Но надо признаться, что у него бывали моменты, когда чувственность наших отношений возбуждала его и прекращала его юношеские метания. Впрочем, эти моменты случались так редко, что я прекрасно помню их все наперечет. К примеру, мы однажды вместе проводили уик-энд на Кейп-Коде в доме матери Эдит. Были только вчетвером, без детей: их мы успешно сплавили. Стоял конец сентября, и огромный дом был наполнен солнцем и прохладой. Большинство жителей, подобно матери Эдит, уже переселились обратно в Нью-Йорк или Бостон.
Мы выехали на машине Северина так рано, что прибыли еще до ланча. Конечно, Эдит и Северин хорошо знали это место, но именно Утч первая оценила нашу изолированность и уединенность, она первая разделась догола на пустом, обдуваемом ветром пляже. Я заметил, как посмотрела на нее Эдит. Вернувшись в дом, обе обнаженные женщины еще рассматривали друг друга, а Северин принялся за приготовление паэльи. Я вскрывал свежих устриц на закуску. Все как бы невзначай прикасались друг к другу и очень шумели. Северин клешней омара попытался схватить Утч за попу. В белом поварском переднике, надетом на голое тело, он стоял, положив одну руку на стройное бедро Эдит, а другую — на полное округлое бедро Утч. Руки его двинулись вверх, и он сказал мне:
— Нью-йоркское филе гораздо более постное, чем среднеевропейское, но хороший повар может приготовить их одинаково вкусно.
— И все же вкус будет разный, — сказал я.
— Да здравствует разница! — сказала Эдит и положила руку Северину под передник, где, помимо всего прочего, наткнулась на руку Утч.
Я угостил Эдит устрицей. Я угостил устрицей Утч. На мне были шорты, и Эдит расстегнула на них молнию; Утч стянула их вниз и сказала Эдит:
— Почему эти мужчины прячутся от нас?
— Я — повар, — сказал Северин, — просто не хочу, чтобы что-нибудь подгорело.
— А я вскрываю устриц, одно неверное движение руки…
Внезапно Эдит обняла Утч за бедра.
— Ты такая монументальная, Утч, просто потрясающе! — воскликнула она, в ответ Утч обняла ее.
— Действительно,
Он пыхтел и шипел у плиты. Потом поднял передник и стал им обмахиваться. Своей широкой разлапистой рукой Утч провела по животу Эдит.
— Ты такая
— И ты совсем ничего не весишь! — воскликнула она.
— Утч может и меня поднять тоже, — сказал я.
С низким всхрапом Утч подхватила меня, и Эдит посмотрела на нее обеспокоенно.
— Боже, Утч, — сказала Эдит.
Северин снял свой передник и обмотался связкой сосисок Он прислонился к Эдит, она взвизгнула и отпрыгнула, ощутив кожей прикосновение холодных, гладких сосисок.
— О господи, Северин…
— У меня целая связка членов для тебя, дорогая, на выбор, — сказал он, а итальянское кушанье за его спиной уже начало дымиться и попыхивать.
Когда Северин и Утч снова пошли купаться, мы с Эдит занялись любовью на длинном вельветовом диване в гостиной. Потом мы лежали там сонные, а Северин с Утч пришли просоленные океаном, с прохладной кожей; они дрожали. Их вид вызвал и у меня желание искупаться, но Эдит не хотела. Все же я спрыгнул с дивана и голый побежал через бледно-зеленую лужайку и дальше по песку, который был еще теплый от накопленного за день солнца. Вечерело. Вода обжигала; я орал как безумный, но мой голос слышали только чайки. Я помчался обратно домой, где меня ожидало столько плоти.
Когда через террасу я прошел в гостиную, все еще освещенную солнцем, то понял, что никто особенно по мне не соскучился. Я предусмотрительно ушел в кухню и согревался у кастрюль Северина, пока они не закончили. Все трое! Позже Утч мне рассказала, что, холодные и трясущиеся, они примостились на диване рядом с Эдит, которая гостеприимно раскрыла свои объятия, не испугавшись холода, и им было приятно исходившее от нее тепло. Она прильнула к Утч и целовала ее, а Северин гладил и трогал их обеих. Неожиданно Утч оказалась под ними, Северин целовал ее рот, Эдит тоже целовала ее глубоко-глубоко. Утч почувствовала, что кончает, и захотела ощутить Северина внутри себя. Эдит была не против и поддерживала голову Утч; потом она прильнула к ее губам, их языки нежно ласкали друг друга, а Северин в это время довел Утч до оргазма. Утч сказала, что тогда Эдит тоже чуть не кончила. Потом наступила очередь Эдит, и поскольку Северин все еще был возбужден, он лег на Эдит, а Утч, в свою очередь, поддерживала ее голову. Северин быстро кончил и откатился в сторону. Но Утч знала, что Эдит еще надо помочь, и она помогла. Эдит была такая легкая, что Утч спокойно могла манипулировать ее телом; она приподняла ее за бедра, подставила под них свои плечи и стала слегка дотрагиваться языком там, где Эдит была влажнее и солонее самого океана. Когда Эдит закричала, Северин накрыл ее рот своим. Я услышал лишь короткий вскрик, прежде чем скворчащая на плите еда вновь завладела моим вниманием. Потом в кухне рядом со мной появился Северин, и шедший от него запах переборол запах устриц. Он подтолкнул меня в сторону гостиной.
— Давай, — сказал он, — ты ничего не смыслишь в приготовлении пищи. Предоставь это мне. Иди и поддерживай дам в состоянии… счастья.
Он смущенно закатил глаза. Это было самое честное, прямодушное и интимное высказывание, которое мне довелось от него услышать за все время.
— Давай-давай, — снова сказал он и опять подтолкнул меня.
Он погрузил деревянную ложку глубоко в кастрюлю и извлек оттуда странную и изысканную смесь цыпленка, свинины, колбасы, омара, содержимого ракушек — и направил дымящуюся ложку себе в рот. Кусочек красного перца свисал у него с подбородка, а я пошел к дивану, где Утч и Эдит лежали, плотно прижавшись друг к другу; они трогали грудь и волосы друг друга, но когда я вошел, они подвинулись и дали мне уютно улечься между ними. Они такое творили со мной! И я не сопротивлялся.
Потом нам захотелось подвигаться и искупаться, и втроем мы пробежали по лужайке, уже темно- зеленой, и далеко в море заметили мерцающие на бакенах огни. Мы вошли в воду и, обернувшись, увидели в светлом проеме двери фигуру Северина с удивленно вытянутой шеей. И тут он пронесся во весь дух через лужайку и, как прыгун в длину, перемахнул через ближайшую песчаную дюну. Сразу видно — чемпион по многоборью: готовит, ест, пьет, борется и трахается.
— Вот вы где, любовнички! — крикнул он.
Волна накрыла нас и опрокинула горизонт. Северин моментально исчез, потом выскочил и обнял нас троих; вода нам доходила до груди.
— Еда готова, ребята, — сказал он, — если только вы способны перестать трахаться хоть на какое- то время.
Вульгарный человек. В самом деле мы прекратили и достаточно долго были поглощены нормальным, цивилизованным процессом поглощения пищи, что вместе проделывали неоднократно, так что чувство неловкости прошло, оставив нас робко-счастливыми.
Северин обозрел свою тарелку, усомнился в мягкости свинины, оклеветал возраст цыпленка, посетовал на технологию приготовления итальянских колбасок, сказал, что ракушки и есть ракушки, а мидии все-таки лучше, и назвал омара непобедимым Джорджем Джеймсом Бендером океана.
— Не порти мне аппетит, — сказала Эдит. — Обуздай свое воображение.
— Это отпуск от обуздания, — сказал Северин. — У других я не вижу стремления к обузданию.
Он ущипнул меня клешней омара за ляжку; я сделал то же самое; он засмеялся.
— Это не отпуск, — сказал я. — Это начало. Получился тост. Эдит встала и залпом выпила свое вино так, как обычно пила Утч. Но Северин сказал:
— Нет, это просто каникулы. Что называется тайм-аут.
