– Е моё, – ужаснулся Кляев принюхиваясь. – Что они пьют! Это же чистой воды денатурат. – Не тронь, зараза, – рыкнул на Ваську Вельзевул. – Пасть порву. – Пётр Семенович, – ахнул Василевич, опознавший, видимо, своего знакомого по голосу, – что же это ты с собой сотворил? У тебя же белая горячка.
– Ты, Юра, не пыли, – покачал пальцем с чудовищным когтем Вельзевул. – Я князь Зла, гений Тьмы. Сожру тебя, понимаешь, и не подавлюсь.
– А дела? – забеспокоился олигарх и даже понизил голос. – Ты что, забыл, пьянь, что всем мне обязан?
– Ты меня не уважаешь, Юра, – вздохнул Вельзевул. – А зря. Это ты там олигарх, а здесь у меня ты – тьфу. Дыхну перегаром, и нет тебя.
И, надо сказать, Пётр Семенович действительно дыхнул, и если бы не расторопность Кляева, то гореть бы олигарху Василевичу синим пламенем. – Видал, – захохотал Вельзевул. – А ты говоришь – белая горячка.
Василевич икнул и, вылупив глаза, уставился на Царевича: – Мы что же, действительно в аду?
– Ну а где же ещё, – заржал жеребцом Вельзевул. – Я всегда тебе говорил, Юра, что жадность фраера погубит.
Олигарх открыл было рот, но встретившись с налитыми кровью глазами монстра, тут же его и закрыл. В эту минуту ФСБ не казалась ему такой уж страшной и опасной организацией, чтобы для нейтрализации её действий спускаться в ад. Царевич искал глазами Золотой шлём и, наконец, обнаружил его в дальнем углу комнаты на изящном столике. Иван упоминал об этом шлёме в романе «Заколдованный замок», но точного описания не давал по той простой причине, что королевич Жан до этого чуда магической техники так и не добрался. А вот теперь писателю самому приходится расхлёбывать кашу, заваренную его героем. Как всё-таки сложен этот мир. Между прочим, Золотой шлем, скорее всего, был изготовлен не из золота, а по внешнему виду он напоминал шлём мотоциклетный. Сделан он был действительно для человеческой головы, и рогатая башка Вельзевула в нём не поместилась бы. От шлёма исходило слабое свечение синеватого цвета и невидимые волны, вызывающие чувство беспокойства. Хотя не исключено, что Царевичево беспокойство было вызвано не Золотым шлёмом, а мучительными раздумьями по поводу его использования в своих целях. Магическая игрушка могла повести себя совсем не так, как предполагал Царевич, что обернулось бы неисчислимыми бедствиями. Но в любом случае шлём надо было у Вельзевула изъять, а самого князя Зла привести в пристойный то есть человеческий вид. – Эти негодяи, эти мерзавцы, Юра, украли у меня невесту, – продолжал вещать со слезой в голосе Вельзевул, – лишив меня тем самым радостей жизни. Ну и каких, по-твоему, мук достойны эти представители рода двуногих лягушек.
– Э нет, – запротестовал лорд Базиль. – Нечего сваливать с больной головы на здоровую, Пётр Семёнович. Девушка от тебя сама отказалась. Стар, говорит, князь Зла и сексуальная потенция у него слабовата.
Зелёная морда Вельзевула порозовела, в глазах промелькнуло смущение, сменившееся яростью, и рык, вырвавшийся из зубастой пасти, буквально потряс стены замка.
– Ты что несёшь, мерзавец, ты на кого хвост поднял? – Нет у меня хвоста, – спокойно отозвался Васька. – Зато есть средство, Роман не даст соврать. Сексуальный стимулятор всесокрушающей силы.
– Это тот самый? – покосился на соседа Вельзевул. – Во, – поднял большой палец недометоморфизированный охранник, – Все бабы твои. – Если это правда, – строго глянул Вельзевул на Кляева, – то всё прощу и из ада живым выпущу. Наливай.
Васька упрашивать себя не заставил и плеснул в золотой кубок волшебной жидкости. Пётр Семёнович наблюдал за его манипуляциями с большим недоверием, и это недоверие весьма откровенно отражалось на его жуткой морде.
– А почему мало налил? – Ни-ни, – запротестовал баран Роман. – В самый раз, твоё сиятельство, иначе будет такой перебор, что от твоего любовного загула вся вселенная загнется.
Вельзевул недоверчиво понюхал приготовленное Васькой питьё. И надо сказать, что сомнения князя Зла имели под собой серьёзные основания, поскольку Кляев передёрнул и подсунул Вельзевулу совсем не ту жидкость, которую рекламировал. – Себе налей, – потребовал подозрительный хозяин ада.
– Вообще-то я не пью сексуальные стимуляторы, но из уважения к тебе, сиятельство, уж так и быть.
Васька достал из кармана ещё одну бутылку и плеснул прямо из горлышка в широко раскрытый рот.
– Твоё здоровье, Пётр Семенович.
Вельзевул и баран Роман выпили почти одновременно и столь же одновременно начали метаморфизировать до разумных человеческих параметров, одновременно превращаясь в статуи. Зрелище, что ни говори, было не для слабонервных, и Василевичу едва не стало дурно. Впрочем, Пётр Семёнович и Роман не долго пребывали в неподвижности, ибо Кляев быстро отмерил из бутылки с живой водой необходимую дозу и вылил на головы своих подопечных.
– Где это я? – спросил очнувшийся Пётр Семёнович Куропатин, мужчина лет пятидесяти, с обширной лысиной и приличным животом.
– В аду, – огрызнулся в его сторону олигарх. – Вот уж не ожидал от тебя, Куропатин, так не ожидал. Солидный человек, чиновник с двадцатилетним стажем и вдруг такое мальчишество. Он, извольте видеть, Вельзевул!
– Околдовали, – вплеснул холёными руками Куропатин, припомнивший, наконец, своё недавнее прошлое. – Чародей Магон, будь он неладен, попутал и обвёл вокруг пальца. – Какой чародей, какое колдовство, – возмутился Василевич. – Мне стыдно за тебя, Пётр Семёнович, перед офицерами ФСБ.
– Как ФСБ? – ахнул Куропатин бледнея. – А разве они уже… – Ничего не «разве» и ничего не «уже», – поспешно прервал его олигарх. – Это совсем не то, что ты сейчас подумал. Мы спустились в ад, чтобы вытащить тебя из белой горячки. Ты меня понял, Куропатин?
– Понял Юрий Борисович, – с облегчением вздохнул бывший Вельзевул. – А я-то думал, что уже… Слава нашим доблестным органам, приходящим к нам на помощь в трудный момент! – Пить меньше надо, – желчно бросил Василевич. – Ну что за народ, прости Господи, никому довериться нельзя.
– Чёрт попутал, в смысле Магон околдовал… Я извиняюсь, конечно, Юрий Борисович, но ты себе не представляешь, какой это негодяй.
– Тебя загипнотизировали, понимаешь. Под воздействием винных паров. – Да именно, – кивнул головой Куропатин. – Сан Саныч мне поднёс какой-то гадости. Потом плеснул на картину живой водой и оттуда полезло такое… Словом, как при белой горячке, тут ты совершенно прав, Юрий Борисович.
– Какая ещё картина? – возмутился олигарх. – Перестань же, наконец, бредить, Пётр Семёнович!
– Да я не брежу, – запротестовал Куропатин. – В этом замке точно такая же картина висит. Вот она, можете полюбоваться.
Чиновник был прав. И Царевич готов был подтвердить его слова. Картина, на которую указывал Куропатин, была точно такой же, как та, которую Иван видел в Заколдованном замке феи Морганы. С одним, правда, существенным недостатком: на полотне были и фея, и Белые Волки и даже Вельзевул, а вот рогатой и хвостатой рати не было, по той простой причине, что вся она разгуливала по коридорам Золотого замка. Да мало того, что разгуливала, так ещё и наверняка могла помешать озабоченным людям вернуться к родным пенатам. А Пётр Семенович, в его нынешнем, невельзевульем, обличье, для чертей теперь, конечно, не авторитет. Пожалуй, Василий поторопился возвращать ему человеческий облик.
– Всё будет тик-так, – заверил Царевича неунывающий Кляев и, достав бутылку с мёртвой водой, стал щедро поливать её содержимым колдовскую картину.
И слупилось чудо. Пустующие места на полотне стали заполняться нечистой силой, и вскоре картина приняла первозданный вид. Правда, Кляеву пришлось истратить на восстановление картины всю мёртвую воду. Он с сожалением отбросил пустую бутылку: – Придётся обойтись без аллеи олигархов
Царевич выглянул в коридор и убедился, что заполнявшая его нечистая сила исчезла. Путь был свободен. Самое время сматывать отсюда удочки. Что Иван и сделал, прихватив со столика Золотой шлем.
Возвращались без приключений, если не считать того, что бывший баран Роман украл с попавшейся на пути витрины украшенный золотом и каменьями кинжал, а Васька Кляев разоблачил его и обезоружил.
Царевич вздохнул с облегчением, когда после блужданий по лабиринту вновь оказался в подвале Веркиного офиса, где его поджидали почти все персонажи драмы, разворачивавшейся в последние дни, включая Костенко, Валерку Бердова и Мишку Самоедова.
– Ну что же, – сказал Матёрый, оглядывая таинственный шлем. – Будем, пожалуй, начинать, а точнее заканчивать затянувшийся спектакль.
– Включайте, – кивнул на ретранслятор Царевич и поднял над головой магическую игрушку.
Ретранслятор дружелюбно загудел, а Иван, трепеща от тихого ужаса, уже готовился надеть на себя шлём, но тут его взгляд упал сначала на Сан Саныча Шараева, а потом на Валерку Бердова, и в глазах обоих он уловил торжество. И тут Царевича осенило, и осенило до такой степени, что он надел шлём на голову, но не свою, а стоящего рядом олигарха Василевича. Шлём вспыхнул ослепительным светом и тут же угас. Бердов и Шараев вскрикнули почти одновременно, но в этом крике была и досада и нескрываемое разочарование.
– Будь ты проклят, Ванька, – со злобой произнёс Шараев. – Всё-таки понял в самый последний момент.
В глазах бывшей супруги Иван уловил сомнение, похоже, там опять боролись фея Моргана и ведьма Вероника, а Вере Михайловне оставалось лишь недоумённо пожать плечами по поводу недотёпы мужа, своими руками похоронившего собственное могущество.
– А что он понял-то? – растерянно спросил Мишка Самоедов. – Моя ошибка, – покачал головой Матёрый. – Всё могло закончиться очень скверно.
Царевич снял потерявший товарный вид шлем с головы Василевича:
– Извините, Юрий Борисович, но мне нужна была именно чужая голова, а ближе всех оказалась как раз ваша. Надень я эту штуку на себя, границы Берендеева царства раздвинулись бы до пределов вещания ретранслятора без всякой надежды на возвращение к прежним параметрам. В этом случае Пётр Семенович Куропатин вновь стал бы Вельзевулом, охранник Роман золотым бараном, Шараев – чародеем Магоном и так далее и тому подобное:
– А вы кем бы стали? – спросил заинтересованный Василевич. – Серым Волком, – сказал, нахмурив брови, красавец Ратибор. – Оборотнем и колдуном. – Зато обрёл бы бессмертие, – взвизгнул Шараев. – Или почти бессмертие, при запредельном могуществе. А я был бы Великим Магоном. Этот идиот даже не представляет, что он потерял. И почему так устроен мир, что только дуракам выпадает счастье. Ведь только он мог надеть этот шлем. Только он мог преобразовать мир. И сделать это он должен был добровольно. Я водил его как карася на удочке. Мы все его водили. Одна секунда, Василевич, ты можешь это понять, только одна секунда и я мог бы стать всем. Всем! А стал ничем из-за твоей простой такой головы. – Убить тебя мало, Царевич, – сказала спокойно Наташка, скосив глаза на Ратибора. – А потому – живи. Уж больно ты забавный, Иван-дурак.
Более никто ничего важного не сказал, а стоять просто так возле ретранслятора и посыпать голову пеплом по поводу рухнувшей мечты сомнительных, с точки зрения нравственности, достоинств, присутствующие, люди в большинстве своём деловые и прагматичные, сочли неразумным. Царевич поднялся наверх вместе
с Белыми Волками Матёрого и распрощался с ними на крыльце особняка. – Ещё увидимся, – сказал Вадим, пожимая руки Царевичу и Кляеву. – Когда?
– Труба позовёт, – отозвался за Матёрого Ратибор. – И Контора даст знать.
Винтокрылые машины уже вбирали в себя бело-волчий спецназ, и Матёрый с «аргонавтом» поспешили присоединиться к своим.
– А Уазик? – крикнул Кляев. – Уазик кому передать? – Оставь себе, – отозвался из-под винта Матёрый. – Он на тебя оформлен.
Оба вертолёта взмыли вверх одновремённо и через минуту исчезли из поля зрения собравшихся перед офисом зевак.
– Поймали террористов? – спросил какой-то любопытствующий у Кляева. – Ликвидировали, – твёрдо сказал Васька. – Спи спокойно.
У Уазика их догнал запыхавшийся Мишка Самоедов с посудиной в руке: – С тебя пол-литра, Кляев.
