на милость — замену сожжения удушением с помощью гарротты. В крещении он получил имя Хуан де Атауальпа, а затем был удавлен как обычный преступник. Даже его просьба доставить его тело в Кито не была выполнена. Атауальпу похоронили на только что созданном кладбище в Кахамарке, и его женщин, хотевших умереть вместе с ним согласно обычаю инков, не пустили на проведенную в церкви Святого Франциска заупокойную службу, на которой присутствовали Писарро и все его офицеры в глубоком трауре.
Через несколько дней вернулся де Сото. В Уамачуко не оказалось никаких индейских воинов. Восстанием и не пахло. «По дороге я не встречал ничего иного, кроме демонстрации доброй воли, и все было тихо». Он гневно указал Писарро, что если уж надо было судить Атауальпу, его следовало отправить в Испанию на суд императора. Споры, однако же, были бессмысленны. Атауальпа умер.
Теперь наконец испанцы могли идти на Куско. Однако создается впечатление, что своими действиями в Кахамарке они навлекли на себя проклятие. Злодейский захват Атауальпы, пародия на суд и казнь, возможно, объяснимы тактическими соображениями, но они символизируют собой природу этих жаждущих золота авантюристов. Эти месяцы, проведенные в ожидании золота, испанцы жили за счет накопленного трудами индейцев богатства. Они резали примерно по сто пятьдесят лам в день, будто их стада были бесконечны, растаскивали ткани из армейских складов в Кахамарке, требовали и получали от местных вождей постоянный приток продовольствия. Это были люди, которые совершенно не думали о будущем, и они несли на себе проклятие собственной алчности.
В Хауйе Писарро велел заковать Чалькучиму в кандалы на том основании, что именно он поднял страну против испанцев. Теперь испанцы действительно встречали организованное сопротивление, однако причиной послужила смерть Атауальпы, а не происки Чалькучимы. Намеченный Писарро кандидат в марионеточные Инки, Топарка, внезапно и таинственно умер. Обвинили снова Чалькучиму. В высокой уединенной долине Сакисагуана, примерно в дюжине миль к северу от Куско, Писарро «судил» его и сжег у столба.
15 ноября 1533 года, ровно через год после прибытия в Кахамарку, испанцы вошли в столицу инков. Здесь и во время марша они собрали добычи еще на 580 200 золотых песо, включая десять серебряных пластин длиной 20 футов, шириной один фут и толщиной примерно два или три дюйма. Но теперь в своей алчности они даже решились урезать долю императора. Добыча должна была представлять собой значительно боьшую ценность, если, как пишет Педро Писарро, каждый из ста десяти всадников получил 8000 песо и каждый из четырехсот шестидесяти солдат — 4000 песо. В Куско избранная испанцами марионетка, законный сын Уайны Капака по имени Манко, был коронован борла как Инка, и вскоре после этого, 24 марта 1533 года, Куско был объявлен испанским поселением. Были избраны муниципальные чиновники, из восьми regidores двое были братьями Писарро. Вальверде стал епископом Куско, а сам Писарро — губернатором всей провинции. Тем временем сгущались грозовые тучи войны. Кискис, последний из военачальников Атауальпы, наконец начал наступление. Альмагро выступил ему навстречу в сопровождении большой армии индейских воинов под командованием нового Инки. Поскольку армию Кискиса составляли в основном люди с севера, Манко и его воины с готовностью шли в сражение. Кискис отступил в Хауйю, и там Альмагро, закаленный множеством сражений и умудренный боевым опытом, полностью уничтожил его армию. Несчастный вождь бежал в Кито и там был убит собственными людьми, поскольку продолжал настаивать на продолжении бесполезной, по их мнению, войны.
Его поражение должно было бы означать окончательное умиротворение Перу, однако на самом деле жестокость и алчность испанцев только начинали приносить свои плоды.
Первым признаком надвигающегося возмездия стало появление на севере страны Педро де Альварадо. Это был все тот же рыжебородый отчаянный вояка, наломавший дров в Мехико, автор знаменитого прыжка Альварадо. Теперь, в марте 1534 года, он прибыл к побережью Эквадора с большой флотилией, снаряженной для очередной попытки достичь островов пряностей. Но перуанское золото оказалось более лакомой приманкой, нежели перец, а из Испании после недавней женитьбы на знатной наследнице ему ничто не угрожало. С ним было двести пятьдесят конных и столько же пеших солдат, и, преодолев зимой, во время извержения вулкана, Анды, он двинулся на Кито. Пока он пробивался через Анды, Беналькасар, командовавший гарнизоном Сан-Мигеля, двинулся со ста сорока испанцами и большой армией индейцев по Андскому шоссе и, совершив тяжелейший форсированный марш, первым достиг Кито. Неясно, собирался ли Беналькасар присоединиться к Альварадо, но если и собирался, то после появления на сцене Альмагро изменил свое решение. Писарро направил своего партнера для усиления гарнизона Сан-Мигеля сразу же по получении известия о высадке Альварадо. Найдя город почти пустым, Альмагро немедленно пустился вдогонку за Беналькасаром. Два капитана объединили свои силы в Риобамбе, причем Беналькасар не подал виду, что намеревался присоединиться к Альварадо. По прибытии Альварадо обе армии объединились, и в конце концов за 100 000 песо, которые должны были быть ему уплачены якобы за оружие, снаряжение и корабли флотилии, Альварадо согласился добровольно удалиться.
В результате этого соглашения Писарро стал абсолютным властителем Перу. Однако «огненные письмена на стене» уже проявились. Вслед за Альварадо должны были прийти и другие. Жажда золота влекла искателей приключений на юг, а золото, плывущее с Эрнандо Писарро в Испанию, должно было манить их еще сильнее, так же как и толпу правительственных чиновников, жаждущих претворить в жизнь законы, которые постепенно лишат конкистадоров большей части богатств, ради которых они сражались.
И все же Писарро восемь лет оставался властителем самой большой из всех американских провинций Испании. Обладай он хоть в какой-то мере административными способностями, он мог бы добиться единодушной поддержки индейцев — терпеливой расы, склонной скорее к пассивному подчинению, нежели к осмысленной верности центральному правительству. Приложив небольшие усилия, он мог бы, не опасаясь сопротивления, заменить их чиновников собственной администрацией; находясь при этом на границе досягаемости правительства метрополии, он мог сделать свое положение неуязвимым. Однако опасность таилась в его собственной природе и в природе следовавших за ним людей. Его солдаты принимали покорность индейцев за трусость, и так же, как страх жертвы придает храбрости агрессору, так и пассивность индейцев выявила наихудшие качества испанцев.
Не предпринималось никаких мер для поддержания развитой ирригационной системы, от которой зависело продовольственное положение страны. Стада лам забивались, празднества следовали одно за другим без всякой заботы о будущем. Куда бы ни приходили испанцы, там начинались грабежи, насилие, убийства, не говоря уже о расточительном использовании тщательно собиравшихся запасов с индейских складов. Хуже того, разногласия между Альмагро и Писарро сдерживались только острой необходимостью вместе противостоять многократно превосходящим силам противника.
На следующий год, на фоне более или менее спокойной обстановки в стране, эти разногласия обострились. Пока Писарро на побережье основывал свою новую столицу, Лиму, Альмагро правил в Куско. Его агенты, сопровождавшие Эрнандо Писарро в Испанию, сообщили ему, что император Карл даровал ему губернаторство на громадной части территории, протянувшейся на двести лиг к югу от владений Писарро. Таким образом, королевский приказ сделал его независимым от бывшего компаньона. Карл и его советники имели весьма слабое представление о реалиях отдаленных владений Испании. В то время, скорее всего, в метрополии не имели даже карт, а потому сферы влияния — а все расстояния отсчитывались от острова Пуна — очерчивались в высшей степени произвольно. Альмагро утверждал, что Куско находится в его ведении. Писарро же приказал своим братьям, Гонсало и Хуану, принять командование. Город раскололся на два лагеря. Даже индейцы вынуждены были принимать сторону одного из противников. Вопрос не был разрешен вплоть до 12 июня 1535 года, когда противоречия были сглажены, а двое партнеров вновь договорились вместе преследовать свои цели и делить затраты и доходы от всех будущих завоеваний. Альмагро затем отправился в Чили и примерно на два года исчез со сцены. Он пытался добиться реальной власти в том регионе, который выделил ему император, и в то же время удовлетворить требования собственных людей.
Тем временем в Куско терпение индейцев наконец истощилось. Даже Манко не остался в стороне от нового мятежа. Он бежал из города и присоединился к мятежникам. Перу наконец восстал против бессмысленной жестокости своих чужеземных хозяев. Хуана Писарро, прочесывавшего окружающую местность в поисках пропавшего Инки, вынудили отступить с берегов реки Юкай. Толпы вооруженных воинов подступали к Куско, и впервые испанцы в Перу оказались перед лицом того фанатичного
