунюшке, малышок-колокольчик! Чао, какао! Не скучай, кефир!
– !?…
Салатный ребус
Я за этой голубушкой полжизни гонялся!
Я готов был за неё полжизни отдать, я готов был вообще за неё всю жизнь свою уступить, не моргнув и глазом.
Но такой жертвы от меня не потребовали.
Жизнь оставили мне.
А взаменки взяли с меня наличными два восемьдесят семь.
У меня математические наклонности. Я сразу подсчитал, что я получил бы в сдачу тринадцать копеек, бери нечто другое и несколько раньше. Но я брал то, что брал, и никакой сдачи мне не причиталось.
Выпал свободный, пустой час – загорелся я оголубить ванную свою. Беру я банку в руки и очень хорошо даже чувствую, как у меня до пределов возможного открываются глаза, а заодно, за компанию, и рот.
– Так ты какая? Голубая или салатная? – одними губами шепчу я банке почти гамлетовский вопрос. – Поверь я глазам и этикетке, с одной стороны, так там, внутри у тебя, всё голубое, а дай я веру, с другой стороны, опять тем же глазам и язычкам, вылезшим из-под крышки пока я нёс домой и которые я сразу не
